Религиозно-философский смысл "Властелина колец"

На модерации Отложенный Религиозно-философский смысл трилогии Джона Рональда Руэла Толкина "Властелин колец". Характеризуя "культовое" произведение Толкина "The Lord of the Rings", наверное, сегодня не будет большим преувеличением согласиться с оценкой "Sunday Times": "Англоязычный мир разделился на тех, кто читал "Властелин Колец" и "Хоббит", и тех, кто собирается их прочесть". Книги Толкина о Средиземье, которые давно уже были известны и популярны во всем мире, с момента голливудской экранизации первой части "Властелина колец", стали сверхизвестны и мегапопулярны. Бюджет фильма, 190 млн. $ США на съемки всех трех частей, наводит на мысль, что экранизации этой книги уготовано стать вехой в мировом кинематографе. Четыре Оскара (за лучшие спецэффекты, музыку, грим и операторскую работу), уже полученные первой частью кинотрилогии, "Братство кольца", эту мысль подтверждают. Правда, американские сценаристы довольно варварски обошлись с оригинальным сюжетом книги: ради динамичности фильма многое было сокращено (Тома Бомбадила, к примеру, вовсе убрали), а ради зрелищности кое-что и прибавили (например, сражение с пещерным троллем в Летописном чертоге в Мории). Актер Ян Маккелен, сыгравший в фильме мага Гэндальфа, признался, что в тексте книги "Властелин Колец" он не нашел ни одной из произнесенных им по сценарию фраз. Кстати, надо отметить, что режиссерам, желавшим экранизировать его произведения, Толкин еще в 1957 году поставил условие: "либо "уважительное" обращение с книгой, либо большие деньги" автору. Так что банковские счета наследников Толкина должны были вырасти, судя по фильму, очень заметно. Похоже большую часть почитателей Толкина кинообработка не очень смутила, ведь дух произведения в фильме отражен, все-таки, довольно точно, а талантливая игра актеров, в совокупности с чарующей музыкой (мелодии Энии "May it be "&" Aniron" в звуке Dolby Surround System) и завораживающими по красоте спецэффектами, действуют безотказно - зрители выходят из кинотеатров потрясенными.

Огромный успех фильма произвел целую волну ажиотажа вокруг Толкина. Число изданий и тиражи "Властелина колец", переведенного уже на все европейские языки, многократно увеличились. Во многих крупных городах мира, включая Одессу, организованы толкиновские общества, выпускающие свои журналы, имеющие свои сайты в интернете, устраивающие так называемые "ролевые" игры с переодеванием в хоббитов, эльфов, гномов. В изобилии расплодились компьютерные игры в стиле "фэнтези": неведомые страны, населенные орками, троллями, гоблинами, оборотнями и прочей нечистью, описанной во "Властелине колец", требуют наведения порядка с помощью "белой магии".

Все эти проявления популярности "Властелина колец" уже не могут остаться незамеченными для взора православных богословов и священнослужителей. И вот что удивительно: оценки творчества Толкина, даже в православной церковной среде, колеблются в самых широких пределах. Одни восхищаются Толкиным, считают его настоящим христианским писателем, предлагают его книги для назидательного чтения детям и взрослым. Другие считают "Властелин колец" сатанизмом в красивой упаковке, шарахаются от него, как от ночного кошмара, и приходят в ужас от одной мысли, что их дети могут испытать влияние этого произведения. Где же истина? Прежде, чем мы попытаемся ответить на этот вопрос, скажем несколько слов об авторе и его литературной деятельности.

Джон Рональд Руэл Толкин (1892-1973) был профессором английского языка и литературы в Оксфорде.

Любовь к языкам была ему присуща с детства. Еще подростком он изучил несколько древних и новых языков и начал изобретать свои собственные языки. Способность к словотворчеству впоследствии сыграла большую роль при написании Толкиным художественных произведений. Биография писателя не содержит в себе ничего особенно примечательного: школа короля Эдуарда (1900-1911), студенческие годы в Оксфорде (1911-1915), участие в Первой Мировой войне (1916), преподавание филологии в Лидском (1920-1925) и Оксфордском (1926-1959) университетах. У Толкина было четверо детей. Он мало путешествовал. Характер имел вспыльчивый и неуравновешенный, речь быструю и невнятную. В общем, можно согласиться с биографом Толкина Хамфри Карпентером, который, рассматривая жизнь писателя, констатирует "противоречие между неприметной жизнью, которую он вел, и ослепительным воображением, создавшим его мифологию". Есть, правда, в облике Толкина одна очень для нас немаловажная черта. Живя в англиканской стране, имея почти всех родственников - англикан, Толкин, как и его мать Мэйбл, был убежденным католиком. Каждое воскресенье он присутствовал на мессе в католической церкви в Хедингтоне, жертвовал на эту церковь значительные суммы. Старший сын писателя, Джон Толкин, стал католическим священником. Своего друга, знаменитого писателя Клайва Стейплза Льюиса, который в молодости был неверующим, Толкин пытался обратить не просто в христианство, а именно в католичество. Когда же Льюис уверовал, но стал протестантом, Толкин был искренне расстроен. Вместе с тем, среди произведений Толкина нет ни одного, специально посвященного христианской вере, и даже, насколько известно, ни одного, в котором бы вообще упоминалось имя Господа Иисуса Христа. Это представляется довольно странным, особенно при сопоставлении с тем же Льюисом.

