Об оптимизме или Georgia on My Mind

Об оптимизме

или

Georgia on My Mind

Предисловие. Прошу читателей обратить

внимание на то, что описываемые события

происходят в 1982-90 гг., поэтому многое,

что сейчас кажется само собой разумеющимся,

тогда вызывало удивление и восхищение.

Кроме того — тогда не было

и современных средств связи.

(И.Х.)

Я бы сам никогда не поверил, если бы мне сказали, что такое может произойти со мной. Даже в такое бурное время, как начало апреля 1990 года. Бурное не только для Грузии, где ровно год тому назад советскими войсками была кроваво разогнана мирная демонстрация перед Домом правительства в Тбилиси, но и для всего СССР, уже раздираемого движениями за независимость республик и стремительно мчавшегося к своему окончательному распаду.

Но пока еще Союз существует, госаппарат по-прежнему подконтролен Москве — и вдруг из страны, откуда даже для того, чтобы выехать в «дружественные» страны соцлагеря надо было пройти сквозь «рентген» сперва партийных организаций, а потом КГБ, стало возможным упрощенным способом поехать на 2 недели в логово империализма — в США! Точнее, в штат Джорджия.

Мама узнала об этом случайно в семье министра финансов А. Чиракадзе, с которой она дружила. Оказалось, что организация, возглавляемая их зятем, Давидом Шаликашвили, сотрудничает с Friendship Force International (FFI) — международной организацией, основанной Wayne Smith в Атланте (штат Джорджия) еще в 1977 году. Организация ставила своей целью установление культурных и дружеских связей между представителями разных стран путем «народной дипломатии»,— производя обмен групп людей, выезжающих в другие страны, с их проживанием в семьях местных жителей, знакомством с их бытом, работой, культурой и достопримечательностями городов, стран и пр.

Вот такая группа лиц в 100 человек разных профессий и специальностей и формировалась сейчас в Тбилиси для вылета в Атланту в обмен на 100 американцев, причем, в группу входили не только представители Грузии, но и Азербайджана и России.
Представляете, да?

В общем, группа уже сформирована, но Давид обещал маме включить в нее и меня, если я успею собрать за неделю документы и внести 600 рублей. По тогдашнему официальному курсу (6 : 1) это равнялось 100 долларам, хотя неофициально (тогда еще и в помине не было обменных пунктов!), особенно, у иностранных студентов, можно было обменять в три раза дороже — 18 : 1.

Это была сумма карманных денег на каждого человека. Нашим — там, в долларах, им — у нас, в рублях.

Учитывая ставку м.н.с., эта сумма равнялась 5 моим зарплатам, но общими усилиями, сумма была собрана, и, как ни странно, даже документы удалось вовремя представить. Наверное, это было обусловлено еще и тем, что, я (по линии Минздрава) являлся куратором терапевтической службы приграничного с Турцией Шуахевского района, и у меня был туда «пропуск», выданный «компетентной» организацией.

Теперь — главное — почему мама ухватилась за эту возможность поездки и почему Давид всё это организовал.

Дело в том, что упомянутый мной министр в свое время перенес тяжелый инфаркт миокарда и мама долго и много работала над его реабилитацией, в том числе и на дому, после его выписки из больницы. Так что немудрено, что она подружилась с его семьей (что, кстати, продолжается и сейчас, хотя это уже дети и внуки тех людей, царство им небесное!)

С другой стороны — члены этой семьи принимали довольно близко известия о моем здоровье и были рады тому, что могут поспособствовать в возможном проведении мне консультации в США.

Дело в том, что, занявшись рентгенологией и работая на старых аппаратах (которыми тогда были оборудованы почти все кабинеты, где мне приходилось подрабатывать), я, при просвечивании, неосторожно высовывался из-за экранов и облучил левую половину лица, вследствие чего там развилась гемангиома (сосудистая опухоль), которая проявилась небольшой припухлостью на щеке, обнаруженной коллегой-ангиологом из института хирургии, Тамази Пхакадзе, к которому я обратился cовсем по другому поводу.

Надо отдать ему должное — он сделал всё, что было возможно в тех условиях. Воспользовавшись тем, что в нашем институте проходила какая-то конференция, в которой участвовал один из основоположников внутрисосудистой хирургии в СССР — Князев, он попросил его проконсультировать меня, после чего было принято решение провести мне операцию по эмболизации (искусственном закрытии инородным телом) сосудов, подходящих к опухоли.

