Наука и фашизм

Занятный факт: фашисты пытаются выступать в роли защитников и радетелей научно-технического прогресса. Стеная по поводу нынешнего развала ("Загубили русскую военную промышленность, русскую науку, русский космос!"), они утверждают, что только их победа обеспечит возрождение научно-технической мощи страны.

 Находятся в нашем научном мире личности (откуда они взялись - вопрос отдельный), увенчанные степенями и званиями, которые поддерживают эти крики со страниц коричневых газет. Приводят в подтверждение исторические примеры. То есть, пример у них всего один, зато, на первый  взгляд, внушительный: нацистская Германия.

 Дело в том, что, начиная с 60-х годов и до наших дней, стараниями некоторых авторов научно-популярных книг, а пуще того - остросюжетных  романов и кинофильмов, был создан настоящий миф о якобы грандиозных достижениях ученых третьего рейха, пусть только в сфере военной техники.

Вот основные составляющие этого мифа:

– Немцы имели лучшую в мире авиацию. Они первыми создали и применили в боях реактивные самолеты.

– Немцы создали ракеты "Фау", ставшие прототипом всех последующих баллистических и космических ракет. Без "Фау" и без плененных немецких  специалистов не состоялись бы ни советская, ни американская космонавтика.

– Немцы вели исследования по атомной проблеме и были близки к созданию бомбы. Правда, работы продвигались медленнее, чем в США, поскольку Германия в условиях войны не могла сосредоточить на этом направлении таких сил и средств, как Америка. К тому же, сами немецкие физики, настроенные оппозиционно, не горели желанием вручить своему правительству атомное сверхоружие.

Миф о научных победах третьего рейха прочно засел даже в сознании людей старшего поколения. Что касается полуграмотной молодежи конца 90-х, то она, пожалуй, способна поверить любым сенсациям нынешней бульварной прессы, вроде сообщения о космонавтах, якобы посланных Гитлером на Марс и только недавно возвратившихся на Землю.

Реальная история существенно отличается от мифа. Третий рейх изначально, с момента возникновения, был обречен на проигрыш в научно- техническом состязании со своими противниками.

Общество, основанное на ложных идеях и неадекватном восприятии действительности, не может быть эффективным ни в одной сфере деятельности, как не может работать машина, построенная вопреки законам природы, например, вечный двигатель.

Такой монстр способен сделать лишь несколько оборотов, после чего его либо заклинит, либо он развалится на куски. (Другое дело, что за эти несколько оборотов будут искалечены миллионы человеческих жизней.)

Не случайно избрали сравнение именно с механическим устройством.

Фашизм - при всем своем иррациональном, мистическом мировосприятии - сугубо механистичен, ведь не в последнюю очередь он порождается отчаянным протестом примитивного сознания против непосильной для него сложности жизни. Крик души одного из современных русских нацистов, тоскующего по временам средневековья, "когда земля была плоской", говорит о многом.

Безумная жажда упрощения доходит до логического предела - стремления к физическому уничтожению всего, что не укладывается в схему "плоской земли".

 Смерть - предел упрощения, торжество энтропии в борьбе с вырывающейся из-под ее власти жизнью.

Отсюда и свойственная для любой формы фашизма мертвящая, мелочная регламентация всякой деятельности.

В научно-технической сфере во времена третьего рейха это привело к любопытным результатам. Нацистские ученые и конструкторы оказались способны доводить до высокой степени совершенства уже известные, условно говоря "механические" системы: подводные лодки, танки, самолеты, даже ракеты. (В какой-то мере это были,  конечно, "проценты на капитал" это развитие предыдущей эпохи, предшествующей приходу фашистов к власти. В 1933 году Гитлеру и его команде досталась страна с высокоразвитым машиностроением.)

 Но нацизм оказался неспособен к глубоким прорывам в области принципиально новых, "немеханических" систем и технологий - электроники, атомного ядра.

