Изнасилованная Швеция больна стокгольмским синдромом

Наш корреспондент на демонстрации против вторжения мигрантов. На плакате: «Власть — это народ»

Фото: Дарья АСЛАМОВА

Я всегда была уверена, что внезапная смерть грозит мне только на войне. Где-нибудьв Ираке, Сирии или в Афганистане. Ну, что со мной может случиться дома? Или, положим, в цивилизованной Европе? Поэтому я лишь презрительно фыркала, когда мои шведские коллеги просто заклинали меня не ездить вечером в стокгольмский район Ринкебю. Только не позже часу дня и с мужчиной. Я надменно поднимала брови. Это вы мне?! Военному корреспонденту?

— Тут тебе не Кабул и не Дамаск, — с несвойственной шведам горячностью твердили мои новые друзья. — И желательно вызвать полицейский эскорт, как это делают все нормальные журналисты.

— Охрану? В Стокгольме? — расхохоталась я. — Да я работала на всех арабских погромах в Париже.

Мусульманское гетто в Стокгольме, район Ринкебе. Фото: Дарья АСЛАМОВА

Однако все-таки взяла добровольного провожатого по имени Йоханес, крупного мужчину с двухдневной щетиной на бульдожьем лице (специально отрастил для нашей прогулки).

— Прикинемся доброжелательными идиотами-журналистами, — предложила я Йоханесу. — Я иду впереди, сияя улыбкой, с фотокамерой в руках, ты сзади. Кто нас тронет днем?

Йоханес промолчал, хотя идея ему явно не понравилась. На главной площади у выхода со станции метро «Ринкебю» к нам сразу подошел толстый черный сомалиец по имени Абдулла.

Наш корреспондент с полицейскими на демонстрации против массовой миграции. Фото: Дарья АСЛАМОВА

— Вижу, что вы журналисты, — доброжелательно заговорил он по-английски. — А я тридцать лет живу и работаю в этом районе медбратом в госпитале. Детей своих я из этого страшного гетто уже переселил на другой конец города. Не хочу, чтоб они выросли бандитами или наркодилерами. Я вам добра желаю. Камеры спрячьте. Вам повезло: в час дня все янгстеры (так здесь называют молодых гангстеров) ещё спят. Обычно просыпаются в три часа дня и выходят на охоту за белыми.

— Абдулла, а где же полиция? Здесь же несколько дней назад были бунты и погромы! — удивляюсь я.

— А полиция сюда не лезет, — равнодушно отвечает Абдулла. — Они же тоже люди, им жить хочется.

Теперь в Скандинавии можно увидеть автомобильные номера с именем владельца. Например, авто с именем «Махмуд» Фото: Дарья АСЛАМОВА

— Я одного не понимаю: ну, жгут местные жители полицейские машины как символ власти. А почему поджигают машины скорой и пожарной помощи? Почему нападают на строительных рабочих? На водителей общественного транспорта?!

— Они хотят выгнать отсюда всех представителей государства. А потом впустить их на своих условиях через переговоры с местными имамами. Но уже не на шведскую территорию.

Исламский культурный центр в Стокгольме, в мусульманском гетто Ринкебе. Фото: Дарья АСЛАМОВА

КОФЕ БЫВАЕТ ОПАСЕН ДЛЯ ЗДОРОВЬЯ

— А давай зайдем в кафе выпить кофе, подружимся с местными жителями, — предлагаю я молчаливому Йоханесу.

Ему и эта идея не нравится, но он терпеливо следует за мной. В разгар рабочего дня в турецкой кофейне яблоку негде упасть и черным-черно от сомалийцев (недаром район Ринкебю называют маленьким Могадишо). Женщин, кстати, нет. Йоханес покупает два стаканчика кофе у нелюбезного хозяина и выходит на террасу, где можно присесть. В этот момент я достаю видеокамеру и пионерским голосом начинаю бодрый репортаж: «Это мирное кафе в мусульманском гетто Стокгольма, где днем обычно собираются за чашкой кофе местные жители...» И тут я вижу, как посетители энергично машут мне руками в знак протеста. Я немедленно опускаю камеру, но уже поздно. «Ты не имеешь права снимать без разрешения! — кричат мне. — Убери камеру!» «Я уже убрала. А почему я не могу снимать в публичном месте? Это свободная страна!» И тут огромный негр вырастает передо мной и, тыча мне толстым пальцем в лицо, кричит: «Fuck off from here!» Я поднимаюсь на цыпочки, чтобы стать повыше, и визжу: «Сам пошел на х... отсюда! Это не твое кафе! И убери свой грязный палец!»

