Пирамиду перевернули и обрушили

На этой неделе исполнилось 80 лет со дня рождения видного советского экономиста, профессора, доктора экономических наук, последнего премьер-министра Советского Союза Валентина Сергеевича Павлова.
Предлагаем вашему вниманию фрагмент из его книги «Упущен ли шанс? Финансовый ключ к рынку» – как разрушали СССР.

Сегодня, когда окончательно развеялся пропагандистский угар бесконечных перестроечных речей Горбачева и несколько приумолкли голоса радикал-демократов, стало хорошо просматриваться то, что нелегко было в пылу политических борений горбачевской эпохи: планы разрушения СССР разрабатывались по разным направлениям. Одно из них, по мнению большинства – главное, предполагало ставку на центробежные националистические силы. В конечном итоге именно они и разорвали СССР на части – во всяком случае, внешний распад великой державы выглядел именно так.
Однако людям, причастным к большой политике, понимаемой в широком государственном смысле, а не как идеологическая грызня партдемократов с партконсерваторами, ясно другое. Подогретый радикалами из так называемых «народных фронтов» национализм, так сказать, в одиночку, сам по себе, не смог бы разрушить державу, к которой народы сплачивались столетиями, причем по тому же естественному, «континентальному», а не заморско-колониальному принципу, по какому постепенно прирастали к Франции Прованс и Лангедок, а к США штат Техас. Чтобы разорвать могучие силы притяжения, только пропагандистских усилий было явно недостаточно. Требовалось нанести упреждающий сокрушительный удар по экономике.
Но и экономику, пронизанную кровеносными сосудами тесно переплетенных и разветвленных народнохозяйственных связей, то же не так-то просто было расчленить на части. Этому упорно сопротивлялась промышленность, а значит, сами трудящиеся. Короче говоря, на различных производственных уровнях очень мощно действовали силы центростремительные, противостоявшие планам радикалов-перестройщиков.
И решающий удар был нанесен по главному нервному узлу экономики, чтобы парализовать ее, лишить миллионы людей воли к сопротивлению. В этом случае они становились бы послушным орудием в руках перестроечных пропагандистов, и речь шла бы лишь о зомбировании – о задаче, с которой демпресса научилась хорошо справляться.
Для людей знающих этим главным нервным узлом, безусловно, являлась единая финансовая система СССР. Не разрушив ее, нечего было и мечтать о сокрушении державы. Во всем мире именно финансово-кредитная система всегда выступает основным показателем здоровья или недуга хозяйственного организма, она является тем «архимедовым рычагом», с помощью которого можно перевернуть экономику – либо оздоровить ее, либо разгромить, высосав из нее все соки.
Широко известен хрестоматийный пример из истории прихода к власти большевиков. В ходе Октябрьского переворота 1917 года первым делом они захватили почту и телеграф. Но почему-то и раньше и теперь упускают из виду другое немаловажное событие тех же дней. Одновременно для Ленина первыми объектами захвата стали банки. Немногие знают, что большевики никогда не преследовали банковских служащих, а наоборот, создавали для них привилегированные по тем временам условия работы. Любопытно, что по своему социальному составу Императорский Российский банк состоял в основном из людей дворянской крови. Совсем уж поразительно, что эти специалисты благополучно продолжали трудиться в советских банках, ибо их не тронул даже Сталин. Насколько мне известно, один из последних крупных банковских работников дворянского происхождения уволился со службы по достижении преклонного возраста лишь в 1938 году.
И еще одна историческая параллель в той же связи. История свидетельствует, что левые эсеры на определенном этапе революции вынудили большевиков создать коалиционное правительство, угрожая организацией через профсоюз ВИГЖЕЛЬ всеобщей забастовки железнодорожников. А, как известно, паралич транспорта – это паралич экономики. Тактику наших левых эсеров с успехом использовал в Чили Пиночет. Организовав всеобщую забастовку водителей грузовиков и автобусов, после чего и сверг правительство Альенде. Штурм дворца Монкадо стал не началом, а завершением борьбы. Финансы, банковская и денежные системы, в принципе, абсолютно сопоставимы с ролью транспортной системы, поскольку в современном мире тоже обеспечивают продвижение товаров от производителя к потребителю, обслуживая обмен и торговлю, без чего немыслимо и производство.