Английский историк Лен Дейтон отмечает, что в годы Второй Мировой войны немецкая наука в борьбе с английской потерпела полное поражение, и прямо указывает, что главной причиной была "странная политическая система нацистской Германии". Главенство идеологии, чудовищная заорганизованность и секретность в сочетании с неизбежной конкурентной борьбой ведомств, интригами, доносами приводили к распылению сил

и катастрофическим просчетам.

 "Немецкие ученые имели более высокий статус, чем их английские коллеги, - пишет Дейтон, - однако они не имели доступа во все военные учреждения - от сержантской столовой до кабинета министров, каким пользовались английские ученые. Трудно представить себе гражданских штафирок, указывающих лощеным нацистским штабным офицерам, что последние допустили те или иные ошибки или просчеты. А английские ученые сплошь и рядом делали это и поэтому имели возможность с поразительной быстротой доводить до боевых частей все сделанное ими в лабораториях. Это было следствием доверия, которое английские военные, бизнесмены и политики испытывали к ученым.

Одним из результатов этого доверия была большая роль, которую сыграла радиолокация в битве за Англию".

Первый радиолокатор был создан в радиоотделе Британской физической лаборатории в 1935 году, и немедленно, в декабре того же года, последовало официальное задание министерства авиации - построить цепь радиолокационных станций на восточном побережье Англии.

Уже в 1938 году цепь РЛС опоясывала Британские острова. Немцы же и летом 1940 года в ходе воздушной "Битвы за Англию" не сразу поняли назначение странных мачт на английском берегу и поначалу считали, что они служат для радиосвязи. (В самой Германии было тогда всего несколько примитивных опытных РЛС, которым немецкие военные не слишком доверяли.)

Когда немцы разобрались с назначением локационных станций и принялись их бомбить, судьба Англии на какой-то момент повисла на волоске.

 К счастью, уже через несколько дней, немецкие бомбардировщики перенесли свои удары на цели более важные, с точки зрения командования люфтваффе. Немцы тогда просто не смогли до конца осознать решающую роль радиолокации в противовоздушной обороне, и "это, было одной из величайших ошибок, допущенных ими в войне".

Осенью 1940 года бомбардировочный натиск немцев стал ослабевать, в Англии почувствовали, что у противника не хватает сил. Это казалось удивительным: обе стороны несли в воздушных боях примерно одинаковые потери, а выпуск самолетов в Германии, по мнению англичан, должен был быть намного выше.

 Только потом выяснилось, что англичане, осажденные на своем острове, зависевшие от морских поставок сырья и материалов, под непрерывными бомбежками, уже в 1940 году выпускали самолетов почти вдвое больше, чем немцы, владевшие заводами и ресурсами всей Европы.

Демократическая Англия не только смогла мобилизовать свою промышленность намного быстрее и эффективнее, чем тоталитарная Германия, превосходство духа свободы над духом фашизма сказалось и в превосходстве технологий.

При этом истребитель "Спитфайр" был лучше "Мессершмитта" Bf109, тяжелый английский бомбардировщик "Ланкастер" - гораздо лучше немецкого "Кондора", а самолета, подобного сверхскоростному, высотному бомбардировщику "Москито", немцы вообще не смогли создать.

"Москиты" средь бела дня свободно летали над Германией на десятикилометровой высоте, недосягаемые ни для немецких зениток, ни для истребителей.

Первые реактивные истребители - английский "Метеор" и немецкий "Мессершмитт-262" - были запущены в производство одновременно, в 1944 году, и даже внешне походили друг на друга. Но "Метеор" превосходил своего соперника в маневренности и управляемости, а турбореактивные двигатели англичан были гораздо надежнее немецких и развивали почти вдвое большую тягу. (Кстати, наши самые массовые реактивные самолеты  конца 40-х - начала 50-х годов - "МиГ-15", "МиГ-17", "Ил-28" - летали именно на английских двигателях. Лицензию на их производство СССР  купил сразу после войны, когда еще не до конца остыло тепло союзнических отношений.)

