Биологические корни тоталитаризма и демократии

Профессор Европейского университета в Санкт Петербурге Дмитрий Травин откликнулся на сенсационный спор двух реформаторов из гайдаровской команды Петра Авена и Анатолия Чубайса «почему не получилось задуманное» (cм. ссылку https://www.vedomosti.ru/opinion/articles/2017/11/30/743619-prodat-demokratiyu). Он считает обоих неправыми. Но если вписать Россию в исторический контекст, все, по его мнению, выглядит несколько иначе, чем, если упираться взглядом только в наши последние трагические четверть века. Дмитрий Травин считает, что 25 лет слишком мало для выводов, требуется заглянуть в века (150 – 200 лет) и тогда на основе аналогий с другими странами можно делать заключения. Мы, как он считает, относительно близки к этому рубежу, если за точку отсчета брать реформы Александра Второго. Дескать, либералами все сделано верно, только надо еще подождать.

Как исследователь Дмитрий Травин опирается на статистику, а не поиск закономерностей в диалектической связке единства и борьбы противоположностей. Статистика хороша тем, что упрощает решение задачи. Но получается на выходе то, что заложено на входе. Ошибся исследователь  при закладке – будет ошибка и на выходе. Поэтому  25 лет или 200 величины одного порядка, миг в исторической дали. Надежнее будет, если искать закономерности не в столетиях, а в сотнях тысячелетий. Книга Мейтленда Иди «Недостающее звено» (https://profilib.net/kniga/144686/meytlend-idi-nedostayuschee-zveno.php) помогает этому.

.

Способ добывания «куска хлеба»  формирует у стадных животных, живущих собирательством, чувство подчинения вожаку стаи, что позволяет ему обеспечивать порядок в сообществе. Это условие выживания сообщества и соответственно вида в целом. Оказалось, что это качество проявляется тем сильнее, чем тяжелее условия существования вида (тяжелее всего условия  у павианов, живущих в засушливых высокогорных местах; павианам саванны легче, но еще легче шимпанзе: живут на деревьях, где безопаснее и сытнее).

А в сообществах охотников, которых мы обычно называем хищниками, вожак отсутствует вообще. Команд никто не подает, а участники охоты прислушиваться лишь к своим инстинктам, обеспечивающие согласованность их действий. Зато после охоты за «обеденным столом» львы могут и подраться за лишний кусок.

У гиеновых собак этого не бывает. Объяснение тому простое: чтобы вид выжил, приходится конкурировать и с царями зверей. Тяжело. Сотрудничество выглядит как образцово – показательное. Взрослые собаки, убив жертву, дают возможность наесться молодняку, а потом доедают оставшееся. Если не хватило – охота продолжается, а забота о молодняке есть социально – экономическая необходимость для выживания вида.

Очевидно, что сообщества наших древних предков были вынуждены добывать пропитание собирательством и охотой потому, что только один способ без другого не мог прокормить сообщество. Это значит, что условия существования у сообщества были настолько тяжелыми, что продиктовали кооперацию собирателей с охотниками. Для охоты требовались свободные не подчиняющиеся ни кому  члены стаи, а для собирательства вожак с подчиненными. Совмещать это противоречие трудно, а если на равных, то скорее невозможно. Остается одно: в зависимости от случайных изменений в среде обитания и изменений иерархии в стае происходила смена формы управления либо в сторону «демократизации», либо «тоталитаризма». В охотничьем варианте (как у собачек) должна усиливаться тяга к «свободе, равенству и братству». У Мейтленда Иди описан случай, когда охромевшая собака осталась «дома» в логове со щенками, которых кормят взрослые после охоты, срыгивая им мясо. Заболевшая собачка так же получила свою пайку.

У собирателей все наоборот. Одним грозным рыком вожак –диктатор способен навести порядок и дисциплину как важнейшие условия для выживания стада в критической ситуации, а вот спасение заболевшего дело самого заболевшего: хотя стадо в поисках корма передвигается медленно, хромой павиан все больше отстает и погибает. Но это могло происходить уже в другом стаде, даже если оно располагалось по соседству, однако жило оно не «по – собачьим» правилам.

Словом, разделение сообществ, в которые объединялись наши далекие предки, происходило с ориентацией на «демократию» или «тоталитаризм», которые вели между собой жесточайшую борьбу. «Демократы» не выжили во внутривидовой борьбе, которая многократно более жестокая, чем межвидовая, оставив для формирования homosapiens только «тоталитаризм». А вместе с ним социальную несправедливость по максимуму.

Доисторический опыт предков человека был все же востребован человечеством. Переход от рабовладельческого строя к феодализму это сдвиг в сторону либерализации. При капитализме все продолжилось в ту же сторону, если учесть опыт развитых стран. Сегодня говорят даже о шведском социализме.  Диалектическая связка тоталитаризма  (авторитаризма) и либерализма работала всегда, поскольку процесс выражался в поочередном усилении одного и ослаблении другого. Легко в этом убедиться, оглянувшись назад на глубину всего одного столетия. Достаточно российского опыта.

После октябрьского переворота 17 – го коммунистическая власть начала с военного коммунизма. Это усиление тоталитаризма. Но случился облом. На жестокую и несправедливую продразверстку крестьянская масса ответила волнениями и Кронштадтским мятежом. Власть учла ошибки и подкорректировала великую идею: страна перешла к новой экономической политике (либерализация).

Следующий этап наступил в 29-ом году, названный годом великого перелома. НЭП отменен, а политическая жизнь страны отмечена если не окончательной победой были получены из деревни за счет раскрестьянивания страны (усиление тоталитаризма).