В то время это была вообще редкая операция, тем более на сосудах головы, да еще в Грузии.

В общем, меня показательно оперировали под контролем мэтра.

Прошло года три. Опухоль всё же, хотя и медленно, росла и вскоре достигла довольно внушительных размеров. Оперировать ее в республике не решились и меня послали на консультацию в Москву, в Институт Сердечно-сосудистой хирургии, который неофициально называли «институтом Бураковского». Надо сказать, что меня сразу же уложили в профильное отделение, которое располагалось в 15-ой больнице, где, после проведения ангиографии (знали бы вы, как, несмотря на промедол и пр. обезболивающие препараты, это болезненно, когда струя вводимого через катетер контраста кипятком обжигает всю голову! А контраста не жалели ни во время первой операции, ни в этот раз!), у меня выявили большую сосудистую опухоль слева (в которой смешивалась артериальная, «кислородная», и венозная,«углекислая», «отработанная», кровь, что, конечно, плохо сказывалась на питании тканей, кровоснабжаемых этими сосудами). Нашли и начальные изменения с правой стороны.

В общем, нужна повторная операция, но уже объемная, с иссечением всего и вся. Опыт таких операций был только у проф. Москаленко, но он оперировал исключительно на «своей» базе — в самом институте, куда меня надо было еще перевести.

И тут возникли непонятные осложнения. Несмотря на то, что Бураковский — директор института — был тбилисец, несмотря на то, что значительное число его сотрудников были из Грузии, из Тбилиси, он, как говорится, «сел на осла» и категорически отказал в госпитализации. Дело дошло до того, что мой тесть, который был инвалидом Отечественной Войны (а тогда на это еще обращали внимание), написал письмо в горздрав, что, вместе с пробивной энергией и связями его жены-аллерголога, привели, в конце концов, к преодолению сопротивления.

К этому времени у меня уже сформировалась большая «группа поддержки» — кроме мамы, Нины и «московского филиала», сдав все административные функции новому главному врачу, приехал и папа.

(Кстати, это была первая встреча моих родителей почти через 25 лет после их развода), а к моим друзьям — Грише Тауглиху,  Нодару Вачнадзе  и  Серёже  Цыганкову - добавились и мои сотрудники: завотделом рентгенологии Мераб Квиташвили и Темури Пирмисашвили (которые, оказывается, передали нашим деньги, собранные сотрудниками института для меня), а также моя «правая рука» в институте хирургии — старшая сестра Лили Кацобашвили.

Итак, 31-го марта 86-го года проф. Москаленко (царство ему небесное!) почти 6 часов кромсал и кроил меня, перевязав кучу сосудов обеих сонных артерий и удалив массу измененных тканей.

(Потом, когда я, обритый и с многочисленными шрамами, приехал домой, меня прозвали «душманом» — в связи с войной в Афганистане)

Первое, что я увидел сквозь щель в перевязке, когда я начал выходить из наркоза — это было склоненное надо мной лицо Лили, которая, воспользовавшись знакомством со многими хирургами-грузинами, пробралась в операционную и ухаживала за мной в мои самые тяжелые и неприятные часы в послеоперационной.

Нина же временно устроилась санитаркой и присматривала за всеми больными в моей палате, в которой было еще пять человек.

Восстановление после операции проходило долго и тяжело — наступала быстрая утомляемость. Кормили меня через трубочку, а когда Нине удалось скормить мне через щелочку во рту несколько красных икринок (как ни странно, я их съел, хотя до этого терпеть не мог этот вкус!), то это был уже чуть ли не праздник!

Мне запретили физические нагрузки, нельзя было и продолжать просвечивания, а дома Нина и дети так «обложили» со всех сторон «подушками», что меня это уже очень сердило.

Но время шло, я окреп, вернулся на работу и всё пошло опять прежним путем, только я уже был освобожден от ночных дежурств по клинике, чему противиться не стал.

Обидно было, правда, что когда я пришел записываться добровольцем на поездку в Спитак, куда, после разрушительного землетрясения, формировался медотряд, меня вежливо «завернули».

К сожалению, у этих чертовых гемангиом такой «характер», что если где-то что-то от нее осталось, даже маленькое, то она опять начинает разрастаться. При повторной консультации в Москве выяснилось, что проф. Москаленко скончался и что реально там мне помочь ничем не могут, так что к 90-му году левая половина лица меня вовсе не украшала.