Толкин писал и филологические исследования, и повести, и рассказы. Но всемирную славу ему принесли три книги о Средиземье: "Хоббит, или Туда и обратно" (1937), "Властелин Колец" (1954-1955) и "Сильмариллион" (1977). И если "Хоббит" - это просто увлекательная "волшебная сказка" о путешествиях хоббита Бильбо Бэггинса и его приключениях в разных уголках Средиземья, то "Сильмариллион" и "Властелин Колец" представляют собой грандиозное творение целого виртуального мира, имеющего свою географию, зафиксированную на картах; свою историю, со строгим летоисчислением и с генеалогическими древами наиболее выдающихся хоббитов; свои языки, у каждой расы - свой, плюс общесредиземский (фактически - английский).

Не один писатель, до Толкина, не предпринимал столь масштабной попытки "демиургического творчества" посредством фантазии. Все эти тщательно выписанные атрибуты мира Средиземья, в совокупности с вполне серьезным тоном изложения, придают "волшебной сказке" о Кольце необыкновенную реалистичность и осязательность. Для тех, кто Толкина не читал, придется, хотя бы вкратце, пересказать фабулу "Властелина Колец", иначе смысл наших дальнейших рассуждений не всем будет ясен.

Итак, Темный Властелин Саурон пытается собрать в своих руках магические Кольца Власти. С их помощью он надеется захватить и подчинить своей власти весь мир. Главным предметом стремлений Саурона является Кольцо Всевластья, которому подвластны все остальные Кольца. Кольцо это, некогда принадлежавшее Саурону, волей судьбы попало к хоббиту Бильбо Бэггинсу, а от него - к его племяннику Фродо. Весь сюжет "Властелина Колец" сводится, таким образом, к довольно примитивному "квесту". Фродо, с помощью мага Гэндальфа и других добрых сил, должен преодолеть опасное путешествие через все Средиземье, от Хоббитании до жерла горы Ородруин во владениях Саурона. Цель путешествия будет достигнута в том случае, если Фродо уничтожит Кольцо Всевластья в месте, где оно было выковано. Только так мир может быть спасен от надвигающегося господства Саурона.

"Изюминка" сюжета и оригинальное изобретение Толкина состоит в том, что Кольцо Всевластья обладает собственной силой и волей. Это очень интересная идея, ранее неизвестная в мировой литературе. Но сразу заметим, что идея эта недобрая и ее оккультный характер очевиден. Происхождение Кольца Всевластья, как и его хозяина Саурона, подробно описано Толкиным в книге "Сильмариллион". Оказывается, Единое Кольцо было выковано самим Сауроном, причем Саурон вложил в него "много силы и воли своей". Кольцо сообщает своему владельцу огромное могущество, но магия его такова, что волю своего хозяина, кто бы им не оказался, Кольцо исподволь развращает и порабощает служению злу. Даже если воля нового хозяина окажется более могущественной, чем воля Саурона, все равно он не сможет использовать Кольцо в добрых целях. Возникает вопрос: кем же является творец этого демонического Кольца? Ответ - это и есть самый настоящий демон. Согласно мифологии Толкина, изложенной в "Сильмариллионе", Саурон - это один из майаров, т.е. духов, которые по иерархии ниже валаров (верховных архангелов), но все же очень могущественных. После отпадения Мелькора (сатаны) от Илуватара (Бога-Творца) Саурон принял сторону мятежников, а после низвержения Мелькора занял его место. Вообще, надо сказать, "Сильмариллион" производит впечатление очень странной книги. Это некая причудливая суспензия, в которой заметны и библейские мотивы, и элементы скандинавских саг, и просто измышления Толкина. Некоторые ошибочно полагают, что назначение этой книги состоит лишь в том, чтобы показать предысторию "Властелина Колец". На самом деле, сам Толкин воспринимал "Сильмариллион" гораздо серьезнее. Он начал писать это произведение задолго до "Властелина Колец", еще в 1917 году, писал его всю жизнь и так до конца и не окончил. Роман "Властелин Колец", который задумывался как продолжение детской сказки "Хоббит", превратился у Толкина в продолжение эпической мифологии "Сильмариллиона". Толкин сознательно выступил в роли мифотворца, чтобы создать для Англии мифологию, которой у нее, в отличие от многих других стран, почти не было. В результате у него получился фантастический роман-хроника гностического характера, в котором равноправные и равносильные добро и зло бесконечно борются друг с другом, а Бог единственный раз вмешивается в эту борьбу, чтобы совершить уничтожение гордого и могучего королевства Нуменор(нечто среднее между гибелью Атлантиды и Всемирным Потопом). Трудно сказать, что может дать православному христианину малоинтересное и безблагодатное чтение этой книги. Разве что возникнет недоумение по поводу догматических новаций Толкина, таких как участие ангелов в творени им мира, разделение ангельского мира на мужской и женский пол, раздельное творение "старших детей Илуватара"(эльфов) и "младших детей Илуватара"(людей)и т.д.