В ту же секунду тридцать черных мужчин разом подскакивают и окружают меня плотной стеной. Я чувствую запах черной потной кожи. И тут со мной случается типичный для меня приступ неконтролируемого бешенства, когда перед глазами красная полоса гнева, начисто вырубающая инстинкт самосохранения. Я кричу, выставляю когти как оружие, выкрикиваю угрозы.

Йоханес позже так описывал ситуацию: «Я поставил кофе на столик. Потом оглянулся и увидел только черный клубок тел. Это была настоящая революция в Могадишо». Он ворвался в кафе и вытащил меня оттуда. Толпа хлынула следом. Я гордо села за столик и сказала, что никуда не уйду, пока не допью свой кофе. Тридцать черных мужчин сгрудились вокруг столика, требуя, чтобы я отдала камеру. Йоханес, исключительно нелицеприятный мужик, сдерживал напор толпы. Я видела, как у него вздулись вены на руках. Со всех сторон площади к кафе бежали люди. Вокруг нас рос черный пояс врагов, которые все ещё не решались напасть на меня. Их обескураживал мой независимый вид. Они оскорбляли моих родителей, и я не скупилась на оскорбления и смеялась им в лицо. Лихорадочно я искала глазами хоть одного полицейского. Никого. Обстановка накалялась.

Внезапно сквозь толпу пробился белый мужчина в шапочке с ваххабитской бородкой, без усов, который спросил меня по-английски: — Жить хочешь?

— Хочу. Есть предложения?

— Ты не понимаешь, о чем они говорят между собой, а я понимаю. Тебя сначала изнасилуют, а потом убьют.

— Вообще-то, я в Швеции.

— Это не Швеция. И нет здесь никакой свободы прессы. Я не хочу, чтобы твоя смерть была на моей совести. Я мусульманин. Уходи. Нас только двое белых, — я и твой приятель. Против толпы нам не справиться.

— Я хочу допить кофе и посмотреть, чем все это закончится. Пусть только попробуют до меня дотронуться!

Белый ваххабит повернулся к моему приятелю:

— Она сумасшедшая. Ей место в больнице. Убери её отсюда! Хочешь — на колени перед тобой встану. Не губи мою душу!

— Вот сейчас допью кофе... — начала я. Тут Йоханес повернулся ко мне с побелевшим лицом и сквозь зубы сказал:

— Я сейчас этот кофе выплесну тебе в физиономию, если не встанешь.

Я медленно поднялась, и толпа неожиданно расступилась передо мной. Мы шли через площадь, не торопясь.

— Не беги. Не оглядывайся. Улыбайся. Никогда не показывай диким зверям, что их боишься, — твердила я Йоханесу. И только когда мы сели в метро, я почувствовала, как меня сотрясает дрожь. «Господи! Ведь мы им ничего не сделали! Просто достали камеры!» — кричала я.

— Считай, что мы легко отделались, — медленно сказал Йоханес. — На прошлой неделе на той же площади избили шведских журналистов ногами и разбили им камеры. А ведь они были с полицейским сопровождением. А тебя, наверное, сочли бешеной собакой. Ты ведь и правда малость не в себе. Запомни: ты в Швеции, а не на Ближнем Востоке.

Реклама зазывает сделать денежный перевод родственникам в Африку. Фото: Дарья АСЛАМОВА

ЧУЖИЕ ЗДЕСЬ НЕ ХОДЯТ

— В Швеции 55 no-go zones, мигрантских гетто, куда полиции и журналистам вход запрещен, — объясняет мне Вавра Сук, редактор газеты Nya Tider. — Наш журналист делал репортаж в шоппинг-центре в городе Упсала, в одном из таких гетто. Немедленно появилась шариатская полиция: «Ты кто такой? Что ты здесь делаешь? Репортеров здесь не нужно». Ваххабиты предупредили всех вокруг: не смейте разговаривать с этим человеком. Но нашего корреспондента поманил один афганец. Они встретились на парковке, и афганец даже пригласил его к себе домой. Он рассказал, что всех иммигрантов вынуждают платить деньги янгстерам якобы для защиты от шведских властей. А шариатская полиция следит за тем, чтоб все молились по пять раз в день. Афганец сказал: здесь хуже, чем в Кабуле. И он никогда не видел полицейских в районе. Полиция не приезжает, чтобы «не провоцировать людей».

