Онтология и метафизика

Онтологию обычно называют философским учением о бытии. Почему такой термин, почему бы не сказать, что это просто учение о существующем? 

Значением термина «существование» занимаются логики, семантики:  Философия отдельной от естествознания картины мира не строит, и проблема существования рассматривается скорее как логическая: Существовать значит быть значением переменной в пропозициональной функции. Проще говоря, если в суждении именуется объект, то он в некотором смысле существует. Например, если я рассказываю сказку про Кощея Бессмертного, то я приписываю ему некоторые «предикаты»- т.е. свойства, и Кощей существует в сказке как совокупность этих свойств, их носитель. Это открывает путь к новейшей «аналитической метафизике».

А вот в средневековой философии онтология являлась основным разделом метафизики. «Мета» означает «после», то есть после того, что относится к природе, по греч природа и есть фюзис, физика, посюсторонний мир.

Происхождение термина «метафизика» было случайно: в первом веке нашей эры библиотекарь Андроник Радосский, занимаясь систематизацией древнего архива Аристотеля, поместил его «первую философию» - учение о причинах и началах - после физики, после природоведческих сочинений. В философии средневековья под метафизикой стали понимать учение об «интеллигибельных», т.е. постигаемых разумом или мистическим откровением сверхъестественных божественных первоначалах бытия, лежащих по ту сторону чувственно воспринимаемого мира. И всю философию, которая была низведена на роль служанки религии, именно в те времена стали называть метафизикой, приписывая ей способность проникать в некий потусторонний, «трансцендентный мир подлинного бытия». Так термин и закрепился. Идеи спекулятивной метафизики были удобными для создания философской базы теоцентризма, чем и пользовались теологи. Фома Аквинский, желая утвердить веру разумом и опираясь на рационализм Аристотеля фактически наткнулся на путь, ведущий в будущем к освобождению разума от средневековой метафизики.

После Возрождения и Просвещения, после жесткой критики Юмом спекулятивной метафизики, который остроумно заметил, что искать проблемы надо не в метафизике, а в метафизиках, которых надо лечить, после убедительного доказательства Канта о невозможности существования метафизики в качестве науки, спекулятивная метафизика потерпела полный и окончательный крах. Во времена явных успехов науки она оказалась неприемлемой.

Будучи не только диалектическим идеалистом, но и спекулятивным метафизиком Гегель метафизику понимал нетрадиционно. Он считал «метафизикой» застывшие понятия и противопоставлял ей свою диалектику, которая все рассматривает в «раздвоении единого» на противоположности, в текучих изменчивых понятиях, отождествляя изменения в реальном мире с развитием придуманного им «абсолютного духа». По сути, Гегель стал последним философствующим протестантом. Не случайно Фейербах заметил, что посредничество между христианской догматикой и философией следует отвергнуть в интересах как философии, так и религии  - всякая философия необходимо иррелигиозна и учение Гегеля о тождестве философии, религии, логики и метафизики есть бессмыслица, а его философия - последнее убежище протестантской теологии.  Основоположник экзистенциализма Кьеркегор тоже считал, что «философию и христианство ни в коем случае нельзя объединять».

В марксистской философии, как и у Гегеля, метафизика характеризуется как способ мышления, воспринимающий мир в застывших категориях и отвергающий развитие. Идея единства категорий бытия и субстанции, категорий существования и сущности, этих любимых конструкций виртуозов спекулятивного словотворчества, хитроумно ищущих черного кота в темной комнате зная, что его там нет, распалась.

Была отвергнута правомерность осмысленного употребления терминов «существование как таковое» и «внутренняя сущность предмета», была понята принципиальная невозможность выйти за пределы человеческого способа взаимодействия с реальностью. И «ползучий эмпиризм», и позитивизм, давно ушедшие в историю, здесь не при чем. В философии совершился переворот, аналогичный перевороту Коперника в астрономии и обратного пути к менталитету средних веков нет. Существуют лишь потуги в неблаговидных целях. Неспособна спекулятивная мысль, не опирающаяся на чувственный опыт и человеческий разум к какому-либо познанию, а попытки выйти за пределы языка приводят лишь к новым языковым переформулировкам.  Этот переворот и до сих пор еще не осмыслен массовым сознанием.

Как ни старались русские религиозные философы «рубежа 19–20 веков» обновить Церковь, сами церковники их отнюдь не поддерживали. Считая Бога вечным, невыразимым и непостижимым, Церковь не ценила религиозных философов, особенно в России, поскольку  не желала связывать веру с заведомо невыполнимыми потугами «тварного» разума постичь непостижимое и выразить невыразимое.

Правда, с начала ХХ века вновь возникли метафизические рассуждения, но они возникли уже на совершенно ином уровне. Возникло стремление к некому интегративному постижению смыслов человеческого существования в новых исторических условиях и «глубин бытия» на основе синтеза различных сфер научного знания и достижений философской мысли. М.К. Мамардашвили видит метафизику в попытке выскочить из того, «что не наше», и начать жизнь отсчитывать от самого себя, прорваться через пелену навязанного нам стандарта сознания. Он пишет: «Метафизика – это не картина мира, не изображения некоей сверхчувственной реальности или представление о ней – никакого сверхчувственного мира нет. Метафизика конструктивна по отношению к человеческому феномену. Это совокупность ненаблюдаемых элементов, а рассуждения об этих элементах вызывают конструктивные действия в человеке». (см. Мамардашвили М.К. Классический и неклассический идеалы рациональности. М., 1994. С.66.) Таким ненаблюдаемым элементом автор считает, например, совесть. Возможно к ним следует относить все ненаблюдаемые трансцендентальные категории, конструктивно организующие наш опыт, и не только моральный. Интересно, что в антипозитивистских работах Карла Поппера, в идеях критического рационализма, в концепциях Т. Куна, И. Лакатоса, в общей теории систем и синергетике эти категории играют фундаментальную роль. Они присутствуют в феноменологии и герменевтике, в постмодернистских деконструкциях.

Но это не меняет моего убеждения в том, что современная метафизика возможна только как аналитическая, как философская рефлексия и аналитика предельных обобщений и принципов естественнонаучных, социальных и культурологических знаний, ограниченных человеческим существованием. Верно, язык – дом бытия, а человек – пастух бытия. /Хайдеггер/ С тем лишь дополнением, что бытие – мать языка, а человек – паства бытия, нечто производное от природы. Усилия в метафизических построениях не могут  не опираться на достижения науки.  Я имею в виду не только, скажем, биологию, палеонтологию или физику, но и социальные науки, религиоведение, культурологию в целом. Подобные философские исследований трудно назвать метафизическими в традиционном средневековом понимании этого слова.