Но все же самый странный вывод, к которому приводит чтение "Сильмариллиона", состоит в том, что название книги "Властелин Колец" есть, фактически, бесовское имя, имя демона, а эпиграф этой книги - это бесовское заклинание.

Вот с этого открытия мы и начнем собственно критическое рассмотрение трилогии Толкина. Можно ли считать "Властелин Колец" христианским произведением, а его автора - христианским писателем? Некоторые известные московские богословы-неомодернисты, такие как диакон Андрей Кураев и А.Л.Дворкин, на этот принципиальный вопрос, "ничтоже сумняшеся", дают утвердительный ответ. Сам Толкин считал "Властелин Колец" глубоко католической книгой. Но, как известно, римо-католичество и христианство (в истинном смысле слова) - это не одно и то же, а потому, с нашей точки зрения, Толкин, в общем, был прав, а вот московские неомодернисты - не правы.

Начнем с вопроса о главном герое книги. Кто он? Номинально - это Фродо Бэггинс, хоббит из Шира. Он исполняет главную роль - несет Кольцо, чтобы его уничтожить. Кажется, какая прекрасная христианская идея: мессия принимает на себя проклятие всего мира, чтобы ценой своих страданий искупить мир от зла. Полурослик делает то, чего не способны сделать самые сильные и могущественные. "Сила Божия в немощи совершается"(2 Кор.12,9) - чем вам, казалось бы, не пример? Однако, при более тщательном рассмотрении, оказывается, что ничего христианского здесь нет. Христос говорил о себе: "Не ищу Моей воли, но воли пославшего Меня Отца" (Ин.5,30). Именно Его смирение, покорность и послушание воле Отца Небесного совершили спасение мира, закосневшего в гордыне, непокорстве и своеволии. А что же Фродо? Никто его не посылал нести Кольцо, он самочинно вызвался на это предприятие, вызвался добровольно, но лучше сказать - своевольно. И каков же итог его самочинного подвига? В решающий момент он отказался от своего мессианства, подчинился злой воле Кольца, объявил себя его хозяином. Он предал своих друзей и обманул их лучшие надежды. Мир был спасен не подвигом самопожертвования, а забавной случайностью: Голлум откусил у Фродо палец с Кольцом и на радостях свалился в огненную пропасть. Сила Божия в немощи не совершилась. Совершилась неожиданная и эффектная развязка приключенческого романа, но где же здесь христианство?

Мы назвали Фродо номинальным главным героем не случайно. До настоящего главного героя он явно не дотягивает. Его образу не хватает силы, яркости, воли. Все это есть у Гэндальфа с Арагорном, спутников Фродо, но все же чувствуется, что и они не годятся для роли главного героя. Тогда кто же это? И тут мы приходим к парадоксальной мысли. У кого в романе самый яркий и внушительный образ, у кого самая сильная воля и самые большие амбиции? Чье присутствие, в отличие от Фродо, ощутимо в каждой главе, от начала романа до самой развязки? Чьим именем назван роман? Саурон и его творение, его порождение, его Кольцо - вот двойственный, расщепленный образ главного героя в трилогии Толкина. Это герой отрицательный, антигерой, но именно он, а не Фродо, Гэндальф или Арагорн является стержневой личностью в романе. Без Темного Властелина роман бы вообще потерял смысл, как без Кольца Всевластья потеряли смысл все остальные Кольца. Но спрашивается, если в романе так много внимания уделяется описанию силы зла, если победа добра оказывается случайной, если у добра в этом романе, в отличие от зла, вообще нет абсолютного олицетворения - тогда почему этот роман так фантастически популярен? Что влечет к нему десятки миллионов людей? Ответ простой: привлекательность этого романа не этическая, а эстетическая. Он привлекает не высотой морального пафоса, а изысканной красотой слова, необычной красотой своих языков: английского, эльфийского, гномьего, энтского и т.д. Он не назидателен, но очень увлекателен. Он не полезен, но очень интересен. Фантазия Толкина очаровывает читателей, уводит из мира реального в мир вымышленный - более яркий, поэтичный и многогранный.