Учитывая сказанное, нетрудно понять, почему центральным элементом борьбы против СССР как государства стало расшатывание денежного обращения и финансов. Только через подрыв единой денежной системы можно было не на словах, а на деле разрушить федеральное устройство страны.
Пробный шар еще в 1990 году прокатала Украина, выдвинув проект выпуска своих «державных грошей». Мы быстро изучили этот вопрос. Очень оперативно и обоснованно ответили, что в единой экономике разные деньги существовать не могут. Кстати, нынешний плачевный опыт украинских и других купонов полностью подтвердил полнейшую некомпетентность националистов в вопросах финансов и денег: сколько бед из-за этого обрушилось на простых людей!

* * * 
Российская Федерация официально не обращалась в Центр с предложениями о своем собственном рубле. Однако весь курс правительства РСФСР, а также Съезд народных депутатов и Верховного Совета России представлял собой неустанные попытки разрушить единство денежно-финансовой системы СССР, ибо руководители Федерации отлично понимали: пока деньги в руках Центра, им с Центром не справиться. Поэтому в 1990 году стержнем российской политики стало принятие программы создания собственной кредитно-финансовой системы.
Когда Верховный Совет России принял такое постановление, зеленый свет полному развалу СССР был открыт. Со стороны Госбанка СССР, который возглавлял Геращенко, сразу же последовала резко отрицательная реакция. Был немедленно подготовлен проект президентского Указа, отменяющего решение ВС России. А президент СССР как раз незадолго до тех событий получил от съезда депутатов чрезвычайные полномочия, дававшие ему право отменять или приостанавливать законодательные акты союзных республик, не соответствующие общесоюзному законодательству, Конституции СССР. Поэтому я ничуть не сомневался, что Горбачев воспользуется своими законными полномочиями для того, чтобы отвести угрозу распада, внезапно нависшую над СССР.
Но, к сожалению, вышло иначе. И для того, чтобы стала понятнее логика тех трагических событий, необходимо подробнее разъяснить суть дела.
Смысл противостояния РСФСР и Центра заключался в том, что Россия хотела создать свою автономную банковскую и денежную систему. С этой целью планировалось все доходы, поступавшие на территорию РСФСР, забирать в бюджет российского правительства. Оно уже самостоятельно должно было определять, какую долю поступивших доходов и на какие цели выделить в союзный бюджет. Это был принцип перевернутой пирамиды. Хвост начинал вертеть собакой. А в самой постановке вопроса содержалось непреодолимое, объективное внутреннее противоречие.
Существует непреложный закон возвышения потребностей. Людям, упрощенно говоря, всегда что-то недостает, хочется большего, чем имеешь. На финансовом языке сие означает, что потребности растут быстрее, чем возможности их удовлетворения. Это и становится стимулом к дополнительным заработкам. Та же характерная закономерность распространяется и на территориальные или производственные сообщества людей: повторяю, всегда и всем чего-то не хватает – и у нас, и в Америке, и в Германии.
Поэтому каждое государство вынуждено ранжировать общественные нужды на первоочередные и второстепенные.
В первую группу, естественно, входят расходы, удовлетворяющие всеобщие потребности и гарантирующие независимость государства. Это, например, финансирование фундаментальных научных исследований, содержание армии, электростанций – ведь электричеством пользуется каждый. Возможно, наиболее характерен для СССР пример с пенсиями. Человек двадцать лет отработал на «северах» и переехал в Среднюю Азию или на Кавказ, но повсюду он получал свою «северную» пенсию, потому что пенсии назначались единообразно по всей стране.
Другие, не первоочередные, расходы «опускались» на уровень республик, областей, и они сильно зависели от местных возможностей. Поэтому неизбежно возникло различие в удовлетворении общих и региональных потребностей. Скажем, в армии, где бы ни дислоцировалась та или иная часть, вас обязаны обеспечить обмундированием, другими видами довольствия – и точка! А что касается, например, строительства поселковых дорог или нового здания для сельсовета, то здесь как получится, в зависимости от финансовой ситуации на данной территории. Такой порядок сложился во всех странах. Это закономерность общественного развития. Залог единства и независимости любого государства.