А вот что рассказал мне отец Виталий Бабушин, настоятель Сергиевского прихода в Стокгольме:

— По долгу службы мне приходится посещать десять наших православных приходов в стране. Один благотворитель подарил мне машину и предложил: давай нарисуем на ней иконы, повесим кресты и сделаем надпись «русская православная церковь». Чтоб, мол, все замечали. Так и сделали. Мне постоянно били стекла, каждую неделю я вытаскивал шурупы из колес. А потом поехал на этой машине в Гетеборг. Мне местный сербский батюшка сказал: ты что, самоубийца? Тебя заживо сожгут. Пришлось убрать кресты и все закрасить. Теперь в самом Гетеборге я пользуюсь общественным транспортом. В пятницу вечером вы там не встретите на улицах ни одного шведа. В центре гуляет шумная арабская молодежь. В трамвае, где только черные и арабы, я чувствую себя как батюшка, который после службы едет в трамвае, битком набитом большевиками. Все на меня смотрят, хотя я одет обыкновенно.

— То есть вы едете не как священник? Без креста?! — ошеломленно спрашиваю я.

— В подряснике и с крестом моя жизнь на улице в смертельной опасности. Я не преувеличиваю, — объясняет отец Виталий. — Если б я был монахом, человеком, не связанным с большим приходом и с семьей, то я надел бы крест и пошел на мученичество. А когда за тобой настоящее дело... И потом: я чувствую, что на духовном уровне это было бы провокацией.

— То есть это уже их земля?

— Да, это ИХ земля.

Я потрясенно молчу.

— У нас есть одна прихожанка в Гетеборге, которая родилась в Швеции, но у нее были русские родители, — продолжает свой рассказ отец Виталий. — Она прекрасный педагог, 40 лет проработала в школе, а теперь попала в больницу с тяжелой депрессией. Шведская школа не похожа на нашу школу. Там дети делают, что хотят. В классе нашей учительницы из 20 учеников только двое были шведами. Остальные — мусульмане. Они ничего не слушали, бегали по классу, швырялись учебниками. Один из них, тринадцатилетний мальчик, подошел к учительнице и сорвал у нее с шеи крестик. Потом положил его на стол и сказал: «Это что у тебя такое? Чтоб я больше этого не видел». Она в слезах пошла к директору школы, который ужасно испугался: «Тсс! Никому ни слова! Нас объявят расистами!»

А через несколько дней двое подростков из ее школы гуляли вечером в подпитии по Гетеборгу. Им не понравился пенсионер с маленькой смешной собачкой, которая залаяла на агрессивных школьников. Собачку они умертвили. Пенсионер не выдержал. Начал ругаться, плакать, и они его начали бить. А много ли старику надо? Забили до смерти. А на следующее утро как ни в чем не бывало пришли в школу. Веселились, рассказывали всем о своем «приключении». Приехала полиция и забрала их, но они несовершеннолетние. Им ничего не будет. Посидят в каком-нибудь приюте для малолетних преступников. Обществу об этом и о многих других подобных преступлениях ничего не известно. Существует специальный код R291, который присваивают преступлениям, совершенным мигрантами, а с жертв берут подписку о неразглашении. Наша учительница после этого случая попала в больницу. Она больше никогда не вернется в школу. Слишком сильное потрясение.

«ШВЕДСКИМ ФЕМИНИСТКАМ ПЕРВЫМ ОТРУБЯТ ГОЛОВЫ»

— Я родилась и выросла в Сомали, в золотую эпоху социализма. В то время все считали, что у нас диктатура. Только сейчас мы поняли, как были счастливы и свободны, — рассказывает мне Мона Валлтер, живущая в Швеции уже 23 года. — Мы все были мусульманами, но имамов видели только на свадьбах и похоронах. Женщины и мужчины имели равные права. Мы гордились первой женщиной-пилотом, учившейся в СССР! Она летала на МИГе. У нас было все: бесплатные школы и медицинское обслуживание. Мы очень сочувствовали арабским женщинам, которые сидели взаперти и даже не могли водить машину, а в Сомали женщины служили в армии, полиции, они работали. И никогда не носили хиджаб. Мы фантастически красиво и свободно одевались в лучших традициях африканской культуры.

Мона показывает мне фотографии тех лет. Веселые смуглые женщины с гордой осанкой в легких, ярких нарядах, чем-то похожих на индийское сари.

— Потом в стране началась гражданская война, и мы с семьей бежали в Швецию в 1994 году. Мне было всего 19 лет. Мы оказались в таком же мусульманском гетто, где тебя чуть не избили. Поверь, тебе ещё повезло. Когда я приехала, местная община тут же запретила мне одеваться открыто. Меня закутали в черные тряпки, я начала ходить в мечеть, читала Коран и хотела стать хорошей мусульманкой, чтобы добиться уважения людей. Повсюду шныряла шариатская полиция. Местные имамы все как один оказались ваххабитами из Саудовской Аравии.

