Другой театр. Где вместо голой задницы – нагая правда

На прошлой неделе – неожиданный звонок. – Это Губенко.

Приглашаю вас на спектакль. Театров я боюсь, не хожу в них и вряд ли начну.

Ехал на Таганку озадаченный. Да и название ясности не добавляло: "Концерт по случаю конца света". Какого света? Почему концерт?

Добрые люди просветили: Таганки давным-давно две.

Есть одна, либерально-гламурная.

Есть другая, там вместе со своей командой окопался народный артист РСФСР, последний министр культуры Советского Союза Николай Николаевич Губенко.

Живут Таганки – стенка на стенку, подпирая друг друга локтями, и представляют два противоположных полюса нашего общественного сознания.

Первое, на что обращаешь внимание в фойе – красный флаг. Не стыдливо собранный в узел и выцветший, не один из двадцати полосатых флагов, а натуральный такой красный флаг.

В общем здесь его не спускали. И "Концерт" – наглядное тому подтверждение.

Пересказывать сюжет не буду, сами сходите.

Но если вкратце, то усилиями современной труппы (актёры играют актёров – застревающих в пробках, нервных, бедных, выпивающих) за три часа перед вами будут развернуты последние 300-400 лет отечественной истории. Точнее, что от них осталось.

Триста лет, вплотную подкатившиеся к пропасти, которая вот-вот поглотит и Пушкина, и Курчатова, и Блока, и Гагарина, и Рождественского, и Берггольц, и Менделеева, и Минина с Пожарским, и Гапона с Николаем, и Горбачева с Березовским. Всех. Ничего не останется.

 Это пропасть забвения, пропасть деградации, разверзающаяся там, где на Вечном Огне жарят яичницу, а у Родины-Матери танцуют твёрк. По всем канонам современного искусства спектакль поддерживается видеоинсталляциями.

На экране сменяют друг друга фрагменты кинохроники, ютубовских роликов, телевизионных новостей. Сценарист ломает тумблер, постоянно миксует прошлое с настоящим, великое вчера с ничтожным сегодня. – Я вас любил, любовь еще быть может... – Вот опять уходит тёлка от меня, от меня. Потому что нету денег ни рубля, ни рубля. Нахрапистый "герой нашего времени" снова и снова выпинывает со сцены "героев былых времен". В какой-то момент противопоставление превращается в настоящую пытку.

Тот, кто сочинял "Концерт", знал, куда бить.

Вот Маяковский. А вот шабаш олигархов на "Авроре". Вот Есенин. Вот Горький. А вот Прохоров. Вот Клебанов. Вот Матвиенко. Вот вьется вокруг них пишущая и снимающая обслуга. Да, ведь это не на Крейсере танец. Это танец на чьей-то спине!

– Вы не память о Революции оскорбили. Вы же в детство мое наплевали...

И звонко из темноты: "Дремлет притихший, северный город". Кровавое воскресенье.

Октябрь 93-го. Чечня. Дирижирующий Ельцин. Прощание с Лениным. 12 апреля и 9-е мая.

Блокада Ленинграда.

Похороны Сталина.

Семибанкирщина.

Семибоярщина.

Вставание с колен.

Сидел я слегка обалдевшим. Не мог поверить. Центр Москвы.

Тут же кругом теперь Гоголь-центр шаговой доступности. Садовое Кольцо. Эксклюзивная плитка. 200 рублей в час за парковку и колокольный звон вперемешку со звоном ресторанного фарфора.

И среди всего этого не просто красный флаг торчит.

Тут целый агитационный бронепоезд катается!

О Ленине – гордо.

О Сталине – с придыханием.

О Страстотерпце – презрительно, как заслуживает, не по-поклонски.

Об олигархах и нынышних управителях – только что не матом.

– Где ты, где ты, "Аврора", почему молчишь? ..

.В один момент по сцене проплывают флаги всех союзных республик, а за ними – на роликовых коньках, замешкавшийся флаг ДНР.

Вы же хотели новаторства? Вот вам новаторство...

С ужасом ждал окончания.

Казалось, вся гламурная, золотопогонная, хрустящая бургерами и дореволюционными булками Москва обрушится на невысокого седого человека, который рискнул учинить здесь такое. А он, выдохнув из себя известный (впрочем, всё менее известный) гоголевский монолог, уронил голову в поклоне...

Сейчас, сейчас ему конец!

Его должны освистать, заулюлюкать, раздавить высокомерной тишиной и неловким кашлем.

Ну в самом деле, кто здесь будет аплодировать Губенко? Кому понятны эти упрямые могикане, вцепившиеся в свой несуществующий флаг, под каждой кроватью готовые разглядеть Аллена Даллеса, Мадлен Олбрайт и ненавистное ЦРУ. Какая, к чертовой матери, Аврора?!

Стоячая овация.

Семьсот человек.

Я озирался, изучал соседей, и было мне, товарищи, странно.

И было мне чудно. И видел я распухшие глаза студентов, играющие желваками лица стариков.