Но Российская Федерация в 1990 году задумала перевернуть вековую систему. Поставить все с ног на голову, сперва направлять средства на удовлетворение местных, республиканских надобностей, а уже остаток выделять на общесоюзные цели.
Для каждого здравомыслящего финансиста было ясно: в повестку дня поставлена задача разрушения СССР как единого государства. Ведь республиканские нужды необъятны. В силу этого, на такие обязательные расходы, как содержание армии, органов безопасности, других общесоюзных институтов и служб, денег, безусловно, не хватит. При распределении ресурсов снизу на первый план всегда выступают второстепенные нужды, а общегосударственные финансируются по остаточному принципу, что противоестественно. Центр перестанет выполнять свои функции и рухнет. Собственно говоря, несколько позднее именно этот конфликт оказался наиглавнейшим в Ново-Огареве. И вовсе неспроста «демократическая» печать пустила в то время в оборот формулу «9+0», обозначая нулем Центр.
Наиболее рьяные демократы, в том числе такие, как Г. Попов, развернули яростную кампанию против Центра, окрестив его «черной дырой», в которой пропадают российские деньги. Но никто не мог ответить на вопрос, что такое Центр? А я, к слову сказать, многократно задавал его тогдашнему председателю Совета Министров РСФСР Силаеву, его заму Фильшину, которые были главными исполнителями замысла по обособлению российской финансово-кредитной системы. Не думаю, впрочем, что именно они изобрели этот очень острый, бивший в самую точку, по сути своей политический ход, поскольку их высказывания порой не свидетельствовали о глубоком понимании этого замысла. Мне все время казалось, что они поют с чужого голоса. Некоторые тонкие вопросы на этот счет часто ставили их в тупик. Кто конкретно был истинным идеологом хорошо продуманной, дальновидной, стратегической идеи разрушения СССР посредством финансового тарана, мне неизвестно.
Однако нельзя не напомнить о таких фактах. Особенно активно политическую карту борьбы с Центром разыгрывали прибалтийские республики, Украина и Россия. При этом было хорошо видно, что они атакуют Центр скоординированно. Повсюду основная деятельность в этом направлении идет через радикальное политическое движение, назвавшее себя в Российской Федерации «Демократической Россией», а в других республиках принявшее обличье народных фронтов. Между тем печать не делала секрета из того, что на «ДемРоссию» очень активно работает солидная группа ученых, а конкретно – почти все отделение экономики Академии наук СССР, включая Аганбегяна, Шаталина, Петракова, Заславскую, Арбатова, других известных ученых и, конечно, самого активного из них – Богомолова. Почти все они впоследствии вошли в консультативный совет Ельцина.
В орбиту «ДемРоссии» не входил, по существу, только Институт экономики АН СССР, его директор Абалкин, а также Ситарян.
За каждым из этих ученых стояли крупные академические центры. И советники «ДемРоссии», вполне понятно, разрабатывали те задачи, которые перед ними ставили. Думаю, при выработке стратегии борьбы за «российский суверенитет» их компетентное мнение было учтено не в последнюю очередь. Острием этой стратегии и стало создание обособленной российской кредитно-финансовой системы. Множество фактов указывает на то, что в тот период политики наши не смогли бы самостоятельно нащупать это самое уязвимое место федерального государства, его главный нервный узел. Доморощенные политики всех рангов, как отмечалось выше, мыслили исключительно категориями власти, а не финансов. Безусловно, им умело подсказали, что надо делать в первую очередь.

* * * 
Таковы факты и от них не уйти.
Помнится, несколько раз я говорил Силаеву, Фильшину:
– Давайте разберемся, что такое Центр? Вот есть Совмин и в его составе 113 министров, у каждого пять замов. Прибавим к ним членов коллегий, и наберется всего-то две-три тысячи чиновников самого высокого ранга. В каждом министерстве в среднем по тысяче человек, значит, в общей сложности отраслевых чиновников наберется 150 тысяч. Ну, пусть полмиллиона – с большим запасом. Уж никак не больше. Вот это и есть «очеловеченный» Центр со всеми его потрохами. Теперь достаньте союзный бюджет и посмотрите графу расходов.