— Ты хочешь сказать, что в демократической Швеции уже в 90-х годах работала шариатская полиция?! — восклицаю я.

— Конечно. Этим подонкам не нужны офисы. Они контролируют улицы и следят за женщинами. Они звонили моим родителям: «Поговорите с вашей дочерью, она ведет себя неподобающе. Она соблазняющая. Если её изнасилуют, это будет ваша вина». Жизнь очень трудна и опасна для женщин в этих районах Швеции. Они никогда не выходят по вечерам из дому. Изнасилование в Швеции — ежедневный хлеб.

(Швеция занимает первое место по изнасилованиям в Европе и второе — в мире. Особенно скандальными стали изнасилования в прямом эфире в интернете и знаменитый рок-фестиваль «Мы — Стокгольм». Тактика проста: девочку-подростка окружает несколько арабских мужчин. Потом второй круг, изолирующий её от толпы. И ещё третий. Невозможно увидеть, что происходит внутри. Сначала девушку насилует первый круг, потом мужчины меняются местами. Крики жертвы заглушает громкая музыка. Точно такую же тактику применяли насильники на площади Тахрир во время египетской революции.)

— Мусульманские мальчики объясняют это так: они сами напрашиваются, эти девчонки, они ходят раздетые, значит, они хотят секса. То есть это проститутки, которым даже не надо платить, — объясняет Мона. — Шведские СМИ не хотят об этом писать. Они заявляют, что я оскорбляю мусульман. А я лишь делюсь информацией. Нам пытаются заткнуть рты. Знаешь, что общего между исламистами и либеральными СМИ? Они ненавидят людей с другой точкой зрения. В Швеции исчезает район за районом, изолируется и закрывается от мира. Политики испуганы и делают вид, что ничего не происходит. Я пыталась объяснить беженцам: если вы хотите шариат, поезжайте в Саудовскую Аравию или Кувейт. Но вы приехали в Швецию и не можете заставить шведов жить по шариатским законам. Вы отказываетесь признавать их культуру, но при этом берете у них деньги.

Ты не представляешь, что внушают мигрантам в шведских мечетях! Вы не должны интегрироваться в шведское общество, потому что это общество неверных. Демократия — это отвратительно и противоречит исламу. Женщина не может работать, выходить из дому одна, должна быть послушной мужу, а если ослушается, муж должен её побить. Я пошла в полицию и написала заявление: запретите эти проповеди! Они противоречат демократии! Полиция сказала: у нас свобода религий.

Моне Валлтер удалось бежать из гетто. Она вышла замуж за шведа, родила троих детей и приняла христианство. По законам ислама её приговорили к смерти.

— Местные имамы издали фетву: она должна умереть, — рассказывает Мона. — Они опубликовали мой адрес на всех исламских сайтах с призывом: идите и убейте ее. Полиция и пальцем не пошевельнула. Мне и моей семье приходится скрываться. Я вступила в феминистскую партию, но меня оттуда выгнали. Я, понимаешь ли, не политкорректна. Я говорила феминисткам: идите в мусульманские гетто, говорите людям о свободе и демократии, о правах женщин. А они твердили: мы не можем обижать мусульман, у нас мультикультурная страна. Ты просто исламофобка. Все культуры и религии одинаковы. А когда я говорю, что у каждого человека есть право гордиться именно своей культурой, они говорят, что я расистка, что я, как Гитлер. Эти дуры даже не понимают, что когда имамы в Швеции придут к власти, они просто отрубят им головы.

Мона горько смеется.

— Знаешь, что творится в местных школах? Каждое лето 12-13 летних девочек-мусульманок целыми автобусами отправляют в Лондон на «каникулы», где в подпольных клиниках им делают обрезание клитора. И вся демократическая Швеция об этом знает. Я пыталась говорить с директорами школ, но они испугались. Я написала заявление в полицию, где указала названия школ, привела факты, но опять мне заявили: это религиозные обычаи. Ты можешь себе представить, что в XXI веке в цивилизованной Европе детей делают инвалидами на всю жизнь?!

В Коране сказано, что женщина — всего лишь половинка мужчины. То есть мы с тобой вдвоем равны одному мужчине. Разве это не смешно?

Я смотрю на эту маленькую черную женщину и думаю, что мало встречала в своей жизни мужчин, столь же сильных духом, как она.