И тут, узнав о поездке в Америку, мама подумала, что, может быть, там, коллегиально, как врачу, мне удастся проконсультироваться.
Вот с надеждой на это, она и попросила Давида включить меня в список группы и он отнесся к этому с пониманием. Кстати, в этой же группе оказалась и наша соседка по дому — Майя Т., которая, будучи еще маленькой, часто бывала в семье Нины и «дружила» с ее бабушкой; можно сказать, что она выросла на наших глазах.

Итак, как у нас заведено, запасшись подарками и сувенирами, с утра пораньше в аэропорту собралась вылетающая группа , ожидавшая прилета чартерного рейса из Атланты.

Дальнейшие события буду описывать, опираясь на некоторые сохранившиеся письма.

Таможню прошли быстро. Загнали нас в отдельный зал, где, естественно, было всего лишь несколько кресел, так что довольно долго стояли на ногах, потом разместились на подоконниках, как на жердочках. В помещении стояла страшная жара и духота — большинство ринулись в буфет, где кроме кофе, соков и алкогольных напитков ничего не было.
Потом, часа через два, какая-то добрая душа сообщила, что прилет рейса ожидается к 5 часам вечера и нам разрешили занять и другой зал — на втором этаже, так что, наконец, с грехом пополам, но все как-то разместились. У некоторых было припасено что-то съестное — они начали доставать его из сумок и делиться с другими. Кто-то пустил слух, что в буфет принесут хачапури, но это, как выяснилось, был всего лишь слух.

В группе, оказывается, было много музыкантов, артистов, художников. Многие были друг с другом знакомы, так что обстановка была непринужденной .
Выяснилось, что кроме нас в Америку летят еще несколько человек, в том числе семья с двумя маленькими детьми.
Дети хотели яблоко, но под рукой у родителей не было ножа, и я предложил им свой перочинный ножик (были такие времена, когда их можно было возить в ручной клади!)

Лицо отца семейства показалось мне знакомым, и я спросил у моих новых знакомых, с которыми, чтобы убить время, мы сражались в карты (хорошо, что я их не сдал в багаж!), кто этот мужчина. Оказалось, что это был журналист Нугзар Рухадзе, который летел работать в Америку. Надо сказать, что как раз незадолго до этого, мне кто-то посоветовал связаться с ним по поводу фотопубликаций сына, но Нугзара никак не удавалось поймать. Оказалось, что Тамази, мой карточный партнер, был близко с ним знаком и, выслушав меня, предложил познакомить нас.

Почему же нет? Познакомились.

Я обратил внимание на то, что Нугзар как-то странно держит голову и периодически морщится от боли. Оказалось, что у него болит шея и голова. Делать мне всё равно было нечего — почему бы не помочь человеку? —и я предложил ему свою помощь мануального терапевта. Пока я его массировал и приводил в «порядок», мы разговорились. Конечно, сейчас обещать что-то насчет Гогиных фото он не мог, но сказал, что по поводу моей консультации попробует чем-то помочь, хотя, учитывая доброжелательность американцев и то, что, очевидно, меня распределят во врачебную семью, вероятно, это будет вполне возможно.

Какая-то женщина рядом рассказывала подруге, что ей удалось по служебному аэропортовскому телефону дозвониться домой (где были тогда мобильники!) и что дети подумали, что она им звонит уже из Америки! Я тоже ринулся к телефону, дозвонился, а тут как раз нас позвали на посадку!

Вывели нас на летное поле, где пред нами предстал Боинг-747 во всей своей красе с приветственной надписью по всему борту!

В 1990 году мы, конечно, знали, что существуют и такие самолеты, и даже видели их по телевизору, когда показывали репортажи о прибытии в Москву иностранных делегаций, но увидеть эту махину «живьём» — это совсем другое дело!

Нас направили в разные салоны согласно разноцветным кружочкам, приклеенным к билетам (красные, синие, зеленые…), и на нас хлынул поток иностранного сервиса. Кстати, это слово еще только начало входить в обиход, так же, как и «эконом-класс», в котором, оказывается, мы летим, а есть еще и «бизнес-класс» — на другом этаже (!) самолета, куда разместили руководство группы (к сожалению, сам Давид не летел с нами).