Что касается пресловутых "Фау", то крылатую ракету "Фау-1" лучше всего характеризует выражение самих немцев "оружие бедняков": примитивный  беспилотный самолет, неуправляемый (только рассчитанный на определенную дальность от взлета до падения), оснащенный простейшим пульсирующим воздушно-реактивным двигателем. Из-за малой скорости и высоты полета "Фау-1" их достаточно легко сбивали английские

истребители и зенитки.

Вот баллистическая ракета "Фау-2", действительно, была серьезным достижением. Можно было бы сказать, что здесь немцы опередили своих соперников, если бы было кого опережать: созданием таких крупных ракет на жидком топливе в годы Второй Мировой войны никто, кроме немецких специалистов, и не занимался.

 Еще в 30-е годы разработка жидкостных ракет шла параллельно в США, Германии и Советском Союзе.

Первый запуск ракеты на жидком водороде и кислороде осуществил американец Р.Годдард в 1929 году (через 40 лет американцы полетят на Луну на этом же топливе.)

Первые запуски ракет на спирте и жидком кислороде - С.П.Королева в СССР и Вернера фон Брауна в Германии - состоялись одновременно, в 1933 году (именно с этим

горючим и окислителем будут потом летать "Фау-2").

Однако, к концу 30-х у немецких ракетчиков не стало конкурентов. В СССР в 1937-38 годах был разгромлен Реактивный НИИ, ведущие специалисты расстреляны или отправлены в лагеря. (С.П.Королев спасся чудом, его сумели вытащить из колымского лагеря в "шарашку".)

А в Америке после начала войны работы по жидкостным ракетам, хотя и продолжались, но вялыми темпами. Практичные американцы предпочитали вкладывать средства не в ракеты, а в создание громадного флота тяжелых бомбардировщиков, "летающих крепостей" и "сверхкрепостей", оружия в то время, при отсутствии ядерных боеголовок, намного более эффективного.

В Германии же в силу ряда причин (среди них не последнее место занимал тот восторг, который вызывали у высших бонз третьего рейха и лично у  Гитлера эффектные испытательные пуски "Фау-2") ракетной программе был придан статус "высшего приоритета".

 Достаточно сказать, что в 1942  году на эту программу было затрачено всего вдвое меньше средств, чем на производство танков.

Говоря о "Фау-2", следует помнить: немцы отнюдь не совершили технической революции. Принципиальная схема ракеты на жидком топливе была разработана еще в трудах основоположников (Циолковского, Годдарда и других), а опыт постройки малых ракет в 30-е годы выявил главные проблемы. Успех немецких ракетчиков во главе с Вернером фон Брауном состоит в том, что они путем длительной отработки нашли технические решения для конкретных систем и агрегатов (камера сгорания, турбона-сосная подача топлива и др.) весьма крупной по тем временам ракеты, способной забросить заряд в тонну взрывчатки на расстояние до 300 км.

Конечно, после войны, когда актуальность баллистических ракет стала очевидной, и в США, и в СССР начали с использования готовой конструкции "Фау-2". (В Америке использовали еще и самого Вернера фон Брауна.)

 А если бы "Фау-2" не существовало, можно не сомневаться, обошлись бы и без нее, затратив 2-3 лишних года и еще несколько сот миллионов рублей или долларов. Обошелся же без Вернера фон Брауна Советский Союз, которому достались в 1945 году только второстепенные немецкие ракетчики. И неплохо обошелся.

……

Германия, высочайшая научная держава своего времени, под тяжестью фашизма в считанные годы скатилась до того, что вынуждена была от электроники отбиваться механикой.

……..

 "Механическая" ограниченность науки и техники третьего рейха в борьбе против науки и техники западных союзников наглядно проявилась и в ходе так называемой "Битвы за Атлантику".