Есть святоотеческий термин, которым обозначается ложное, превратное, надуманное представление человека о себе, о своей жизни, о своем отношении к Богу и ближнему. Этот термин - "прелесть". Им обозначается состояние души, введенной в заблуждение, питающейся иллюзиями, оторвавшейся от трезвой реальности. По определению святителя Игнатия (Брянчанинова), "прелесть есть повреждение естества человеческого ложью". Как кажется, это понятие лучше всего характеризует душевное состояние толкинистов, поклонников Толкина, плененных его талантом. Не случайно именно этим словом Голлум называет Кольцо Всевластья. "Прелесть" (англ. precious) - это характер отношения Кольца Всевластья к героям романа. Оно обещает каждому силу, могущество и знания, несвойственные им по природе, чтобы потом обмануть и подчинить себе. Так и "Властелин Колец" Толкина: мир, который открывается на страницах этой книги, настолько интереснее нашего, что человеку хочется подольше оставаться в нем, хочется жить в нем, хочеться мыслить, общаться и действовать в тех категориях, которые предложены Толкиным. В результате, молодые люди вместо того, чтобы обогащать свои ум и сердце мудрыми мыслями и нравственно-полезными навыками, формирующими серьезное, ответственное отношение к жизни, наряжаются в эльфов и хоббитов, вооружаются деревянными мечами и устраивают "региональные ролевые игры". Может, кому-то это кажется не столь опасным: дескать, на то и молодость, чтобы веселиться. Но веселье веселью рознь. От стереотипов мышления , приобретенных в толкинизме, избавиться не легче, чем от любых других стереотипов. А еще труднее преодолеть болезнь инфантильности, легко укореняющуюся в сердцах любителей толкиновских сказок.

Следующая особенность трилогии Толкина, на которую хотелось бы обратить внимание: выдающаяся роль магии, волшебства и чародейства во "Властелине Колец". Толкин причислял свою книгу к жанру "волшебных сказок" - и точно, атмосфера волшебства и колдовства буквально окутывает его произведения. Атмосфера эта навязчива, она угнетает, потому что уровень описаний максимально приближен к реальности. Это не детские сказки про Золушку и Фею, про Ивана-царевича и Кощея бессмертного, это даже не Гарри Поттер. Тут все очень серьезно и правдоподобно. Такие сцены, как сражение Гэндальфа с Балрогом в Мории или "огненный глаз", притягивающий к себе Фродо, или цари-призраки, тянущиеся к Кольцу на шее Хранителя, способны навести дрожь и на взрослого человека. Для детского же восприятия такое обилие бесовщины просто недопустимо. Правда, Толкин оправдывался, что допускает два рода магии: добрую и злую. Как будто, они друг друга уравновешивают: добрая магия у эльфов и Гэндальфа, злая - у Саурона и мага Сарумана. Но Священное Писание не знает никакой доброй магии, волшебства или чародейства. Оно однозначно указывает на то, что Богу волхования ненавистны (Прем.12,4), что волшебство - это грех (1 Цар.15, 23) и что волшебством народы вводятся в заблуждение (Откр.18, 23). Более того, в Пятокнижии провозглашается наказание за волшебство - смертная казнь (Лев.20, 27). Святые Отцы Шестого Вселенского (Трулльского) Собора постановили: "Предающиеся волшебникам ...да подлежат правилу шестилетния епитимии... Закосневающих же в сем и не отвращающихся, и не убегающих от таковых пагубных и языческих вымыслов, определяем совсем извергати из Церкви, как и Священные Правила повелевают... Ибо, кое общение свету ко тьме,...кое же согласие Христа с велиаром". Наверное, не стоило бы Толкину, извращая библейские и церковные понятия, фантазировать на эти темы. Но раз уж он это сделал, вряд ли уместно православным профессорам богословия называть его "христианским писателем".