На сиденьях нас ждали сумка, несессер и плед от фирмы «Дельта», осуществлявшей рейс. (Не поверите, но именно сейчас, когда я пишу эти строчки, я укрыт как раз им!)

Включилась бортовая телевизионная система и с больших экранов нас приветствовали сам Президент FFI мистер В. Смит и командир корабля, а потом стюардессы ознакомили нас с оборудованием кресел и правилами безопасности полёта.

Так как конструкция кресла произвела на меня неизгладимое впечатление, не могу не сказать, что из правой ручки его выдвигался складной столик, который можно было установить на любую высоту и пепельница, а на левой ручке была не только кнопка вызова стюардессы, а еще и пульт регулировки света и вентиляции (не надо никуда дотягиваться), штепсель для наушников и кнопки переключения 12 (!) каналов внутренней радиосвязи: по одному каналу можно было слушать классическую музыку, по другому — рок, по третьему — кантри и т.д.

Сейчас, конечно, полеты такими самолетами стали уже более привычными, а тогда это было невиданным для нас.

Впрочем, как и то, что как только мы взлетели (а взлетели мы круто, показалось, что почти без разбега, как военные самолеты), на нас покатились тележки с бесплатными закусками и напитками.

Мы к тому времени так проголодались, что вмиг смели всё, что было съедобного на подносах — булочки с сыром, ветчиной, салаты…«Вдарили», конечно, и по напиткам.

Рядом со мной сидела женщина моего «любимого» возраста, которая всё время просила периодически проносящегося мимо нас внука (сидящего отдельно — вместе с друзьями), не пить много, на что он отвечал, что пьёт только пиво. (Кстати, его — и бутылочного, и баночного — было, наверное, более десятка сортов!)

Разумеется, там было далеко не только пиво, поэтому неудивительно, что вскоре в салонах стало веселее и шумнее.

Часа через три полета объявили, что подлетаем к Франкфурту-на-Майне, где и приземлимся для смены экипажа.

Это был первый мой выезд за границу, так что, конечно, всё было для меня ново и интересно. Уже темнело, но сверху были видны четко расчерченные поля, окружающие плотно «сбитые» деревни и маленькие городки; стрелки почти не пересекающихся, или пересекающихся на разных уровнях, с причудливого вида «разъездами», автомобильных дорог… Сам город появился так внезапно и мы настолько быстро совершили посадку, что я его практически и не разглядел.

Успел отметить лишь телебашню.

Во Франкфурте нам пришлось выйти из самолета, забрав ручную кладь, и я проклинал себя за тяжеленную сумку, которую пришлось чуть ли не волоком тащить по многочисленным и длинным коридорам этого огромного здания, мимо улыбающихся и вежливо помахивавших нам руками полицейских и других работников аэропорта.

В зале ожидания был открыт «буфет» и курильщики бросились покупать сигареты, а когда минут через 10 нам объявили, что кока-кола и соки бесплатны, то народ, сдерживая себя, но неуклонно потянулся к стойке.

Часа через два нас пропустили сквозь строй таможенников и мы, около часа ночи по нашему времени, наконец, вылетели в Атланту.

Принесли декларационные бланки, которые надо было заполнить. Я честно записал, что не ввожу в Америку сумму более чем в 10.000 долларов, да и на прочие «провокационные вопросы» типа: «не везете ли Вы с собой наркотики, или вещества для их изготовления?..», ответил категорически и недвусмысленно — «НЕТ!»

Проснулся я, когда объявили, что мы будем пролетать Нью-Йорк и Вашингтон. Все ринулись к иллюминаторам, но говорить о том, что я что-то разглядел в этих, сливающихся друг с другом, морях и озерах огней, не приходится.

В Атланте мы приземлились около 12 ночи по местному времени. Сперва нас пропустили через таможню и границу, потом, со всем багажом, вернули опять в самолет и уже в таком «готовом» виде повезли на самолете (странно звучит, правда?) к тому месту, где нас должны были встречать хозяева.

Аэропорт Атланты тогда считался вторым по величине в мире, но мы доехали-таки до огромного ангара, куда наш гигант-Боинг въехал, как «Запорожец».

Даже через обшивку и герметическую изоляцию нам были слышны музыка и крики встречающей нас толпы.

Открылись двери, и весь этот грохот чуть не оглушил нас.