 Немецкие подводные лодки топили в океане военные транспорты, шедшие из Америки в Европу, а конвойные корабли союзников, их авианосная и береговая авиация охотились за подводными лодками. Днем лодки двигались под водой, ночью всплывали и, скрытые темнотой, шли под дизелями, чтобы зарядить аккумуляторы.

Фашистским подводникам долго сопутствовал успех.

Перелом в битве наступил весной 1943 года, когда авиация союзников получила компактный радиолокатор, действующий на сантиметровых волнах. Установленный на самолете, он мог выделить низкий силуэт подводной лодки на фоне океанской поверхности. Началось избиение. Посреди океана, ночью, на лодку, шедшую в надводном положении, внезапно пикировал самолет и с необъяснимой точностью сбрасывал бомбы.

Только за один май 1943 года нацисты потеряли 40 подводных лодок, а всего за 1943 год было уничтожено 237 лодок - весомый вклад союзников в общий военный перелом.

 Наука и техника нацистской Германии не смогли противопоставить губительным воздушным радарам ничего, кроме пассивных приемников: при радиолокационном облучении эти устройства должны были подавать сигнал тревоги для срочного погружения.

Англичане немедленно ответили внедрением радиолокатора на еще более коротких волнах, которые немецкими приемниками не фиксировались.

Фашистам осталось одно: пытаться парировать превосходство союзников в электронике с помощью посильных механических усовершенствований. И с весны 1944 года они стали применять на своих подводных лодках "шнорхель" - трубу наподобие перископа для подвода воздуха к дизелям и отведения от них выхлопных газов. Теперь лодка могла идти с работающими дизелями под водой, на поверхности оставалась только головка "шнорхеля", которую не мог различить с самолета радиолокатор.

Изобретение - не бог весть какое. Когда головку "шнорхеля" накрывает волна, дизеля высасывают воздух из отсеков, так что экипаж задыхается.

А главное, когда лодка ночью плывет под "шнорхелем", она становится слепой и глухой: в перископ в темноте много не высмотришь, а акустики ничего не слышат из-за шума собственных дизелей. Создать же радиолокатор, смонтированный на перископе, подобный американскому SТ, немцы не сумели.

С введением "шнорхеля" потери немецких подводных лодок несколько уменьшились, но сильно понизилась их боевая эффективность.

А союзники ответили на появление "шнорхеля" усовершенствованием акустических приборов и гидролокаторов на своих кораблях, повысили дальность и точность обнаружения подводных целей.

Это была война, обе стороны несли потери, но, когда сравниваешь действия противников, кажется, что один из них скован в плоскости двухмерного пространства, а другой - свободно перемещается в трехмерном и оттуда может наносить удары, которые враг не в состоянии парировать. Не кто иной, как сам гросс-адмирал Дениц, так объяснял поражение немецких подводников:

"Успех союзники завоевали не превосходящей стратегией или тактикой, а превосходящей техникой".

Последним фехтовальным выпадом немцев стало создание лодок так называемой ХХI серии. Это был уже предел "механических" усовершенствований. Скорости подводного хода возросли вдвое: максимальная (развиваемая на час-полтора) - с 8-9 узлов до 17, экономическая (длительная)

- с 3 узлов до 6. Увеличились и глубина погружения, и время пребывания под водой. Пожалуй, именно лодки ХХI серии, а не "Фау-2" и не реактивные самолеты явились наивысшим достижением нацистской науки и техники. После войны победители, хоть и изучали реактивные "мессершмитты", но копировать их не стали.

Без "Фау-2" тоже обошлись бы.

 А вот захваченные "двадцать первые" лодки на много лет стали образцом для проектирования дизель-электрических субмарин во всех странах-победительницах.

В своих мемуарах немецкие подводники горько сетовали на то, что серийное строительство "двадцать первых" началось слишком поздно (они стали вступать в строй только в 1945 году), и уверяли, что, появись эти лодки раньше, они обеспечили бы перелом в "Битве за Атлантику" и даже в ходе всей войны.