Ресторан «Стамбул» в мусульманском квартале города Мальмо. Фото: Дарья АСЛАМОВА

Ресторан Тегеран в мусульманском гетто города Мальмо. Фото: Дарья АСЛАМОВА

МОЛЧАНИЕ ЯГНЯТ

Когда я впервые увидела Ханса Эрлинга Йенсена, то решила, что он священник. Высокий, в черной рубашке, с необычным древним крестом на груди, в центре которого светился аметист, — казалось, сейчас он протянет руку и скажет: «Благословляю тебя, дочь моя».

Но оказалось, что он агностик. Его жена Ева тоже не верит в Бога, но носит крест как «часть христианской культурной традиции». Оба они — ярые противники мусульманского вторжения в Европу. Ханс к тому же — международный директор фонда «Хатун», созданного замечательной женщиной, монахиней сирийского монастыря сестрой Хатун Доган. Фонд занимается спасением христианских меньшинств и езидов, которых преследуют, убивают и насилуют в Ираке, Египте, Сирии, Пакистане, Индии.

Ханс (датчанин) и Ева (шведка) полностью сломали мои представления о скандинавах как о людях угрюмых, замкнутых и недоверчивых к чужакам. Начну с того, что через фэйсбук они пригласили меня, совершенно незнакомого человека, пожить у них в доме на юге Швеции и обещали познакомить со многими «борцами за свободу Европы».

Это были три необыкновенных дня. Я научилась есть селедку во всех соусах — томатном, кремовом, сливочном и даже жареную с клюквенным пюре (после селедки все едят очень много мяса) и говорить «сколь» перед каждой рюмкой (очень удобно и экономит время). Каждый вечер в дом приезжали интересные люди, и мы вели долгие дискуссии о судьбах Европы в совершенно русском стиле, откровенно и страстно, с большим количеством спиртного, иногда до двух часов ночи.

Обычный шведский магазин. Фото: Дарья АСЛАМОВА

Главный вопрос, который меня мучил: как Швеция «дошла до жизни такой», утратив свою идентичность, приняв самое большое количество мусульманских беженцев на душу населения в Европе, и теперь живет в страхе и лжи, боясь, что правда о массовом терроре коренных граждан всплывет наружу. Ханс вздымает руки к небу и восклицает: «У меня есть только одно разумное объяснение: наши политики одержимы дьяволом!» Я смеюсь: «Ханс, ты агностик. Дьявол — не твой аргумент».

Ева, разумная крепкая женщина, четко формулирует причину самоубийства шведской нации:

— Гуманистический экстремизм. Когда в своем стремлении помочь чужакам нация теряет инстинкт самосохранения. И тому есть три причины. Очень долго время мы прекрасно жили, даже слишком хорошо, имея лучшие в мире социальные службы. Как ты говоришь, мы избалованы жизнью. И мы привыкли доверять властям. Если политики смогли создать нам такую прекрасную жизнь, значит, они не могут ошибаться.

— С момента успеха пресса прекратила всякое критическое расследование властей и превратилась в их мегафон, — поясняет Ханс. — Демократия стала демократурой.

— Когда власти сказали, что мы должны принять беженцев, шведы тут же ответили: прекрасно! — продолжает Ева. — Мы самая богатая страна в мире. Почему бы и нет? Мы можем всех пригреть. Вторая причина: у нас двести лет не было войны, и мы утратили боевой дух. То есть нас учили, что всегда надо вести диалог, а мусульман учили, что за свои ценности надо сражаться.

Третья причина: мы самая атеистическая страна в мире. У нас нет религии. И хотя мы атеисты, я традиционно платила налог на церковь как дань культурной традиции, а в этом году перестала платить, поскольку шведская церковь стала заигрывать с мусульманами. Атеизм не подготовил нас к встрече с исламом. А ведь это не только религия, но, прежде всего, идеология и политическая система. Мы наивно думали, что сможем их интегрировать. Наш муниципалитет устраивает в кафе «интеграционные ужины». Туда приходят феминистки, которые наслаждаются халяльной кухней и восклицают, как это прекрасно, что у нас теперь есть арабские блюда и экзотические ингредиенты. Простите, но кто кого интегрирует? Может, это МЫ должны устраивать для мигрантов праздники шведской кухни и культуры?

Мы приняли людей без документов и огромное количество «подростков без родителей». Любой тридцатилетний афганец или сомалиец говорит, что ему 16 лет, и Швеция верит этим лжецам на слово, берет их на полное содержание и разрешает им «воссоединение с родственниками». А потом эти «подростки» требуют, чтобы к ним приехали их собственные жены и дети, объясняя это тем, что, мол, у них в стране заключают браки в раннем возрасте. При этом якобы «несовершеннолетних» беженцев нельзя депортировать из страны, потому что ОНИ ЖЕ ДЕТИ! Они могут убивать и насиловать, но отделаются воспитательным наказанием. Наша рациональность и здравый смысл исчезли! Нами управляют только эмоции.