Я читал, что американцы любят всё грандиозное, но такого я не ожидал. Огромнейший ангар был залит светом прожекторов!.. Блестящий медью большой духовой оркестр гремел, исполняя приветственный марш! Море разноцветного народа размахивало внизу флажками, шапочками, руками... Все кричали «Georgia! Georgia!», «Friendship!.. Peace!..»

Мы начали спускаться по трапу и шли по красной дорожке, с обеих сторон которой к нам протягивались руки для рукопожатий. Нас хлопали по плечам, говорили «Very good!.. All right!» и даже «ga-mar-joba!» Некоторые держали в руках транспаранты, на которых были написаны наши имена, — нас уже предупредили, что это — наши хозяева, у которых мы будем жить первую неделю нашего здесь пребывания.

Меня ожидала немолодая симпатичная пара — муж и жена — которых не испугал мой внешний вид. Правда, я, на всякий случай, сразу предупредил их, что это — не заразно, на что они рассмеялись: «All right!» Филип и Люси Доон (Philip и Lucy Dohn) жили, естественно, в своем доме, в одном из престижных пригородов Атланты, куда мы добирались почти час на их «линкольне».

Дорога была гладкая, машина ехала бесшумно, мы разговаривали, не напрягая голосовых связок, что мне, только вчера вылезшему из своего «Запорожца», громыхающего на наших разбитых дорогах, было непривычно. В ответ на мою похвалу бесшумного хода машины, Филип заметил, что если у машины появляется какой-то шум, значит, что-то не в порядке. Я, со своей стороны, сказал, что у нас наоборот, — если шумов нет, значит машина «мертва».

Все рассмеялись. Оказывается, я могу даже пошутить по-английски. Правда, мой язык довольно специфичен — он имеет явный «медицинский перекос», потому что приходилось самому переводить много разных статей, но, оказывается, я всё же могу что- то «донести». Хорошо еще, что мои хозяева говорили не с южным диалектом, потому что потом, когда мне пришлось встречаться с американцами, у которых на их американский английский наслаивается еще и южный говор, — тут уж приходилось включать всю фантазию, мимику и пр. вплоть до карандаша с бумагой.

Двухэтажный приземистый дом Доонов был, как практически все дома, расположенные на довольно приличном расстоянии друг от друга, был окружен неогороженной поляной спереди и небольшим садом сзади. Только там-сям в землю были воткнуты таблички, извещающие, что это — частная территория, находящаяся под охраной такой-то фирмы. В гараже на 3 машины стояли «линкольн» Филиппа, темно-красный «кадиллак» Люси и синий «Датсун» (без автоматики, с рычагами переключения скоростей — специально!) — Клэр, их младшей дочери, которая училась в колледже и приезжала домой на выходные.

Меня разместили в комнате старшей дочери — Филикс, которая училась, кажется, по классу валторны в консерватории другого города. Мне это показалось несколько странным, особенно, когда выяснилось, что у нее несколько понижена острота слуха.

Первый день моего пребывания решили никуда не выезжать, а отдохнуть от долгого перелета. Правда, пришли кузины Люси с семьями, потом подъехали еще какие-то родственники, друзья, — так что было и людно, и шумно, и весело.

Все дарили мне какие-то открытки, а я одаривал их захваченными с собой мелкими национальными сувенирами. Доонам я преподнес одну из двух картин Лёни Семейко, которые он мне подарил специально для моей поездки. Конечно, они тут же повесили ее на видное место и демонстрировали всем (еще бы!)

Программа пребывания, кроме тех мероприятий, которые были предоставлены на усмотрение принимающих семей, «хозяев», предусматривала и три «общих» мероприятия — прием в CNN-Центре (руководитель которого — Тэд Тернер был другом, активистом и, очевидно, спонсором FFI), прием в мэрии Атланты и, перед самым отлётом, — встреча с экс-президентом Америки Джимми Картером и его женой — Розалиндой, являющейся Почетным сопредседателем организации.

Надо сказать, что, несмотря на весь, как сейчас говорят, «адреналин», вызванный самим фактом пребывания в Америке, необычностью окружения и пр. и пр., я чувствовал себя не очень бодро, быстро уставал. Мне было приятно посидеть в садике на воздухе, смотря, как по деревьям скачут белки и вылезают погреться кролики — ведь это было совсем непривычным для нас.