 Поверить этому невозможно. Конечно, повышенная скорость и большая глубина погружения расширяли возможности, но успех мог быть только ограниченным и кратковременным. Развитие электроники союзников быстро свело бы на нет германский выигрыш в несколько узлов хода и в несколько десятков метров глубины.

 Особенно показателен провал нацистского атомного проекта.

Первые результаты исследований деления урана, показавшие возможность цепной

реакции и создания атомной бомбы, в Германии и в США были получены почти одновременно - в начале 1939 года. В 1940 году Германия захватила в Бельгии половину наличных мировых запасов урановой руды. Другая половина находилась в бельгийской провинции Катанге и оттуда была переправлена в США.

До весны 1942 года атомные исследования в третьем рейхе и в США продвигались параллельно. Однако затем в Америке произошел резкий рывок вперед, а немецкий атомный проект забуксовал на месте.

Причин - несколько. Западные исследователи (тот же Лен Дейтон) часто придают наибольшее значение известному обстоятельству: до войны из Германии и стран, попавших под ее влияние, бежали в США и в Англию многие талантливые физики, одни из-за своего еврейского происхождения, другие - просто потому, что не могли принять нацистский режим.

Только с 1933 по 1937 год из германских университетов было изгнано 40% профессоров. Многие физики-эмигранты оказались участниками, как американского атомного "Проекта Манхэттен", так и английских исследований. Все это резко снизило научный потенциал третьего рейха и усилило мощь Америки и Англии.

Однако в Германии осталось достаточно крупных ученых-атомщиков "арийского" происхождения, более или менее лояльных по отношению к режиму, во всяком случае, смирившихся с ним. Серьезная научная сила, тем более в сочетании с могуществом немецкой промышленности.

Сами физики-эмигранты, работавшие на союзников, хорошо знали своих коллег, оставшихся в Германии, и никогда не ставили под сомнение ни их способность создать атомную бомбу, ни достаточные производственные возможности рейха.

Страшная мысль о том, что нацисты сделают свою бомбу раньше американцев, преследовала руководителей "Проекта Манхэттен" даже в 1943-1944 годах, когда в США на атомные цели расходовались миллиарды долларов, в дело были вовлечены сотни тысяч людей и строились громадные заводы.

В действительности, бюджет немецкого атомного проекта на 1943-1944 годы составлял всего два миллиона марок. Исследования оставались, по сути, на лабораторной

стадии. Почему?

Не выдерживает критики версия о якобы сознательном саботаже со стороны немецких физиков. Она была пущена в ход ими самими. Уже в плену, после Хиросимы, Вейцзеккер говорил:

 "Если бы мы все желали победы Германии, мы наверняка добились бы успеха".

Макс фон Лауэ многозначительно намекал:

 "Если кто не желает сделать открытие, он его не сделает". Но это - не более, чем попытка выдать нужду за добродетель.

Значительно более серьезно звучат доводы о том что, при всех производственных возможностях третьего рейха, для него,  в условиях войны, тяжелых потерь, особенно на восточном фронте, необходимости производить огромное количество обычных вооружений, была просто непосильной задача создать атомную промышленность.

Но некоторые историки не могут согласиться и с этой версией. Англичанин Д.Ирвинг, автор книги "Вирусный флигель" о нацистских ядерных исследованиях, пишет:

 "Неудачу Германии в деле создания атомной бомбы часто объясняют слабостью ее промышленности в сравнении с американской. Но дело заключалось не в слабости немецкой промышленности. Она-то обеспечила физиков необходимым количеством

металлического урана. Дело в том, что немецкие ученые не сумели правильно использовать его".

 Можно сколько угодно спорить о том, хватило бы или не хватило у третьего рейха производственных возможностей для изготовления бомбы, потому что в реальности в Германии не было предпринято даже п о п ы т к и придать атомным работам сколько-нибудь значительный размах, сравнимый хотя бы с программой "Фау"!