Там сказано, что на содержание Совмина, всех министерств и ведомств отпускается сумма в пределах трех миллиардов рублей в год, а весь бюджет 350 миллиардов. Речь, выходит, о сумме, составляющей менее одного процента. И этот Центр пожирает все российские деньги?!
Вдобавок, надо учесть, что советские правительственные чиновники в значительной мере выполняли те функции, которые на Западе входят в компетенцию персонала частных компаний. Поэтому, если сопоставить численность аппаратов управления в СССР и в США, то в действительности наш аппарат в силу своей централизации был гораздо меньше и обходился обществу гораздо дешевле. Данные об Америке либо скрывали, либо сравнивали несопоставимые цифры и величины. (Неудивительно, что Г. Попов, считавшийся специалистом по американскому управленческому опыту, промолчал об истинном положении в этом вопросе, несмотря на массу своих выступлений в прессе.) Зато бесконечно трубили о восемнадцати миллионах чиновников, пожирающих львиную долю национального дохода страны. В их число включили даже заводскую итээровскую прослойку, без которой вообще немыслимо управление любым производством. И все это зачислялось на счет монстра «командно-административной системы», ассоциируемой с Центром. После такой артподготовки Центр, конечно же, подлежал не просто реконструкции, а исключительно ликвидации, изничтожению.
Как известно, сегодня аппарат управления только в России намного превышает как по численности, так и по привилегиям союзные времена. А уж что касается непосредственно Москвы, то в ней число чиновников раздуто до немыслимых масштабов. Но в данном случае хочу особо подчеркнуть другое. Если вернуться к той методике, что пользовались демократы, то в число сегодняшних чиновников необходимо внести и весь предпринимательский менеджмент, весь бесчисленный аппарат банковских служащих. И тогда былая цифра 18 миллионов, думаю, будет втрое побита одной лишь Россией.
И, конечно, ни итээровских работников, ни менеджмент, ни банковских служащих нельзя причислять к чиновничьему племени. А если взять данные без них, если, в частности, взглянуть и на аппарат бывшего союзного Совмина, то выяснится, что, с учетом его функций, он был гораздо компактнее зарубежных государственных управленческих структур. Ведь, скажем, только в департаменте сельского хозяйства США трудятся двенадцать тысяч чиновников, а кроме того, в аграрных департаментах каждого штата еще по пятьсот. И тем не менее пресса того периода превратила союзный Центр в некое пугало, средоточие многомиллионной невиданной бюрократии, в единственную помеху на пути к полному изобилию.
Таков был политический заказ.
Российские политики, пришедшие к власти на волне весенних выборов 1990 года, фактически сразу взяли тот курс, который в конечном итоге привел их в Беловежскую пущу. Не сомневаюсь, многие из них не осознавали истинных целей выбранного маршрута, не хотели развала СССР, а рассматривали борьбу с Центром как отстаивание интересов россиян. Они стремились лишь исправить диспропорции в распределении национального дохода между союзными республиками. Но в данном случае, как и во многих других, сказывалось непонимание, недооценка финансово-денежных процессов, которые развиваются по собственным объективным законам и влекут события уже независимо от желания политиков.
Лозунговые, митинговые демороссовские аргументы тех лет общеизвестны: «Россия сама проживет!», «Мы больше не должны кормить других!» Такое игнорирование очень тесных народнохозяйственных связей между союзными республиками, которые сегодня судорожно пытаются восстановить страны СНГ, было очень характерно для радикалов. Но поразительно, что эти же доводы высказывал и Силаев. Он утверждал, что экономика РСФСР построена по принципу единого народнохозяйственного комплекса, в силу чего может прекрасно развиваться, выделившись из всесоюзного контура. Обратите внимание, это говорил бывший министр авиационной промышленности СССР. Заводы этого министерства размещались во многих республиках. А уж бесчисленные комплектующие изделия для самолетов и вовсе поставлялись со всех концов страны. Поэтому я просто не мог верить в искренность силаевских утверждений. И тогда и сегодня убежден, что предсовмина РСФСР попросту выполнял чей-то политический заказ. Дальнейшие события, надо сказать, это подтвердили.
