С наступающим Новым Годом? Уважаемые!

За окном густая холодная темень. Мороз не на шутку осерчал и с настойчивостью, достойной лучшего применения, пытается проникнуть в мою избушку сквозь законопаченные желтым мхом пазы бревенчатого сооружения. Пока, правда, это у него не совсем получается, и лишь кусочек белой бороды протиснулся внутрь моего жилища в одном из углов, возле самого пола. Но он затаился там в небезнадежном ожидании. Жар от железной печки пока сдерживает его натиск. Но он надеется…

Негромко потрескивают в топке горящие поленья, выстреливая время от времени из жестяной трубы снопами искр. Они веером падают вниз, заглядывая по пути ко мне на стол через маленькое заледенелое оконце. Малиновые бока железной печки, обложенной с трех сторон камнями, светятся сквозь щели в кладке ласковым теплом.

Тишина. Если выйти наружу, не услышишь ни звука. Вокруг лишь застывшие во тьме стволы деревьев, морозный туман, да еле уловимый шорох, исходящий от мерцающих звезд. Все затаилось, замерло в ожидании рассвета.

Все это я знаю, хотя сам нахожусь в теплом зимовье. Посреди дощатого стола желто светится керосиновая лампа, а передо мною белеет чистый лист бумаги, на котором лежит сигара авторучки с китайскими иероглифами на боку. Вокруг зимовья на добрую сотню километров нет ни одного человека, лишь деревья да снег.

Скоро Новый Год и люди потянулись из тайги домой, чтобы встретить этот праздник в семейном кругу. Лишь я один, Замятин Николай, застрял здесь и, по-видимому, надолго. Одиноко. Со мной нет даже пса, с которым иной раз можно поговорить. Жаль. Между прочим, в качестве вынужденного собеседника собака иногда бывает намного лучше людей – он умеет слушать. А человек ведь говорит для того, чтобы быть услышанным. К сожалению, сегодня у меня слушателей нет. Вот разве этот листок бумаги? Он безропотно стерпит все, чтобы ему ни говорили. И не только стерпит, но и передаст другим людям, не переврав ни слова. Он замечательный собеседник, но у него нет главного, что так необходимо визави. У него нет глаз, заглянув в которые, можно определить отношение собеседника к твоим словам. Это серьезный недостаток. Но я сейчас устраню его и нарисую на листке глаза: синие-синие, как чернила в моей авторучке, и улыбчивые, как … лучи солнца, отражающиеся в говорливом ручейке. Впрочем, нет, я не сделаю этого. Какие бы глаза я не пытался нарисовать, все равно они будут походить на те, что зачастую появляются передо мною ночью, под самым потолком моей избушки. Даже в темноте я вижу в них обращенный ко мне один и тот же вопрос:

— Ты что здесь делаешь, человек? Почему ты спрятался от людей? Ведь люди должны жить среди людей, а не среди деревьев, зверей и птиц.

Только так можно оставаться Человеком.

Я смотрю прямо в эти непонятного цвета зрачки и мысленно кричу им:

— Я не прячусь от людей! Я ушел от Привычного, от его равнодушных глаз! Да-да! Я прячусь от вас. Зачем вы преследуете меня? Зачем призываете жить как все?

— Так нужно, – глаза жестко смотрят на меня сверху. – Во всем должна быть зримая цель и  порядок, – назидательно вещают они, – иначе…

— Знаю я вашу цель, – шепчу я с содроганием. – О ней ежесекундно вещают с телеэкранов и  рекламных щитов по всем городам весям страны. Жратва, секс и развлечения – вот она эта цель!

– А-а, так ты спрятался от всего этого в тайге и питаешься здесь только святым духом?  – снисходительно прищуриваются глаза. – Оказывается, ты не такой как прочие люди?

На подобное заключение мне ответить нечего и я умолкаю, а глаза, как будто устав от общения со мною, становились все прозрачнее, пока совсем не растворяются среди теней на потолке. А я вновь оставаясь в одиночестве, подолгу думаю о жизни, но так ничего путного придумать не могу. Мысли обычно скользят по проторенной дорожке, избавление приносит лишь сон.

Нет, сегодня я не стану рисовать глаза на своем листке, чтобы не оказаться вновь в том же круговороте мыслей, людей, вещей, из которого нет выхода. Но чтобы доказать, что те глаза неправы, я просто напишу на нем: «Человек человеку брат!», вот так-то. И это будет не только моей правдой, но и твоей, мой неизвестный друг (или враг). Не веришь? Тогда удались добровольно от людей на месяц-другой, и после подобного одиночества выйди снова к людям. Уверяю, что в первом же встречном, совсем не знакомом тебе человеке, ты увидишь брата. Проверенно на личном опыте и притом неоднократно. И так, решение принято.

Я беру  авторучку и крупными буквами вывожу на бумаге: «Человек человеку брат. С Новым Годом тебя, Брат!». В конце ставлю жирный прежирный восклицательный знак и с удовлетворением отодвигаю листок на середину стола, поближе к свету. Все. Прикручиваю фитиль лампы и ложусь поверх спальника.

Тени тут же выползают из углов избушки, повисая надо мною черными крыльями неведомых птиц. Среди них я вновь замечаю знакомые глаза. Но на этот раз они смотрят на меня совсем не так, как прежде. Вместо вопроса в них застыло удивление.

«Они наверно считают, что я или сумасшедший, или нахально вру сам себе, – с удовлетворением думаю я. – Но ведь я и, правда, так думаю».

За окном все та же хрусткая декабрьская ночь, и до рассвета еще так далеко. И узенький серпик луны все еще где-то ползает по скалам хребта, в тщетных попытках быстрее влезть на небо. Тишина. Лишь звезды мерцают в вышине, осыпая землю леденящими иглами.