 Гейзенберг впоследствии говорил: "Весной 1942 года у нас не было морального права рекомендовать правительству отрядить на атомные работы 120 тысяч человек". Опять все сводится к моральным принципам немецких физиков (только вывернутым наизнанку: слова Гейзенберга прямо противоречат утверждениям его коллег о сознательном саботаже).

Дело станет намного яснее, если сравнить условия, в которых протекали атомные исследования в Германии и в Америке.

В США все работы были сосредоточены в руках одной мощной организации - "Проекта Манхэттен". Занятые в нем ученые, при всех неизбежных сложностях человеческих отношений, соперничества и т.д., составляли единый творческий коллектив. Многие из них впоследствии сожалели о том, что сотворили, но не подлежит сомнению: вплоть до разгрома Германии они считали целью своей работы противодействие фашистской ядерной угрозе, и это их воодушевляло.

Главный администратор "Проекта Манхэттен" генерал Гровс, сам представитель военно-бюрократической машины, понимал, как тяжело согласуются действия этой машины с научным творчеством, и наставлял своих подчиненных:

  "Мы здесь собрали самую большую в мире коллекцию битых горшков (т.е. - чокнутых, так генерал аттестовал ученых), постарайтесь относиться к ним с пониманием!"

 И при всем сознании своей ответственности, при всех неизбежных ограничениях секретности, занятые в "Проекте" физики не переставали чувствовать себя прежде всего свободными людьми. Известна история о том, как дурачился молодой Фейнман, разгадывая код цифровых замков на сейфах, запертых службой безопасности, и подкладывая туда записочки вроде "Угадай, кто здесь был". Пример, может быть, не самый значительный, но говорящий о многом.

 Совершенно иное впечатление производит атомный проект нацистской Германии. Единой организации не было. Существовали, по меньшей мере, две основные группы физиков, которые не просто конкурировали, но прямо враждовали между собой, ведя ожесточенную борьбу за необходимые для создания атомного реактора материалы.

А постоянные реорганизации - любимое занятие бюрократических режимов - только усиливали хаос.

 Генерал Гровс в своих мемуарах иронически замечает:

"Казалось, вопросам организации немцы уделяли намного больше внимания, чем решению самой проблемы".

Немецкие ученые жили в атмосфере страха и взаимного недоверия. Главным стремлением было уберечь себя от возможных провокаций, так как в каждом институте среди сотрудников находились тайные агенты и осведомители.

 Даже в условиях военного времени, когда невероятно дорог каждый час, немецкие физики собирались на конференции и совещания специально для того, чтобы найти хоть какую-то возможность пользоваться новейшими фундаментальными теориями, в создании которых видная роль принадлежала физикам-евреям.

То есть, сделать так, чтобы с одной стороны, конечно, пользоваться, а с другой - как бы отвергать, поскольку теории эти были официально объявлены "враждебными духу арийской науки" и еще, почему-то, "упадническими". Более бредовое занятие трудно себе вообразить.

 Неудивительно, что в таких условиях немецкие ученые просто боялись требовать больших средств, не желая брать на себя ответственность.

Доходило до того, что даже профессор Эзау, назначенный Герингом на пост главы всего атомного проекта с заданием хоть как-то скоординировать разрозненные работы, осторожно отговаривал тех физиков, которые хотели привлечь к атомной бомбе внимание высших нацистских властей. И Эзау, и некоторые другие руководители научных коллективов больше всего страшились именно перспективы получить конкретный приказ об изготовлении бомбы в конкретные сроки.

Ни о каком саботаже при этом у них, естественно, и мысли не было. Просто они очень хорошо знали, что их ожидает в случае неудачи.

Совершенно прав советский ученый В.С.Емельянов, когда говорит о провале немецкого атомного проекта:

"Сама государственная система, созданная Гитлером, была помехой в решении таких задач, где требуется мобилизация всех сил страны - и материальных, и д у х о в н ы х".