Режиму становится все сложнее удержаться и удержать страну

Те, кто предвещал, что уходящий год станет временем великих потрясений, попали впросак. Но несколько неожиданностей он преподнес.

После трехлетки 2014-2016, круто изменившей и нашу страну, и многие другие, прошедший год выглядел не слишком бурным и даже, на первый взгляд, малособытийным.

Это угадывалось с самого начала. «2017-й имеет шанс оказаться более спокойным, чем 2016-й. Не из-за того, что мировой идейный кризис пойдет на убыль, а потому, что какое-то время он может прокладывать себе дорогу и без революций…», — так я написал прошедшей весной. И хотя осенью многое подсказывало, что новая волна мировых катаклизмов, возможно, не станет дожидаться окончания календарного 2017-го, эти опасения не сбылись.

Ни Северная Корея, ни Иран, ни тем более каталонские сепаратисты не смогли или, если угодно, просто не успели разрушить тот аромат благополучия и чуть ли не благостности, который 2017-й оставляет после себя, уходя в историю.

Но, кроме этого аромата, который еще не раз с ностальгией вспомнят, а также кроме давно зреющих и обсуждаемых, однако так и не вскрывшихся нарывов мирового масштаба, уходящий год оставляет в наследство еще и кое-что, чего от него не ждали.

Скажу только о наших домашних сюрпризах. Окружающему миру они, возможно, кажутся пустяками, а нам-то нет.

1. Выход российской экономики из спада, в который сначала поверило начальство, потом часть народа, а к осени даже и профессиональные экономисты, оказался самообманом.

С середины лета почти все хозяйственные индикаторы либо застыли, либо плавно идут вниз. Первыми об этом научном феномене пару месяцев назад рискнули поставить публику в известность сотрудники аналитической службы ЦБ. Пытаясь смягчить удар, они назвали это переходом от «восстановительного роста» (2,5% в пересчете на год — рост, который госстатистика насчитала с середины 2016-го до середины 2017-го) к некоему «нормальному» (1,5%). Это выглядело еще почти оптимистично.

Однако на днях эксперты Центра Развития ВШЭ, менее зависимые от властей, объявили о гораздо более крутом изменении оценок и предвидений, в том числе и своих собственных: «Все разговоры о начале фазы полноценного роста были попыткой выдать желаемое за действительное… Ситуация говорит о неготовности российской экономики к выходу из состояния стагнации, о вероятной новой рецессии…»

При этом рассматривать новый спад в качестве основного сценария на 2018-й не готов даже ЦР ВШЭ. Ссылаясь на снижение реальных доходов населения, инвестиционный застой, маскируемый статистическими манипуляциями, а также на углубление кризиса частных предприятий в промышленности и финансах, аналитики ВШЭ ожидают, что «при сохранении нынешнего вектора госполитики», ВВП в 2018-м все же вырастет. Правда, только на символические 0,5%.

Разумеется, дело не в конкретных прогнозных цифрах, которые у «экспертного сообщества» меняются каждые несколько месяцев, а именно в «векторе госполитики».

Начальственная травля негосударственного сектора экономики, выражающаяся в выжимании из него все новых средств на казенные начинания и постоянно растущем нажиме контрольно-надзорно-репрессивной машины, видимо, пересекла критическую линию. Легальный свободный бизнес стал зоной риска, угроз и невыгод, из которой бегут люди и деньги. Система много лет шла к этой черте и, кажется, перешла ее. Если так, то 2017-й — год перелома, а предстоящий 2018-й — год поисков какой-то новой модели казенного экономического поведения.

2. Ушедший год принес и никем не предвиденную перемену в общественном климате. От режима отвернулась молодежь. Уличные выступления, прошедшие весной и летом и более или менее отбитые системой, — всего лишь симптомы этого поворота, одного из важнейших за все позднесоветские и постсоветские десятилетия. Симптомы можно временно загнать внутрь, но от этого не меняется суть.

Все общественные перемены, начиная еще с перестроечных, никогда не были у нас делом молодежи. Те, кто в конце восьмидесятых смотрел на политическую озабоченность старших как на курьез, успели стать немолодыми людьми, а их повзрослевшие дети еще в начале десятых годов по-прежнему считали, что лоялизм и конформизм — сама собой разумеющаяся житейская стратегия.

И только в 2017-м все начало меняться буквально на глазах. Это стало сюрпризом не только для начальства, но и для профессиональных исследователей молодежных настроений. Они замечали разнообразные перемены, однако копящееся отторжение от режима просто не фиксировали. Вероятно, их собеседники многими вещами с ними не делились.

Лучше, чем эксперты, зная свой народ, Алексей Навальный и его сторонники поймали этот ветер в свои паруса. Надолго ли удержат, не знаю. Но сам по себе перелом настроений гораздо важнее, чем перечень старающихся вписаться в него фигур и количество участников организуемых ими мероприятий. Неприятие системы новым поколением в любом случае найдет себе выход.

Потеряв в 2017-м молодежь, режим реагирует на это таким же способом, как он отвечал на потерю интеллигенции в 2011-м, и как вообще откликается на любые трудности, будь они моральными, онлайновыми, промышленными или финансовыми, — вакханалией контроля, надзора и учета. Ни малейших попыток осмыслить глубину своего архаизма.

Правда, мысль об омоложении кадров ему по-своему близка, и в прошедшем году проводилась с большой энергией. Но бездумные номенклатурщики нового призыва — так называемые технократы — еще равнодушнее к людям, чем их предшественники. Претендовать на какой-то общественный авторитет они не могут. Не менее важно, что им это еще и строго запрещено.

3. Последний по счету сюрприз 17-го года, казалось бы, не связан с первыми двумя. Но на самом деле образует с ними одно целое.

Столетие революции, которая, при любом к ней отношении, грандиозна хотя бы тем, что основала существующее у нас государство, вообще не было отмечено. Ждали другого. Что режим поднимет то ли контрреволюционную, то ли умильно «примирительную» шумиху. А он просто промолчал.

За этим молчанием крылась обоснованная догадка, что любые исходящие от него наставления будут плохо встречены массами, поднимут политическую волну и сделают объектом столкновения мнений государственные основы. А это крайне нежелательно. Режим, бесконечно мусолящий прошлое, не верит в собственную способность его контролировать.

В глазах властей революционный юбилей отличался от прочих проблем лишь тем, что его технически легче было игнорировать, чем банковский кризис или уличные акции.

С этим неверием в себя и одновременно с маниакальным страхом, что без его контроля все обвалится, режим и прожил 2017-й год. Крупных провалов не потерпел, но успехов не добился и добиться не мог. Все преподнесенные им сюрпризы сливаются в один: тащить страну в тупик все тяжелее и неприятнее, однако вот глаза боятся, а руки делают

Сергей Шелин