36-ой год отмечен принятием сталинской конституции, действительно демократической по содержанию (в соответствии с ней и законами о выборах предлагалось как минимум 2 – 3 кандидата на выборах в советы).

О задумке Сталина можно узнать из его интервью, данном американскому журналисту Рою Говарду 1 марта 1936 года, Сталин сказал: «Всеобщие, равные, прямые и тайные выборы в СССР будут хлыстом в руках населения против плохо работающих органов власти».

Но не сложилось. Сталин в борьбе с оппозицией в верхах опирался на нижестоящие звенья в вертикали власти, однако эти звенья, войдя во вкус, за «услугу» потребовали «откат» (это запрашиваемые квоты на расстрелы в 37- ом), если воспользоваться современной терминологией. Для них это был инструмент для зачистки пространства от конкурентов на альтернативных выборах, которые предусматривались демократичной конституцией 36-го года. Поскольку предлагаемые  две – три кандидатуры на одно место это уже не репрессивные методы, а демократические, позволявшие заставить партократию работать на народ.

Напрямую партократия не имела возможности опровергать альтернативность, поскольку это раскрывало бы ее истинные намерения. Но замаскировала их необходимостью борьбы с недобитыми троцкистско – зиновьевскими отщепенцами.

Н. C. Хрущев настаивал на приговоре к расстрелу либо высылке 41 305 „бывших кулаков“ и „уголовников“».

Кончилось дело тем, что вместо альтернативных выборов в округах выдвигался один кандидат от нерушимого блока коммунистов и беспартийных и выборы потеряли свою состязательную роль, превратившись в плебисцит.

Вождь хотел разделить функции партаппарата и советов, чтобы создать здоровую конкуренцию взамен монополизма партии, которая все решала и при этом не отвечала за результат.  Виноватым всегда оставался исполнитель. А требовалось, чтоб эти две структуры сосуществовали на конкурентной основе. Поэтому 37-й год не только трагический, но и упущенный шанс на демократизацию. Больше таких возможностей до кончины СССР не было, а в брежневской конституции в 6-й статье руководящая и направляющая роль КПСС была даже зафиксирована. Тоталитаризм тогда отступил, но не на всем фронте. Только перед властной элитой, одновременно ее усилив. А монополизация власти элитой породила с одной стороны устойчивый патернализм в широких народных массах, а с другой усиление зависимости верховной власти от власти элиты. При Сталине это не очень проявлялось, но для всех последующих вождей усиление этой зависимости очевидно.

Теперь осталось сравнить плюсы и минусы тех времен и что имеем сегодня.

Из плюсов того времени – сталинская индустриализация. Чтоб ни говорили негативного  критики сталинизма, без этого не было бы победы в 45 – ом.

Из минусов несостоявшаяся демократизация. Не сумел или не успел – не имеет значения. Этот минус остается и сегодня.

Но вернемся к спору Авена с Чубайсом.

А:. Для меня идеологема о том, что свобода больше Родины и что Родина — это не территория, не обсуждается. Для меня это тогда было точно так же очевидно, как и сейчас.

Ч: Как быть с тем, что у 95% населения страны, в которой ты живешь, все ровно наоборот? Их убрать, отодвинуть? Бог с ними, валим отсюда? Как с этим быть-то, Петя?

А: С ними работать. Объяснять, объяснять и давать им возможность ошибаться.

Cвобода сама по себе не панацея. Недаром сказано: свобода это осознанная необходимость. Однако эта закономерность не может осознаваться всеми членами общества одновременно. Кто раньше других понял это, то свободно распорядился как своим ваучером, так и чужими приобретенными по цене бутылки, и начал «шустрить» (ныне это банковский и сырьевой бизнес). А кто-то остался в плену патерналистского социалистического сознания и остался ждать благ только сверху (широкие народные массы). Авен и прочие либералы делает их виноватыми. Но одновременно это и беда их. А в беде бросать людей негуманно.

Абсолютная свобода, на чем настаивают либералы, для всех невозможна. Вспомним медведевское «свобода лучне несвободы». А общество в своем развитии должно стремиться к тому, чтобы свобода одних не укорачивала ее у других.

Казалось бы, что Президент как верховный правитель мог бы укоротить свободу коррупционеров и олигархата. Почему не делает? Варианты ответа такие. С ними заодно или боится их. Если исключить первый, полагая, что его историческое будущее ему дороже, то остается только второй. В свою очередь следующий вопрос: боится только за себя, или за то, что не выполнит свою историческую миссию. В первом случае ему грош цена. А во втором могут быть основания бояться, так как властная элита может устроить дворцовый переворот. А он может перейти и в революцию. Как сто лет назад. Да и в 91-ом повторилось. Бороться с этим можно традиционными методами, «разделяя и властвуя», что сегодня довольно заметно: кланы борются между собой, но решающего перевеса нет ни у кого.

Вторая возможность – усиление опоры снизу. Но в числе упомянутых Чубайсом 95 – ти % подавляющая составляющая с патерналистским сознанием. А это опора хлипкая. В случае социального обострения ее легко переместить на улицу. Революций все же хватит. Наелись. Хотелось бы спокойного эволюционного развития.

Вернемся к Чубайсу. Переход от плановой экономики к рыночной завершен. На очереди, о чем говорит Чубайс, переход от авторитаризма к демократии. Если либеральными методами создана рыночная экономика, то у Чубайса звучит намек на авторитарные методы, ссылаясь на «Южную Корею, Сингапур, Тайвань и другие истории успеха». И делает признание: «задача под названием «Политическое и духовное переустройство страны» не по плечу 25 мальчикам-интеллектуалам из Москвы и Ленинграда, которые страну по-настоящему не знали».

Даже не верится. Неужели осознал?