Или прогуляться по пригороду, рассматривая различную архитектуру и палисадники соседствующих домов, потому что ничего другого в этом тихом районе не было. Устав гулять, я поднимался в «свою» комнату, где включал подаренный мне транзисторный приемник и слушал прекрасные мелодии Рэя Чарльза, Стьюарта, Эрика Клэптона, Билли Джоэла — то, что я и сейчас слушаю с удовольствием. К тому же, как я говорил, жили мы в «спальном» районе и мне совсем не хотелось лишний раз беспокоить моих хозяев, чтобы ехать в город и показывать мне какие-то достопримечательности.

Дня через два после моего приезда, в день приема в мэрии, Филипп и Люси сообщили мне, что у нас назначена консультация в клинике университета Эмори. А я даже не заикался пока ни о чем! Оказывается, они через своего друга-врача, который приходил к нам в гости, вышли на самых лучших специалистов — сосудистых хирургов, онкологов, пластических хирургов — и договорились о консультации. Доктор Wilbur Baird — пластический хирург, ознакомился со снимками моих ангиографий, протоколами операций, пощупал места послеоперационных швов, похвалив предыдущего оператора (что мне было очень приятно), и, после проведения компьютерной томографии (методе исследования, о котором мы только слышали) головы и шеи, предложил лечь в клинику для повторной ангиографии и проведения операции, которая, по его мнению, мне была необходима.

Я поблагодарил его за консультацию, но сказал, что у меня нет таких финансовых возможностей, на что получил ответ, что это им и так известно, и главное сейчас — моё решение, а все остальные вопросы — решаемы.

С тем мы и поехали в мэрию, где нашу группу принимал мэр Атланты — мистер Майкл Джексон (тоже, как сейчас политкорректно говорят, афроамерикнец). К самой встрече с ним и вручению персональных грамот, удостоверяющих, что отныне все члены нашей делегации (в том числе и я)— почетные горожане Атланты, мы, конечно, опоздали, но прием продолжался, и все приглашенные были на месте. Видимо, мистер В. Смит был предупрежден заранее о причине моего отсутствия, так как он, увидев, что мы появились в зале, сразу поинтересовался у моих хозяев об итогах консультации. Дооны рассказали ему обо всем.
 Он спросил о моем решении по поводу операции.

Я сказал, что отказываться от такого предложения в моем состоянии было бы глупо, но есть причины, по которым я и принять его не могу — и повторил ему то же, что сказал и д-ру Байярду, добавив , что, кроме этого, через 10 дней нам надо возвращаться домой.

М-р. Смит сказал, что все вопросы, связанные с американской стороной — это можно решить, но так как мне придется задержаться в Америке на неопределенный срок и возвращаться потом уже не чартерным, а обычным рейсом, то надо этот вопрос согласовать с советским посольством и представителем «Аэрофлота».

К счастью, на приеме присутствовали и Первый секретарь посольства СССР тов. Андрей Парастаев, так что когда м-р. Смит, тут же обратившись к нему и объяснив сложившуюся ситуацию, спросил, сможет ли советская сторона оказать в этом деле содействие, — то он, конечно, дал положительный ответ, тем более, что представитель «Дельты», участвовавший в разговоре, сказал, что авиакомпания берет на себя мою доставку в Вашингтон или Нью-Йорк.

Вот так, буквально за несколько дней пребывания в Америке, решился мой вопрос.

А параллельно шла и запланированная программа посещения: т.е. я «изнутри» видел жизнь американской семьи «среднего» достатка: Филип, как я понял, проведя с ним один день на его работе, был не самым крупным служащим одной их фирм, хотя у него был отдельный кабинет, Люси — хозяйничала по дому и была активным членом нескольких церковных и благотворительных обществ, ну а дети их, как я уже говорил, еще учились.

Я видел, что они едят на завтрак (перед уходом на работу — а ему надо было выходить рано утром — Филип ел половину грейпфрута, половину груши, иногда — немного овсянки); обедал он, обычно, на работе, чтобы не терять время на дорогу, мы же с Люси ели разные супы, салаты, рыбу, мясо, а на ужин были разные салаты, ветчина, сыры, йогурт. И целый день — различные фрукты, соки… Всё очень просто, сытно и без показного излишества.