Еще одна, очень важная, на наш взгляд, черта "Властелина Колец" - здесь полностью отсутствует какая-либо религия, культ, религиозное поклонение или молитвенная практика. В этой книге мы находим то, чего не может быть в действительности, - виртуальную реальность без Бога, вторичный безбожный мир, который живет сам по себе. Плутарх в свое время заметил: "Обойди все страны, ты можешь найти города без стен, без письменности, без правителей, без дворцов, без богатств, без монеты, но никто не видел еще города, лишенного храмов и богов, города, в котором не воссылались бы молитвы, где не клялись бы именем божества, не вопрошали бы оракулов, где за благодеяния не приносили бы жертв, где несчастья не старались бы предотвратить священными действиями". Этот феномен поясняет Цицерон: "Мы считаем нужным указать на то, что нет племени столь дикого, нет человека столь потерявшего сознание о нравственных обязанностях, душу которого не освещала бы мысль о богах. Многие о богах думают неправо, но это обыкновенно происходит от нравственного развращения и порочности: все однако же убеждены в том, что есть сила и природа божественная. И такое признание не от предварительного уговора и соглашения людей; это памятование о богах утвердилось не в силу государственных постановлений или законов, но во всяком этом деле единомыслие всех народов должно быть почитаемо законом природы". У Толкина же не только разные народы, но и целые расы разумных существ живут без Бога и даже никогда о Нем не слышали. Во "Властелине Колец" Бог ни разу не упоминается ни прямо, ни косвенно. В самых крайних, тяжелых, отчаянных положениях, когда даже атеист, даже убежденный атеист вспомнил бы о Боге и взмолился к Нему о помощи, герои Толкина вспоминают что угодно, но только не Бога. Арагорн в таких случаях вспоминал Элендила, своего предка, основателя нуменорских королевств; Боромир - Гондор, свою родную страну; Фродо - Галадриэль, эльфийскую королеву; Сэм - Элберет, одну из вал, супругу Манвэ, верховного валара. Это представляется удивительным и неестественным, а еще - очень вредным. Целый пласт душевной жизни людей, притом самый важный и существенный - пласт религиозных верований, полностью изымается Толкиным из реальности его Средиземья. При этом писатель игнорирует одну несомненную истину - такой мир просто не смог бы существовать. Если бы Бога Творца не было вообще, то не было бы и никакого творения, никакого Средиземья. Если же Бог Творец все-таки есть, как следует из "Сильмариллиона", то Он, конечно, не стал бы продлевать бессмысленного существования мира, в котором с Ним никто не общается, никто в Нем не нуждается и никто в Него не верит. Любой отец вправе расчитывать на любовь своих детей. Если же в целом мире нет никого , кто любил бы Отца Небесного, - такой мир не достоин существования.

Обратимся теперь к рассмотрению аргументов тех, очень "прогрессивных", профессоров богословия, которые считают "Властелин Колец" христианским произведением. Они, например, говорят: ""Властелин Колец"- христианская книга, потому что в ней содержится христианская этика. Здесь добро - это хорошо, а зло - это плохо, и зло нельзя использовать для достижения добрых целей". Действительно, Толкин признает, что добро - это хорошо, а зло - это плохо, признает, что зло не может действовать в союзе с добром, но, скажите на милость, что же здесь собственно христианского? Эти истины были известны человечеству всегда, они являются достоянием всех мировых религий, их признают даже атеисты, наподобие Маяковского. Христианскую этику надо искать в понятиях веры, надежды и самоотрекающейся любви, а этого как раз и нет в трилогии Толкина.

Еще один аргумент богословов-неомодернистов: "Во "Властелине Колец" заметно действие Божественного Промысла. Значит, Бога Толкин признает, и его книга - сугубо христианское произведение". В данном случае, как правило, имеется ввиду судьба Голлума, которого, еще во времена "Хоббита", мог убить Бильбо Бэггинс, но пощадил, и это, согласно с предсказанием Гэндальфа, послужило ко спасению мира. Именно Голлум отгрыз у Фродо палец с Кольцом прежде, чем свалиться в огненную пропасть.