Улочки Стокгольма. Фото: Дарья АСЛАМОВА

— Наше общество достигло того уровня, когда пресытилось хлебом и зрелищами, — с горечью говорит Ханс. — Мы овцы в стойле. Нас придут убивать, а мы даже мычать не сможем.

Стокгольмский синдром. Как утверждает Википедия: «Механизм психологической защиты основан на надежде жертвы, что агрессор проявит снисхождение при условии безоговорочного выполнения всех его требований».

ОПРОКИНУТАЯ РЕАЛЬНОСТЬ

Однажды во время обеда (в виде исключения мы ели шведские фрикадельки вместо селедки) Ханс разразился прекрасной речью, которую я никогда не забуду:

— Слово «декаданс» опасно использовать в Европе, потому что оно напоминает о Геббельсе и его выступлениях. Но именно это слово отражает реалии нашей цивилизации. После Второй мировой войны произошло индустриальное чудо, и люди помешались на покупках новых холодильников, авто и мебели. Движение английских суфражисток продолжилось в новом движении за права женщин работать и зарабатывать. А, главное, женщины получили право на собственное тело. Началась борьба за свободные аборты. Когда я встретил свою девушку, и она... э... забеременела, то доктор не позволил ей сделать аборт. Нам было лень ехать в Польшу, куда в то время ездили за этим все шведки, и так на свет появился мой старший ребенок. Мы создали семью и решили нарожать ещё детей. Эта история не обо мне, а об этике, которая определяет цивилизацию.

К примеру, до Мухаммеда арабы закапывали нежеланных новорожденных детей в землю. Но Мухаммед прекратил это. А наша цивилизация сейчас делает то, что арабская цивилизация запретила делать ещё в седьмом веке. Так что они смело могут называть нас декадентами. Мы убиваем детей, не задумываясь, и мусульмане используют этот факт. Мы много пьем, и дети часто остаются без присмотра, потому что нам хочется отправиться на вечеринку. Мы любимнаркотики и удовольствия. И мы стали говорить: люди должны делать только то, что они хотят делать. У них нет обязанностей перед обществом.

Мужчина потерял право говорить беременной женщине: это и мой ребенок, не убивай его. Феминистки приобрели неограниченную власть и одновременно вдруг заинтересовались мультикультурностью. С 1975 года в Швецию хлынули мигранты. Мы тогда и не слышали о столкновении культур. Феминистки восхищались: какие это приятные люди, как необычно одеваются и вкусно готовят. Люди стали привечать иностранцев и потеряли интерес к своей общине. Первый признак декаданса — потеря инстинкта выживания, защиты своего племени, своего народа. Стало модным помогать беженцам и усыновлять детей откуда-нибудь из Африки.

Демонстрация против массовой миграции в городке Теллеборг. На плакате: «Сделаем Швецию снова безопасной» Фото: Дарья АСЛАМОВА

Упадок цивилизации— это освященное законом убийство своих детей, интерес к чужим детям и потеря интереса к собственной семье. Абсурдным стало воспитание. Ребенку ещё в детском саду внушают, что все люди одинаковы и что иностранец — потенциальный друг, которого надо пожалеть, потому что у него сейчас трудное время. Тем самым ребенку оказывают медвежью услугу. Он не способен сопротивляться. Когда я был маленьким, родители говорили мне, что надо бояться цыган: они воруют. Сейчас мы называем цыган «народом рома» (это политкорректно). И вот тебе совсем невеселая история. В маленьком шведском городке в местной газете журналистка написала статью о бедных цыганах (ой, о народе рома), которые сидят в грязи на улице и просят денег. И, мол, как это стыдно, что никто им не помогает. Молодая женщина 24 лет прочитала статью, пригласила трех джентльменов с улицы и, пока они принимали душ, приготовила им ужин. В благодарность её изнасиловали. В сущности, общество должно подать в суд на эту журналистку и на всю систему СМИ, которая вводит людей в заблуждение.

Феминистки — главная политическая сила Швеции. Реклама фестиваля феминисток в метро.
Фото: Дарья АСЛАМОВА

Декаданс — это потеря обществом контакта с реальностью. Помнишь этого немецкого евробюрократа, который послал свою красавицу-дочку работать волонтером в лагере для беженцев? По пути домой из лагеря девушку изнасиловал молодой афганец и утопил её в реке. Что делает папа? Просит всех сочувствующих пожертвовать деньги на беженцев. Я разговаривал с двумя известными психиатрами и спрашивал: это нормальное поведение? Они ответили: если этот папа действительно поймет, что случилось, он будет вынужден принять на себя ответственность за убийство собственного ребенка. Поэтому он отрицает реальность. Отрицание реальности и есть декаданс.

