Прием — прием — прием

Прилетел в Бурятию в очередной раз. Долгий прием людей с их просьбами и бедами.

И сразу осчастливила своей радостью почти незнакомая мне Ирина Игоревна Гармаева.

Знакомая по растерянному голосу в прямом эфире.

Этим летом она никак не могла пристроить дочку в детский сад. Отчаялась, девочку дома оставить не с кем. Обошли все детсады, дождались очереди, но столкнулись с проволочкой: "Потом, потом… Приходите потом".

В тот день Ирина слушала радио "Сибирь-Байкал", где я отвечал на звонки слушателей. Решилась позвонить — и сразу дозвонилась. Первый раз в ее жизни — звонок на радио. Попросила о помощи.

Я обещал помочь и попросил об этом всех неравнодушных, которые слушали эфир. Такие немедленно нашлись.

Все лето ребенок провел в отличном бесплатном детсадике "Золушка", куда продолжает ходить и по сей день.

Небольшой опыт — сюжет для рассказа — в очередной раз убеждает, что полно отзывчивых людей.

Конечно, добрым словом и кольтом (то есть депутатской ксивой) можно добиться большего, чем просто добрым словом.

И все же кругом, помимо равнодушия и усталости, хватает и доброты.

Милостыню хорошо творить тайно, однако на миру и доброта ярче.

Всей стране, всем ее углам и закоулкам, ее городам, селам, мамам и детям не хватает прямого, хоть бы и самого захудалого эфира. Постоянного. Ежедневного.

Прием — прием — прием.

Опознать друг в друге родных и близких.

Можно упрекнуть меня в наивной теории и практике малых дел. Положим, это не так масштабно, как бесконечные исторические экскурсы, на которые легко подсесть и с которых трудно слезть.

Каждый сам расставляет приоритеты, но хочется, чтобы реальность вокруг менялась — пускай и понемногу. Только деяние здесь и сейчас имеет отношение к будущему. Взаимовыручка и добротолюбие — то немногое, что еще способно объединять, а не стравливать.

© Fotolia / jcompГруппа людей держится за руки

 

 Хочется, чтобы отдельные благие случаи обнадеживали и ободряли самых разных, даже враждующих людей, а те, кто пока не решились обратиться за помощью, обратились бы — и удалось им помочь.

По мне, это важнее лихих и веселых ролевых игр, когда многие, утрачивая чувство реальности, ныряют в машину времени, чтобы унестись в какое-нибудь Смутное время и там с наслаждением рубиться.

Я не преувеличиваю. Недавно побывал в древнем Угличе и вывесил на Фэйсбуке фотографию фрески: одни побивают камнями других в 1591 году. И тотчас в комментах началось взаимное побивание камнями. Немедленно явились почитатели невинности Бориса, подначивая на спор сторонников версии о том, что это он приказал зарезать отрока, а кто-то и вовсе принялся утверждать, что царь Федор, которого принято считать блаженным, правил на полную, а вовсе никакой не Борис…

По счастью, не все зациклены на одном прошлом. Будущее-то (иное, нежели настоящее) — вот оно, рукой подать, и хотелось бы обнаружить в нем избывание жестокости и смуты. А это невозможно без мягкой силы солидарности, которая, вопреки всему, кажется, все явственнее проявляется в наших людях, особенно — молодых.

На самом деле обо всем этом еще Пушкин писал в "Капитанской дочке". Сначала тяжелая сцена с голым пленником и плетью: "Юлай взял плеть и замахнулся, тогда башкирец застонал слабым, умоляющим голосом и, кивая головою, открыл рот, в котором вместо языка шевелился короткий обрубок". Следом — отменяющее пытку, как бы даже ироническое поучение: "Молодой человек! Если записки мои попадутся в твои руки, вспомни, что лучшие и прочнейшие изменения суть те, которые происходят от улучшения нравов, без всяких насильственных потрясений".

Улучшение нравов, хочется верить, возможно, как возможно делать краше пространство вокруг себя — и эстетически, и этически.

Недавно ВЦИОМ зафиксировал, что более 50% жителей страны сознают, что в ХХ веке у нас были невинно репрессированные. Конечно, это не повод возбужденно трясти данными опроса. Понимание трагедий никак не противоречит народной влюбленности в большие свершения. Страшное и славное в эпохе вместе — как соль и сахар. И так же во множестве биографий. Например, у героя моей жэзээловской книги Валентина Петровича Катаева амплитуда судьбы — от камеры смертников одесской ЧК до звезды Героя Соцтруда. Даже желание открыть в скором времени печальный памятник жертвам репрессий не противоположно стараниям тех, кто в Крыму или Донбассе отстоял советские памятники, так защищая свою память и честь… Оглянувшись в прошлое, постигаешь ту логику, когда грозы идут по нарастающей, и все ждешь настоящего очистительного светопреставления (отчасти об этом — небезынтересный "Июнь" Дмитрия Быкова). Того же Катаева в минувшем столетии одна гроза передавала в лапищи другой — пришлось отведать адову Первую мировую, чудовищную Гражданскую, пекло Великой Отечественной.

Русское сознание вышибает клин клином, и опросы о постсоветском дают зашкаливающий процент не забывающих невинных жертв другого, совсем недавнего времени. Потому что под лозунгом окончания "жестоких порядков" в жизнь миллионов пришла жесть лютейшая — масштабного бандитизма, чеченской бойни, превращения "маленького человека" в бомжа, наркомана, беженца.

Своей лихостью, а еще кровью и слезами, болью и подвигом этот человек растапливал вечную мерзлоту нашей истории.

И всегда мечтал когда-нибудь отогреться.

Надо его отогреть.

Утешить, ободрить, заботливо вывести в прямой эфир чей-то растерянный голос.

РИА Новости https://ria.ru/analytics/20171003/1506066933.html