Не будем спешить согласиться с этим доводом. Давайте вначале вспомним катехизическое определение Промысла: "Промысл Божий есть непрестанное действие Всемогущества, Премудрости и Благости Божиих, которым Бог сохраняет бытие и силы тварей, направляет их к благим целям, всякому добру вспомоществует, а возникающее через удаление от добра зло пресекает или исправляет и обращает к добрым последствиям". Теперь проверим, действует ли так называемый "Промысл Божий" во "Властелине Колец" означенным образом: сохраняет ли он бытие и силы тварей, направляет ли их к благим целям, вспомоществует ли добру и исправляет ли зло? На первый взгляд, так он и действует - мир-то ведь спасается, а злополучное Кольцо погибает! Но вместе с ним погибает и несчастный Голлум, покаяния и исправления которого так и не дождался христианский читатель. Вместе с Кольцом духовно погибает и Фродо, его главный Хранитель: у него больше нет смысла в жизни, это - духовно сломленная личность. Неизбывная тоска, печаль и уныние побуждают его покинуть этот мир вместе с эльфами. С гибелью Кольца эльфы, "самая могучая, мудрая и светлая раса", теряют всю свою власть и силу и оставляют Средиземье. Оказывается, вся "добрая магия" их Колец находилась в зависимости от злой магии Кольца Всевластья. Выходит, злая магия могла бы существовать и без доброй, а вот добрая без злой - никак. Позвольте спросить, почему такое неравноправие? Уж не невольное ли это признание Толкина, что никакой доброй магии по природе не существует, что есть лишь темное, оккультное чародейство, только направляемое разными способами и к различным целям? Заметим также, что гибель Кольца не привела ни к исправлению мага Сарумана, мечтавшего завладеть Кольцом, ни к обращению к добру коварного Гнилоуста, находившегося у Сарумана в услужении. Оба погибли жестокой насильственной смертью. Наконец, главное благо, казалось бы, проистекающее из гибели Кольца - низложение и исчезновение темного владыки Саурона - на деле оказывается временным явлением. Саурон ведь не погиб, не уничтожился, а был лишь бессрочно изолирован. У него осталась потенциальная возможность вернуться вновь, как это и раньше не раз бывало. Толкин даже начал писать продолжение к "Властелину Колец" - книгу "Новая Тень", но вовремя сообразил, что это будет полнейшая профанация всей ранее описанной драмы - и остановился. Теперь спросим себя: свидетельствуют ли перечисленные нами здесь обстоятельства о действии Промысла Божия, понимаемого в христианском смысле? Как кажется, все это скорее напоминает античное, языческое представление о мойре, неотвратимой и неумолимой судьбе, чем христианское учение о всеблагом Промысле Божием. Но еще больше это похоже на дешевый литературный "квестовый" штамп, прототип современного примитива американских боевиков: все положительные герои - очень добрые и хорошие, обязательно должны выжить, а все отрицательные герои - очень злые и плохие, стопроцентно обязаны погибнуть.

Однако в арсенале тех, кто хочет видеть в Толкине "христианского" писателя, есть еще некоторого рода "смысловые параллели", которые призваны доказать "скрытый христианский подтекст" "Властелина Колец". Проводятся они, например, между образом Галадриэли и культом Пресвятой Богородицы, между эльфийским хлебом (путлибами) и римо-католическим Причастием (облатками), между датами важнейших событий Войны за Кольцо (выход Братства Кольца из Ривендела - 25-го декабря; уничтожение Кольца и низложение Саурона - 25-го марта)и великими христианскими праздниками (Рождество Христово и Благовещение Пресвятой Богородицы). На это скажем следующее. Отличие "смысловых параллелей" от аллегорий состоит в том, что первые оставляют читателю полную свободу толкований. Они ненавязчивы, но зато и не очевидны. Нужны серьезные основания, чтобы допустить оправданность того или иного герменевтического подхода. Поясним это на вышеназванных примерах. Происхождение Галадриэли легко прослеживается по "Сильмариллиону": это даже не человек, это эльфийская королева, своим величием обязанная единственно магическому Кольцу Воды (Нэнья), которое она долго хранила у себя. В ней легко можно заподозрить снобизм и высокоумие, особенно заметные в отношении к Хранителям, которых она позволяет себе бесцеремонно подвергать мысленным искушениям. Ничего общего с кроткой, смиренной, святой личностью Пресвятой Богородицы она не имеет.

Относительно эльфийского хлеба заметим, что мир Толкина вообще не предусматривает Боговоплощения. Грех в нем есть, а искупления нет. Греху, кстати, подвержены все расы, вкючая и эльфов. Хоть они и называются "старшими детьми Илуватара", но в "Хоббите" предстают весьма сребролюбивыми и гордыми, а во "Властелине Колец" убивают врагов в огромных количествах, не терзаясь угрызениями совести. Раз нет ни искупления, ни Искупителя, то не может быть и Евхаристии. В таком случае, чудесные путлибы можно сравнивать разве что с калорийным пищевым концентратом, включающим стимулирующие добавки.