Демонстрация против массовой миграции. На плакате: «Верните Швеции право говорить». Фото: Дарья АСЛАМОВА

СПАСЕНИЕ ПРИДЕТ... ИЗ РОССИИ?

О, шведы крайне терпеливы к лютеранской церкви. Они смирились с тем, что с 1958 года священниками могут стать и женщины (глава шведской церкви, кстати, — женщина). Они скрипели зубами, но молчали, когда церковь начала благословлять однополые браки. Они закрыли глаза даже на тот факт, что епископом Стокгольма стала лесбиянка Ева Брунне, чьим мужем (или женой) является «священница» Гунилла Линден, и они вместе воспитывают приемного мальчика. Именно эта парочка возглавляет ежегодный гей-парад в Швеции. (Это целое недельное торжество! Школьники красят скамейки во все цвета радуги и устраивают пикники с разноцветными ленточками.)

Шведы восприняли как должное и тот факт, что церкви выставили на продажу(!) по причине их запустения (даже в Рождество там практически нет людей). Один радикальный священник призвал взрывать церкви, чтобы они не превратились в музыкальные и спортивные площадки.

Русский приход в Стокгольме находится в плачевном состоянии. 30-метровая комната не может вместить почти тысячу прихожан. Но шведские власти готовы продать церкви кому угодно — только не русским.

— Три года назад мы нашли благотворителя, известного человека, и попытались купить храм, — рассказывает отец Виталий Бабушин. — Мы размечтались. Мы уже одной ногой были в собственном настоящем храме. В последний момент нам отказали и заявили, что не обязаны объяснять нам причины. И так дважды. Обыкновенная русофобия. При этом местная церковь с готовностью привечает мусульман и даже предлагает пожертвовать христианскими символами (снять кресты и знаменитых евангельских петухов), чтобы не раздражать беженцев, поскольку их часто размещают в церквях. Утрата духовных и религиозных ориентиров вдохновила многих шведов на поиски Бога. Люди принимают католическую веру и нередко — православную.

В один из вечеров к моему другу Хансу Йенсену приезжает обращенный католик Оскар Порат. Это хладнокровный прагматичный мужчина, но вера для него — последняя надежда.

— За последний год лютеранскую церковь в Швеции покинули сто тысяч человек. Политики управляют священниками, и это уже не церковь Христа. Она наводнена армией дьяволов. Мой друг выбрал русскую православную церковь, а я — католичество. Я верю, что с помощью веры мы победим исламистов в Европе. С помощью отрицания веры мы ничего не добьемся. Негативные послания никогда не достигают цели. Но и в католичестве не все гладко. Папа Римский омывает ноги мусульманским беженцам, даже не зная, кто они, и может быть, они убивали христиан в Сирии. Он отдает приказ всем церковным общинам принимать у себя мусульманских беженцев. Знаменитая монахиня Хатун Доган уже заявила, что Европа открывает двери своим будущим убийцам. Вместо овец мы впустили волков. Все это похоже на коллективное сумасшествие. И шведы просыпаются слишком поздно. В 1870 году Швеция была беднейшей страной в мире, а через сто лет мы стали богатейшей страной. Это невероятный скачок. Чудо, божье благословение. Но Швеция предала Бога, и мигранты — это своего рода наказание. Зато я верю, что спасение придет из России. У вас много здравого смысла.

Ханс Эрлинг Йенсен и сестра Хатун Доган вместе работают в фонде, который спасает христиан на Ближнем Востоке. Фото: Дарья АСЛАМОВА

Внезапно Оскар воодушевляется:

— Вы слышали о трех пророчествах Богородицы из Фатимы?

В 1917 году в Португалии, в селении Фатима, тысячи людей наблюдали явление Девы Марии. Первое её пророчество касалось Второй мировой войны и России. Она предсказала за два месяца до Октябрьской революции, что Россию ждут великие потрясения, если она отвернется от Бога. Погибнут миллионы людей. Третье пророчество Девы также касалось России, но было засекречено Ватиканом на долгие годы. В 1981 году бывший австралийский монах даже угнал британский самолет с единственным требованием: Ватикан должен обнародовать пророчество. Частично его приоткрыли в 2000 году. Нам оно сулит нелегкую жизнь. Новое обращение России к Богу спасет весь мир, хотя и будет сопровождаться ужасающими катаклизмами.

