Чем опасен этноцид русских

В начале января 2016 года я работала в библиотеке в Донецке: читала журналы на русском и украинском языке за 2008–2013 годы, предназначенные для украинского учительства — то есть не узкой, а довольно-таки массовой аудитории, ведь предполагается, что идеи эти учителя имеют право нести в среднюю школу.

Журналы поражали своей откровенностью: за годы до того, что украинцы называют «аннексией Крыма», в них говорилось об «аннексии Кубани» (якобы злостно отнятой у Украины), «геноциде украинцев УССР и Кубани», «украинских» Курске и Белгороде, «украинской» сибирской нефти, которую россияне ни за что не освоили бы без украинцев, о том, что россияне — не русские и, вообще говоря, русскими не могут называться, потому что они — угро-финны, татаро-монголы и т.д. и т.п.

Это еще те самые годы, когда разговоры про «братский украинский народ» были в России общим местом, когда казалось, что все идет как должно… Этноцид русских на Украине? Ну что вы, смешно даже слушать, поезжайте на Украину, там все говорят по-русски… Писатель и ведущий бог знает скольких программ Дмитрий Быков всерьез считал это свидетельством непритеснения русских Украины: «Я часто бываю в «Артеке» — там все говорят по-русски».

В эти самые годы, повторяю, на Украине никто ничего не скрывал. Они все говорили прямо — мы просто не хотели слышать, нам хотелось жить спокойно.

Вот статья «Политкультурность в курсе школьной истории»: «Волынь стала малой родиной для немцев, поляков, евреев, Одещина — для болгар, гагаузов, греков, молдаван, Буковина — для евреев, румын, немцев»… Где же русские на Украине? Их нет, как и вообще нет в природе. Есть русскоязычные украинцы и есть россияне, а россияне — это по умолчанию граждане РФ, каковая РФ включает в себя и «украинскую» Кубань.

В одном из таких журналов — на этот раз не историческом, а филологическом — я наткнулась на откровения главного редактора. 2011 год! И он, этот русскоязычный киевлянин, пишет о том, что русским на Украине быть невыгодно и дискомфортно. Что Россия фактически ничего не делает для русских Украины, а Украина и подавно не собирается этим заниматься даже в пределах собственной Конституции. Что русскоязычные регионы вообще-то содержат Украину, не получая за это даже уважения.

Но из этих смелых посылок делается два вывода. Первый: «Наш общий долг перед мировой культурой — не уничтожать украинский язык, а развивать его… протащить закон о русском языке как о втором государственном нельзя ни в коем случае». Второй: «Чтобы добиться успеха на Украине, наши дети (в смысле — дети русских Украины) должны знать украинский язык даже лучше украинцев».

Возможно, вы уже готовы осудить редактора за конформизм. Вот, дескать, русские Украины, если они есть, то ведь не протестуют же?..

Но разве мы — мы сами, в России, — протестуем? А ведь мы не жили более двух десятилетий в условиях жесткого всестороннего подавления русского национального чувства (которое перед этим было еще основательно зачищено советским воспитанием — «стыдом за шовинизм»). Мы не находимся под прессом, в ситуации отсутствия выбора, когда следует прямо опасаться за свою жизнь и судьбу детей. Но разве мы — протестуем?..

В том же 2011 году высокопоставленный российский чиновник Константин Косачев в интервью украинскому журналу «Профиль» говорил: «Если дать русскому языку такие же полномочия и свободы, как украинскому, то от этого мог бы пострадать уже украинский язык, что было бы совершенно неправильно для судьбы государственности, для суверенитета Украины». Да помилуйте, российский ли это государственный деятель говорит? Он самый. Где ж он теперь — может, в позорной отставке? Нет, все хорошо у него, занимается, как и прежде, международными отношениями.

Вот пример помягче. Лето 2014 года. Известный московский публицист в частной беседе говорит мне, что решение проблемы русских Украины — разделить Украину. Она (добавлю от себя) прекрасно делится. Сегодня этот человек, которому вроде бы никто не угрожает, про «разделить» не заикается.

