Брежнев - Путин. Сталин - Путин. Общее и различия

 

 

Профессор Европейского университета в Санкт Петербурге Дмитрий Травин опубликовал статью «Зона» Владимира Путина» (cм. ссылку http://www.rosbalt.ru/blogs/2017/10/18/1654068.html)

В статье обосновывается общее в застое времен Брежнева и Путина.

 

«Брежнев начал разрядку с американцами. Подписал хельсинкские соглашения о послевоенном устройстве Европы. И можно сказать, что именно в брежневскую эпоху мир перестал всерьез бояться ядерной войны».

Дмитрий Травин пишет, что к 1999 году Россия, согласно кремлевской версии, была на грани распада. «И Путин вполне может себя утешать тем, что он предотвратил переход от одной величайшей геополитической катастрофы к другой — еще более масштабной».

Констатируем, что война в Чечне давно закончена, за которую, уходя, извинился Ельцин. А по мнению Дмитрия Травина «Брежнев чувствовал душевный покой, не задумываясь о долгих очередях за элементарными товарами, в которых простаивал народ. Генсек полагал, что выполнил свое предназначение, сохранив мир на планете, и потому имеет право расслабиться — как выдающийся государственный деятель».

А далее выстраивается мостик к Путину. «Можем ли мы понять, что на самом деле чувствует Путин, расслабляясь в одной из многочисленных резиденций, разбросанных по России? Полагает ли он, что и впрямь трудится ради блага страны, как раб на галерах?»

На мой взгляд гораздо убедительнее не гипотетические рассуждения о совпадении душевных ощущений вождей, а идентичность фактов. Во времена Брежнева партократия почти достигла вседозволенности (для иллюстрации вспомним хотя бы узбекское дело), а нынешний финансово – банковский олигархат вкупе с коррумпированным чиновничеством уже ее достигли. Казалось, куда смотрит Путин? И нет ли у него страха перед всесильной элитой? Тут вспоминается судьба Никиты Сергеевича Хрущева. Реформатор сумбурный, но все же. А вдруг и для Путина дворцовый переворот или что – то подобное не исключен?

 

Чтоб разобраться, теперь обратимся к Сталину. В борьбе за власть с соперниками Сталин сочетал методы закулисной борьбы с жестокой расправой. Его соперники были однопартийцы – коммунисты. Власть для каждого из них являлась инструментом для реализации своих убеждений о путях построения социализма. Но в тоталитарно-авторитарной стране эта борьба не могла не быть жестокой.

 

Сталин в том грязном деле опирался на нижестоящие звенья в вертикали власти, но эти звенья, войдя во вкус, за «услугу» потребовали «откат» (это запрашиваемые квоты на расстрелы в 37- ом) , если воспользоваться современной терминологией. Для них это был инструмент для зачистки пространства от конкурентов на альтернативных выборах, которые предусматривались очень демократической по содержанию конституцией 36-го года. Должно предлагаться  две – три кандидатуры на одно место. Тем самым Сталин хотел уже не репрессивными методами, а демократическими заставить партократию работать на народ.

 

Напрямую партократия не имела возможности опровергать альтернативность, поскольку это раскрывало бы ее истинные намерения. Но замаскировала их необходимостью борьбы с недобитыми троцкистско – зиновьевскими отщепенцами. Н. C. Хрущев настаивал на приговоре к расстрелу либо высылке 41 305 „бывших кулаков“ и „уголовников“».

 

Кончилось дело тем, что вместо альтернативных выборов в округах выдвигался один кандидат от нерушимого блока коммунистов и беспартийных и выборы потеряли свою состязательную роль, превратившись в плебисцит.

 

Другими словами это означает, что в нужное время у Сталина для народа не нашлось других обкомов и райкомов.

А потому не получились альтернативные органы власти в лице советов с разделением функций – обкомам пропаганду и кадровый подбор, а советам хозяйственную деятельность. Не сумел создать или не успел, принципиальной разницы нет. Хотя задумка, несомненно, была. В интервью, данном американскому журналисту Рою Говарду 1 марта 1936 года, Сталин сказал: «Всеобщие, равные, прямые и тайные выборы в СССР будут хлыстом в руках населения против плохо работающих органов власти».

 

Вождь хотел разделить функции партаппарата и советов, чтобы создать здоровую конкуренцию взамен монополизма партии, которая все решала и при этом не отвечала за результат.  Виноватым всегда оставался исполнитель. А требовалось, чтоб эти две структуры сосуществовали на компромиссной основе. Поэтому 37 год не только трагический, но и упущенный шанс на демократизацию. Больше таких возможностей до кончины СССР не было, а в брежневской конституции в 6-й статье руководящая и направляющая роль КПСС была даже зафиксирована.

 

Сталин через альтернативные выборы, которые, по сути, могут быть школой демократии для народа, намеревался постепенно воспитать в нем способность реально и ответственно контролировать власть. Верховный правитель, если он хочет научить народ демократии, создает такие условия для партократии (чиновничеству и олигархату), при которых ей выгоднее для сохранения своих мест служить народу по-настоящему, чем воровать. Сегодня даже трудно представить, что честное служение трудовому народу, хотя звучит это пафосно, может приносить моральное удовлетворение не меньшее, чем от материальных благ. Вспомним таможенника Верещагина, который говорил: «Я мзду не беру, мне за державу обидно».

 

В том, что альтернативные выборы не состоялись, может быть два варианта: чистое поражение Сталина от партократии, или вынужденное, а может и расчетливое, отступление. В пользу последнего говорит то, что реализация альтернативных выборов к двум имеющимся полюсам власти – вождь и партократия – автоматически добавляла третий. А это могло вызвать непредсказуемую и неуправляемую реакцию  широких народных масс. Потому что времени на воспитание в народе способности к ответственному самоуправления не оставалось. А в условиях надвигающейся войны требовалось обратное: усиление единоначалия.

 

Теперь к Путину. Если все же боится начинать, то  почему? Вопрос сложный. За себя боится, или за дело, которое хотел бы завершить? Ответ можно получить опять из сравнения.

Если прислушаться к Дмитрию Травину, то получается за себя. Статья Дмитрия Травина заканчивается так: «Вся его жизнь при власти состояла из сплошных компромиссов, что, в общем-то, характерно для любого политика. Однако у Путина всегда получалось так, что долгосрочные цели развития страны приносились в жертву стабильности власти. Наверное, он каждый раз говорил себе что-то вроде: «будет стабильность — будут и реформы». Однако в конечном счете стабильность реформы съела. Поскольку она была не для развития, а для того, чего по-настоящему хотелось. Для личного комфорта».

 

Но, как говорилось выше, гораздо убедительнее не гипотетические рассуждения о совпадении душевных ощущений вождей в обоснование экономического застоя тогда и сейчас, а идентичность фактов из сталинского и путинского времени. Сталин уступил партократии, а Путин вынужден до поры терпеть финансово – банковский и сырьевой олигархат вкупе с коррумпированным чиновничеством. Но у Сталина была на носу война, а Путин, если вспомнить, как вытирали о него ноги на двадцатке в Австралии три года назад, сегодня на внешней арене находится на пути к победе. А это вселяет осторожную надежду.