Что же касается дат важнейших событий во "Властелине Колец", то их совпадение с великими христианскими праздниками для истории Средиземья не имеет ровно никакого значения. Для мира, в котором нет Христа, 25 декабря и 25 марта ничем не лучше и не хуже других дней. То, что Толкин сознательно подстроил это совпадение, можно, конечно, рассматривать как реверанс перед римо-католицизмом, но можно рассматривать и как увлекательную игру чисел. В любом случае, в самом тексте "Властелина Колец" этого совпадения нет. Чтобы узнать о нем, надо внимательно изучить календарь Средиземья, который далеко не всегда печатается в приложениях.

К вопросу о "смысловых параллелях" примыкает интересная тема о географической семантике "Властелина Колец". Любой христианин знает, что восток - сторона света, более близкая к Богу, а запад - это убежище сатаны. Основания этого соотнесения таковы: "Восток" - одно из имен Божиих ("...по благоутробному милосердию Бога нашего, которым посетил нас Восток свыше" /Лк. 1, 78/); на востоке восходит, вновь появляется Солнце, которое есть своего рода икона Божества в мире. С другой стороны, запад - место, где Солнце заходит. Там скрывается свет, позволяя тьме распространяться в мире и расширять поле деятельности бесовским козням. В Житиях святых упоминается, что бесы, после окончания своих искушений, уходили в сторону запада. Таким образом, соотношение между востоком и западом, как между Божьей и вражьей сторонами, следует считать не просто христианской традицией, но и частью Священного Предания.

Толкин в этом вопросе решительно противоречит Священному Преданию. Значения частей света он меняет на противоположные: восток - это обитель мрака и зла, на востоке расположена зловещая страна Мордор, вотчина Саурона, в то время как запад - твердыня светлых сил. На западе расположены Ривендел и Хоббитания, а также Серебристая Гавань, из которой эльфы отправляются через Море в вечную блаженную страну, находящуюся за пределами мира Средиземья. Что побудило Толкина вывернуть наизнанку традицию Церкви? Некоторые объясняют это отождествлением Хоббитании с Англией: дескать, к западу от нее бескрайний океан с благотворным Гольфстримом, а с востока в течение истории постоянно приходили враги и завоеватели. Другие говорят, что дело было во враждебной, коммунистической, страшной России, нависавшей над Европой с востока, и в лояльной капиталистической, демократической Америке, готовой помочь с запада. Так это или иначе, но мы остаемся при мнении, что христианский писатель более уважительно отнесся бы к Преданию Церкви, чем это сделал Толкин.

Наконец, последний, "убийственный" аргумент высокомудрых "столпов" православного неомодернистского богословия. Они вещают: "Уж пусть лучше дети читают Толкина, чем, например, Аркадия Гайдара". Не будем спорить, чтение Толкина, возможно, лучше чтения Гайдара и, несомненно, лучше чтения Маркиза де Сада, Блаватской или Папюса. Но следует ли из этого, что детям вообще надо читать Толкина? Может быть, и лучше смотреть экранизацию "Властелина Колец" Питера Джексона, чем такие фильмы как "Калигула" Тинто Брасса, "Последнее искушение Христа" Мартина Скорцезе или "Чеховские мотивы" Киры Муратовой. Но следует ли из этого, что детям вообще следует смотреть "Властелин Колец"? Не будет ли несравненно лучше представить детскому вниманию сказки по-настоящему христианских авторов: Ершова, Пушкина, Андерсена? Не будет ли детям гораздо полезнее знакомиться с действительно серьезными, нравственными, поучительными фильмами: "Тонкая красная линия" Стивена Спилберга, "Сибирский цирюльник" Никиты Михалкова, "Хлеб детства моего" Ярослава Лупия? В идеале детей надо воспитывать на чтении Слова Божия, творений святых Отцов и Житий святых. Но уж если идти на компромиссы с мирской культурой, то надо выбирать такие произведения, в которых видны хотя бы отраженные отблески благодатного Божьего света, а не те, в которых пылает огонь страстей и обманчивым сиянием ослепляет прелесть.