Он пишет, что для защиты русского языка Россия должна на Украине издавать учебники и открывать кружки при библиотеках. Всего три года прошло. И вот уже: ваш рак неоперабелен, попробуйте настойку из мухоморов…

Публицист, разумеется, так прямо не говорит, а ссылается на то, что якобы подобным образом действовали американские пропагандисты в России. Но за американскими пропагандистами стояли сильнейшая экономика, высокотехнологичная держава, впечатляющая самоуверенность, привлекательный образ жизни, к которому в России стремились многие, начиная с высшего руководства. И поэтому их слово, мягко скажем, имело вес. За Россией нет ничего из этого. Наши учебники украинцы презрительно отпихнут, в наших «кружках при библиотеках» будет раздаваться обычное «братолюбивое» блеяние.

Но дело не только в этом. Что Украина для американцев? Плацдарм, пространство для эксперимента, инструмент влияния. Что Украина для России? Беда в том, что мы сами не знаем. Этноцид русских, говорите? Практически полное вытеснение русского языка из школ? Ну, это же их страна, да? Мы, россияне, тут ни при чем…

Ведь в чем отличие этноцида от геноцида? Каждый человек примерно знает, чем отличается мертвое от живого, — и почти каждый желает оставаться среди живых. Поэтому каждый знает, что геноцид — страшное преступление, поддерживать которое недопустимо. А этноцид? «Мой дедушка — мордвин, а бабушка — казачка, какой же я русский?!» — такое сплошь и рядом можно услышать даже в самой России.

Дело в том, что национальная принадлежность — не абсолют, она не имеет неизменной ценности. Она имеет изменчивую ценность. И национальные государства, когда они есть, занимаются тем, что такую ценность создают. Или не создают, если их нет.

Поистине символично, что именно в России — стране, которая гордится тем, что победила нацизм (то есть примитивное восприятие людей по «чистоте крови»), настолько прижились выяснения «чистоты крови» и отрицания по этому признаку. «Татарская фамилия? Какой же ты русский?!» — «Малороссийская фамилия? Ясно, хохол!» — «Мать русская, а отец еврей? Ну, так это получается еврей…»

Не случайно после развала Советского Союза поднялась такая громадная волна поисков у себя «инокровных» предков, и в особенности — из «привлекательных» наций: немцев, поляков, евреев… да хоть бы из «вольнолюбивых казаков», которые противопоставлялись «рабским русским». Никто не хотел быть русским. И ни одно на свете государство не ставило себе целью обозначить, что быть русским — хорошо, что русские — важны, причем важны повсеместно, что русские — как и любой другой народ — не исчисляются «чистотой крови»…

Этноцид русских начался не на Украине. Он начался в России, которая в этом смысле воистину стала преемницей Советского Союза. И оказалось, что этноцид — это медленно и вроде бы не страшно. «Ну, не буду я русским, тем более у меня бабушка — татарка. А дети уедут в США, внуки уже будут американцами. Забудут русский язык? Неприятно, но что поделаешь, если он не нужен».

А русским на Украине, думаете, он будет неизменно нужен? Скажем прямо: там не нужен и украинский. «Мова» имеет орнаментальное значение, никто и никогда не возвысит «мову», но ведь у создателей этого смешанного малоросско-польского наречия и не было такой задачи. Свою задачу — сугубо политическую — «мова» выполнила.

Да, это работает так. Можно не быть русскими, можно считать русских Украины «русскоязычными украинцами» — это все размытые сущности, это все — можно. Сто лет — всего лишь срок жизни дерева, но его хватает, чтобы создать народ, верящий, что он «тысячу лет боролся за независимость», или поколебать народ в основах, действуя, как рычагами, «чистотой крови» или «стыдом за прошлое».

В итоге размытые сущности — подобно тому, как размытый фундамент обрушивает дом, — обрушивают целые страны. Если вы считаете, что в том, чтобы стать ингерманландцем, нет ничего страшного, — значит, это не страшно.

Татьяна Шабаева, журналист, переводчик