— В этом году исполняется ровно сто лет пророчеству. Теперь вы понимаете, почему христиане всего мира с надеждой смотрят на Россию?! — восклицает Оскар.

— Опять мы! — с тоской говорю я. — А без нас никак нельзя?

— Никак, — строго говорит Оскар. — На России лежит великая миссия и Божье благословение.

ПРОИГРАННАЯ БИТВА

Шведские СМИ прославились феноменом, ужасным для любого вменяемого журналиста. Так называемый «коридор мнений» (по-шведски åsiktskorridor). Публичные дискуссии не могут касаться острых тем, — таких, как аборты, гомосексуальные браки и беженцы. Общество охвачено настоящей истерией политкорректности. Сами журналисты признают, что результатом «коридора мнений» стали широко распространенная самоцензура, страх перед объективной реальностью и утраченная вера в силу аргументов.

Демонстрация против массовой миграции. На плакате: «Дайте мусульманам те же права, которые они дают христианам в их собственных странах». Фото: Дарья АСЛАМОВА

Молодежь совершенно зомбирована, а на демонстрации протеста против оккупации страны мусульманами выходят лишь взрослые люди, от 40 до 60 лет. После одной из таких акций в городке Треллеборг грустные активисты собрались в доме моих друзей Ханса и Евы.

Голубоглазая красавица Агнетта переехала из крупного города Норрчепинг, где она жила рядом с мусульманским гетто, в крохотный Хамменхог ради своей четырнадцатилетней дочери Нади. Но теперь и в Хамменхоге появились мусульмане. «Слава Богу, Надя похожа на арабскую девочку с ее черными волосами и глазами, — говорит Агнетта. — Но все равно я каждый день провожаю её в школу и встречаю. Тем более, сейчас в их школе учатся афганские мужчины, которые уверяют, что им 16 лет!»

Католик Оскар Порат сбежал из Хельсинборга в небольшой городок Кивик из-за своих трех дочерей. Но в пяти километрах от его дома строят огромный центр для беженцев.

— Девочки подрастут, и что мне делать?! — печалится Оскар. — Когда начнется гражданская война, мы переедем. А она неизбежно начнется. Сначала будет экономический коллапс от непомерной нагрузки, которую взвалила на себя Швеция. И сотням тысяч агрессивных молодых мужчин, сходящих с ума от безделья в центрах для беженцев, перестанут давать пищу. Начнутся бунты. Мы решили бежать в Финляндию. Там все еще безопасно.

Сомалийка Мона Валтер, сбежавшая из мусульманского гетто, принявшая христианство и приговоренная к смерти шведскими имамами. Фото: Дарья АСЛАМОВА

Хозяйка дома Ева подводит меня к окну и показывает два соседних дома, погруженных в темноту.

— Их хочет купить богатый араб со шведским паспортом Ахмад Зидан Саид и открыть в нашем селении Ловштад воспитательный центр для трудных мусульманских подростков с психологическими проблемами. Все газеты в восхищении! А что будем делать мы, когда в ста метрах от дома поселятся малолетние преступники?

(Забегая вперед, скажу, что банда подростков «с трудным поведением», возглавляемая бородатым воспитателем-ваххабитом, через несколько дней действительно въехала в мирное селение Ловштад.)

Все говорят о бегстве из Швеции, и я с возмущением восклицаю:

— Но это капитуляция! Беженцы сделают вас самих беженцами! Вы должны бороться за свою страну!

Кораны теперь продают во многих крупных шоппинг-центрах Швеции Фото: Дарья АСЛАМОВА

— Вот ты нам сейчас рассказывала о своем прекрасном советском детстве, — вступает в разговор политический активист Йохан Виден. — О том, как вас воспитывали в духе патриотизма, что высшее счастье — это погибнуть за свою родину, как к вам в школу приводили ветеранов войны. А у нас слово «патриотизм» приравнивается к слову «расизм». У нас требуют, чтобы мальчики были похожи на девочек. В идеале — чтоб они были людьми без пола. Мы не умеем драться. В отличие от нас, мусульмане это умеют. Нас морально кастрировали, и точка невозврата пройдена.

А я вспомнила рассказ журналистки из газеты Nya Tider Санны Хилл: «В 2007 году феминистки подняли скандал из-за того, что на гербе нашей Военной группы, находящейся в Афганистане, изображен лев-мужчина. Льва в результате лишили пола. Вот это и есть символ когда-то могучей и прекрасной Швеции — кастрированный геральдический лев».