Подводя итоги сего доклада, попытаемся разрешить наше изначальное недоумение: как могло случиться, что верующий, церковный христианин посвятил многие годы своей жизни изобретению псевдохристианской, гностической мифологии и написанию чуждых христианству, соблазнительных "волшебных сказок", которые для многих его ближних - христиан оказались не только не душеполезными, но и откровенно душевредными? По всей видимости, объяснить этот странный феномен можно лишь совокупностью факторов. Начнем с того, что христианские начала в мифе или сказке могут быть выражены лишь аллегорически, но Толкин, был противником аллегории. Следовательно, он сам, в отличие от своего друга К.С.Льюиса, лишил себя возможности отразить собственное христианское мировоззрение в своих "волшебных" сказках. Но это скорее формальная сторона проблемы. Более глубокое изучение биографии Толкина показывает, что он, сравнительно с тем же Льюисом, не был цельным человеком. Жизнь его состояла из нескольких сфер, - семья, церковь, университет, хобби (писание сказок), - весьма мало между собой связанных. Если Льюис был христианином во всем, и в жизни, и в литературном творчестве любого жанра, от "Просто христианства" до "Хроник Нарнии", то Толкин свою веру от литературного творчества сознательно и твердо отделил. Человеку православной душевной формации это явление может показаться удивительным и неестественным. Между тем, именно Толкин, а не Льюис, прекрасно подходит для иллюстрации психологии западного человека, описанной еще в 19-м веке И.В. Киреевским: "Западный человек раздробляет свою жизнь на отдельные стремления и хотя связывает их рассудком в один общий план, однако же в каждую минуту жизни является как иной человек. В одном углу его сердца живет чувство религиозное, которое он употребляет при упражнениях благочестия; в другом - отдельно - силы разума и усилия житейских занятий; в третьем - стремления к чувственным утехам; в четвертом - нравственно-семейное чувство; в пятом - стремление к личной корысти; в шестом - стремление к наслаждениям изящно-искусственным; и каждое из частных стремлений подразделяется еще на разные виды, сопровождаемые особыми состояниями души, которые все являются разрозненно одно от другого и связываются только отвлеченным рассудочным воспоминанием. Западный человек легко мог поутру молиться с горячим, напряженным, изумительным усердием; потом отдохнуть от усердия, забыв молитву и упражняя другие силы в работе; потом отдохнуть от работы, не только физически, но и нравственно, забывая ее сухие занятия за смехом и звоном застольных песен; потом забыть весь день и всю жизнь в мечтательном наслаждении искусственного зрелища. На другой день ему легко было опять, снова начать оборачивать то же колесо своей наружно-правильной жизни".

Осмелимся высказать предположение: едва ли можно быть искренне верующим, православным, церковным человеком и изобретать при этом миры, подобные толкиновскому. Православное сознание для этого не подходит: оно слишком трезвенно и интуитивно страшится любого вида прелести. Но для сознания римо-католического такого рода демиургическое творчество не только вполне возможно и приемлемо, но и внутренно оправдано. Римо-католическая духовность прелестна по самой своей сути. Любому православному человеку, знакомому с "житиями" римо-католических "святых", таких как Франциск Асизский, Катерина Сиеннская, Тереза Авильская или блаженная Анжела, это ясно как Божий день. Поэтому понятно, почему Толкин называл свою трилогию "глубоко католической книгой". В ней содержится та же прелесть, что и в римо-католической мистике, только концентрируется она не вокруг личности Спасителя, Божией Матери, святых и неправильного, экзальтированного отношения верующих к ним, а вокруг творения Божьего, земного мира и неправильного, мечтательного, фантазийного отношения к нему. Примечательно, что сам Толкин считал свое творчество, именно в такой форме, делом вполне богоугодным и даже, в некотором смысле, богодухновенным: "Разумеется "Властелин Колец" мне не принадлежит. Он появился на свет потому, что так было суждено, и должен жить своей жизнью, хотя, естественно, я буду следить за ним, как следят за ребенком родители". Под конец жизни Толкин, кажется, полностью уверовал в реальность созданного им Средиземья: "Эльфы и Люди, с точки зрения биологии, принадлежат к одному и тому же виду, иначе они не могли бы заключать между собой браки и производить здоровое потомство (пускай такое бывает крайне редко, оно все же случается). Родство между Эльфами и Людьми - неотъемлемая черта моего мира, воображаемого, рудиментарно вторичного, но моего. И если Творцу будет угодно "оживить" его в том или ином измерении, тогда всякий, кто захочет, сможет войти в него и изучать тамошнюю биологию в полевых условиях. Пока же мой мир таков, каков он сейчас, - честно говоря, порой мне кажется, что не я его создаю, а он "проявляется" через меня, - прежде всего продукт воображения, а описание этого мира - произведение литературное и, не побоюсь сего слова, дидактическое". Что это, как не классический образец "мнения", прелести и самообольщения?

Необыкновенный успех "Властелина Колец" во всем мире показывает, что современному человечеству по нраву подобные прелестные фантазии. Ведь это так интересно: раздвинуть рамки нашего привыч