The bat (рассказ)

На модерации Отложенный Оно билось. Оно билось непонятно и реально. Оно билось так, что хотелось накрыть его бледной ладонью и погладить, как испуганного птенца. Сердце мое, не рви свои миелиновые волокна, не обращай внимания на дурацкий адреналин. Ведь я же не испугался. Я просто почувствовал опасность. Я знал, что она придет за мной. Но я не ведал когда. И вот она стоит в полуметре от меня и глазами – ртутью любит меня, как никто любить не мог и уже никогда не сможет.

- Тебе здесь не место, - говорит она.

- Улетай, красивая, я переживу еще много полнолуний, – отвечал я.

- Ты уже не живешь, здесь грязь и смерть в пыльной квартире.

- Ничего, я согласен на смерть в грязной квартире.

- Я же могу забрать тебя силой, но ты знаешь, что не заберу.

- Знаю, улетай, красивая…

И она, очень медленно моргнув, расправила руки - крылья. Я смотрел, как она режет блик луны и, фантастично изгибаясь, взмывает вверх. Она летит туда, где есть белая бесконечность и черная радость. Это ее мир, но я там чужой. И даже ненужный. Это мир всепоглощающей крови и холодных зеркал. А ведь все было так просто и даже…

Лето. Теплый, теплый вечер. Это когда атмосфера соблюдает приличия и не издевается над барометром. Рваные, похожие на заплатки, облака то ли плывут, то ли мерцают в прохладном густом небе. Это небо заполнило весь двор и часть дачного поселка. Я стою на балконе и пытаюсь раствориться в вечере. Мне это почти удается, но мешают комары и летучие мыши. Они носятся в пространстве, как маленькие трансформеры. Ушастые и прожорливые. Они забавны, но пугают чем-то. Эти мыши.

Стоило подумать, и тут же раздался мягкий, глухой шлепок справа от меня. Серая тень сползла по кирпичам и заворочалась в углу балкона. На стене остались беспомощные следы крови. В углу блеснули звездочки страха и злобы. Я наклонился и, привыкнув к сумеркам, различил на кафеле маленькую волосатую летучую мышку. Мы смотрели друг на друга беспощадно и с обреченным любопытством. Ее любопытство перемешалось со страхом. Она жалась в угол, а я восхищался ее конструкцией. Эти ушки – локаторы, эти страшные сияющие зубы. Прелесть. Глядя на меня, она так не считала. И правильно делала. Люди уродливы в своем неприспособленном теле и для природы не суть важны. Я это понимаю и улыбаюсь существу, умеющему летать и не знающему закон Авогадро. Прошло с полминуты. Мышь затихла. Я взял бельевую прищепку и попытался прикоснуться к животному. Тотчас же мышь зашипела и оскалила хищный рот. Я отдернул руку. Ну ее к черту, пусть сидит. Я ушел с балкона, осторожно притворив дверь. Я никогда так не делал.

Я пришел с работы и первым делом сунулся на балкон. Мышь все так же сидела в углу, и крылья ее распластались по плитке, как порванный зонтик. Когда я приблизился к ней, она опять зашипела и попыталась сгруппироваться. Но слабость ее была велика и безжалостна. И еще эти капельки крови… Я поймал жирную, глянцевую муху с волосатыми лапками. Потом взял пинцет и поднес к ощеренной пасти раненой мышки. Бесполезно. Она не желала ее есть. Муха упала и судорожно вертелась на керамике подобно «обдолбанному» брейкеру.

Мышь смотрела на меня. И только на меня. В течение вечера я всячески старался накормить зверька и комарами, и хлебом, и молоком. Ничего не вышло. Я уходил, возвращался, разговаривал с ней. А она только смотрела мне в глаза и с трудом открывала рот, как будто хотела что-то сказать. На следующий день, все повторилось. Только теперь мышка обреченно разлилась, как чернила в тесте Роршаха, и уже почти не реагировала на мои, по-видимому, ненужные действия.

И тогда я решился. Я просто сунул ей в мордочку свой палец, может быть, не совсем чистый. И эта чертова тварь укусила меня стремительно и жестоко. Я отдернул руку, а она жадно слизывала мою кровь, брызнувшую на плитку. Тогда я сдавил палец и как в медлаборатории выдавил несколько капель этого алого эликсира своей жизни. Мышь вылизала все и уже как-то по-другому посмотрела на меня. Я все понял. И она поняла, что я все понял.

Я кормил раненое животное своей кровью пять дней, надрезая безымянный палец скальпелем. Мышь поправлялась быстро и позволяла себя гладить. Она уже не шипела, когда я приближался к ней. В ее глазах не было страха и ожидания смерти. Она всем своим маленьким телом благодарила меня за то, что я, в общем-то, должен был делать безо всякой благодарности. На шестой день, зайдя на балкон, я не увидел ее. На том месте, где лежала летучая мышь, остались только шарики гуано и та первая дохлая муха с волосатыми лапками.

***

Я спал сном неимоверно мягким и пустым. Это самый приятный сон, когда тебя не «запаривают» сновидения, и Фрейда можно легко послать в задницу. Физически здоровый сон питал меня энергией из космоса и щадил подсознание. И вдруг в этой пустой тишине я почувствовал слабый прохладный ветерок. Так просто звездный сквозняк в черепной коробке. И я открыл глаза. Темнота давила на глазные яблоки, и это раздражало. Я сел на кровати. Уже наполовину проснувшись, я понял, что в мире что-то изменилось. Где-то рядом, здесь. Я встал и пошел, повинуясь непонятно чему, к балконной двери. Я не включил свет – на улице горел сиреневый фонарь. Я приблизился к стеклу и замер в ожидании.

И она появилась. Эта женщина в черном жокейском костюме и старинной шляпке с вуалью. Эта обольстительная химера с глазами бусинками. Эта убийственная красота. Она прикоснулась тонкими пальцами к стеклу с той стороны, и острые ноготки скрипнули тихо и страстно. Она смотрела на меня и улыбалась. Эта улыбка божества или похотливости окончательно сдула остатки «физически здорового сна».

И тогда я открыл балкон. Она вошла тихо, почти влетела. Она встала на колени и уткнулась лицом в мой пах. Я гладил ее черные, искрящиеся волосы, а она держала меня в себе миллион лет до нашей эры. Я дышал свободно и не верил в Бога. Я верил в нее. Я был в ней. Она во мне. Там на старом покрывале с «оленями на водопое». Мы ничего не говорили. Я боялся словами нарушить, испугать животную гармонию. Она просто молчала и ласкала меня, как единственного в природе самца. И воздух ушел из комнаты. Вместо него густой туман наполнил помещение и был подобен эфиру. Но сознание не плыло, а, наоборот, обострилось до нервного волокна. И эти волокна сплелись в сеть нереального экстаза. И мы запутались в этой сети, как беспечные рыбки. Первый залп, второй, и ослепительный фейерверк осветил неубранную комнату и нас в ней. Конвульсивно затухая, он мерк, но мы уже запомнили свои лица, и забыть их вряд ли сможем. Это были лица самых счастливых на свете любовников.

Мы вышли на балкон, и луна осветила ее фигурку поминальной свечей. Она отошла от меня. Она теряла меня. Я терял больше. Её. И в этот момент я почувствовал, как оно зашевелилось. Оно билось. Оно билось непонятно и реально. Оно билось так, что хотелось накрыть его бледной ладонью и погладить, как испуганного птенца. Сердце мое, не рви свои миелиновые волокна, не обращай внимания на дурацкий адреналин. Ведь я же не испугался. Я просто почувствовал опасность. Я знал, что она придет за мной. Но я не ведал когда……