Ездили мы и в Музей искусств, и в огромный Ботанический сад, где случайно познакомились с одной старушкой, которая, узнав, что я один из «грузинской Джорджии», добровольно нас сопровождала, показывая и рассказывая многое такое, что мы сами не узнали бы.

Вообще, надо сказать, что эта одноименность названий — страны Грузии и штата Америки — «Georgia» часто «обыгрывалась» и при встречах, и в прессе. А в газетах ежедневно печатались «сводки» о том, как проходит визит, какие были встречи, печатались интервью и с гостями, и с хозяевами, — так что всё было «по-американски»: дружелюбно, с юмором. И без всяких «политических провокаций».

А в воскресенье мы поехали в их пресвитерианскую церковь, где, после службы, я присутствовал на занятии мужской «Школы изучения Библии». Надо сказать, что это было довольно интересное занятие, на которм в свободной манере, без фанатичной религиозности, порою с шутками, обсуждались и трактовались разные библейские сюжеты. Естественно, исполнялись и гимны.

В обсуждении, конечно, я принимал далеко не активное участие, зато в пении я уже мог себя показать — слух у меня хороший, голос, хоть и негромкий, тоже есть, читать тексты и ноты я умею, так что прощались мы уже не официальными рукопожатиями, а и дружескими похлопываниями по плечу (почти все были старше меня по возрасту).

В один из дней за мной заехала кузина Люси со своими двумя мальчиками, чтобы посетить Парк аттракционов. Я захватил с собой фотоаппарат «Агфа» и мы поехали.

Купив у входа билеты, мы прошли турникет и очутились в небольшой кабине лифта. Дверь закрылась... и кабина… рухнула вниз!

Кажется, сердце у меня оборвалось, но, увидев, как, глядя на меня, хохочут мальчишки, я понял, что аттракционы уже начались!

Дальше были и «американские» горки высотой, как мне показалось, с небоскрёб; мы плыли и сквозь «Пещеру ужасов», где на нас выскакивали всякие чудища и привидения (визг в пещере стоял такой, что я не слышал собственного голоса!), а не успели мы выплыть из пещеры и вздохнуть свободно, как наш «корабль» ухнул вниз с водопада, и мало того, что мы сами намокли, так мы намочили и посетителей, переходящих по мостику «речку» в этом месте (оказывается, это тоже входит в аттракционную программу — надо успеть проскочить мостик так, чтобы не намокнуть, потому что «корабли» идут почти сплошным потоком!)

Хорошо, что погода была теплая, поэтому мы быстро просохли.

В общем, все, особенно дети, были очень довольны и полны впечатлений, а я еще долго вздрагивал, вспоминая тот «лифт».

На прощанье я подарил детям грузинские сувенирные «кинжальчики». Мы зашли в какой-то магазин и мама всё выпытывала у меня, что бы я хотел получить в подарок. Мне ничего не хотелось, но, чтобы не обижать, выбрал аудиокассету с записью блюзов. Она взяла мне три штуки. Теперь я мог слушать на своем плейере и это.

Так прошла первая неделя моего пребывания в Америке.

Потом должна была произойти «передача» гостей другим хозяевам для чего нас повезли в небольшой городок, название которого, к сожалению, я не запомнил. Но зато навсегда запомнил прием, который нам так оказали. Точнее, настоящий большой концерт, который устроили в нашу честь учащиеся Школы искусств, этого городка. Как они пели! Как они играли! Как они танцевали! Какие акробатические номера и фокусы показывали нам!

Что сольно, что коллективно! Какая слаженность и гармония, взаимопонимание и взаимопомощь! Просто потрясающе!

Особенно запомнился один маленький мальчик-негр,.Как танцевал! Что он вытворял! И как легко, без видимого напряжения!

В этом же городке находился интернат для глухонемых детей.

Нам показали выставку их художественных работ — рисунки, различные поделки, гончарные изделия. Здесь же, в киоске, можно было их приобрести.

В этом городке и познакомился я с моими вторыми хозяевами — Джоном и Мэри Ланкастерами (John и Mary Lankaster) из города Рима (как известно, не только «в Греции есть всё», — в Джорджии тоже есть «всё», в том числе и свой Рим, и даже свои Афины!)

Собственно, познакомились друг с другом и «мои» обе семьи, и мне очень приятно, что потом между ними тоже сложились дружеские отношения и контакты.

Конец  первой  части.  Окончание cм.

http://maxpark.com/community/4932/content/6046442