Тут я должен напомнить, что усилия по развалу единой кредитно-финансовой системы СССР полностью совпали во времени с массированной пропагандистской кампанией по дискредитации армии и службы безопасности. Все вместе взятое неопровержимо указывало на то, что истинные, неизреченные, замаскированные цели всей совокупности тогдашних политических устремлений демороссов состоят, прежде всего, в сокрушении СССР как такового. Возможно, большинство исполнителей и даже некоторые «солисты» того перестроечного спектакля не понимали его общего замысла. Однако объективная оценка происходившего в то время не оставляет сомнений в четкой заданности событий. Удары по армии ослабляли защиту от внешних опасностей и умаляли мировую роль державы. Удары по службе безопасности развязывали руки мафиозной коррупции и «пятой колонне». Наконец, удары по денежно-финансовой системе перерубали тот обруч, который стягивал воедино федеративное государство. Вся программа разрушения, включая первоочередной захват средств массовой информации, была выстроена с идеальной четкостью. Непонимание обществом истинных ее целей объяснялось, видимо, лишь тем, что явно по незнанию недооценивалось первостепенное значение финансового тарана, которым взламывали федеративное устройство державы.
Но финансистам, повторяю, было ясно все.

* * * 
В новейшей историографии, появившейся уже в постперестроечные времена, утвердилось мнение, что главной несущей конструкцией, которая поддерживала существование Советского Союза как единого государства, явилась Компартия, чьи властные полномочия единообразно распространялись абсолютно на всю территорию страны. Когда рухнула Компартия, тогда, мол, и пришел естественный, логичный конец существованию СССР. Однако эта точка зрения не только очень поверхностна, но и излишне политизирована. Хочу повторить: в основе распада державы лежало, прежде всего, нарушение единства ее денежно-финансовой системы. Именно вокруг этой архиважной проблемы и разгорелась основная борьба в Ново-Огареве. Крушение КПСС, чья судьба была предрешена Горбачевым, вовсе не означало бы автоматического распада Союза. Развала не последовало бы, если лидеры республик не рвались к полной самостоятельности в управлении финансами на своей территории.
Не армия, не служба безопасности, а деньги дают истинную власть – эта истина стара как мир.
И борьба российского руководства с Центром (читай, союзным правительством) изначально – с лета 1990 года – приобрела, прежде всего, характер противоборства в сфере управления финансами. Этот процесс находился на периферии общественного внимания. Все были поглощены политическим противостоянием Горбачева и Ельцина. Однако именно схватка вокруг обособленности являлась политическим стержнем того периода. Именно от ее исхода зависела судьба единого союзного государства.
В то время я был министром финансов СССР. Мне приходилось много раз беседовать на эту тему с российскими руководителями. Спрашивал их: чего вы хотите? Чего добиваетесь? Вы же специалисты и понимаете – должны понимать! – что бюджетную систему снизу строить нельзя. Это абсурдно и невозможно. Поэтому ответьте мне на вопрос: «Вы хотите перевернуть пирамиду России?» – Россия ведь тоже является федерацией. Ну, хорошо, вы хотите превратить Союз в подобие ООН, которая тоже существует на взносы ее членов. А как, по вашему мнению, будет строиться бюджетно-финансовая система самой России?
Таким образом, я до предела заострял постановку вопроса. Вынуждал собеседников говорить начистоту, открывать их истинные намерения. Впрочем, то ли по наивности, то ли по безответственности своей ничтоже сумняшеся отвечали:
– А внутри РСФСР мы все оставим по-старому! Россия – единое государство! Тут никаких разговоров быть не может: единый бюджет, единая кредитно-финансовая система.
Так говорили, в частности, тогдашние министр финансов Лазарев, председатель Российского банка Матюхин. И это означало, что они открытым текстом выбалтывали главную цель, которая стояла в ту пору перед российским политическим руководством: разрушить, ликвидировать Советский Союз!
Будущим историкам необходимо это понять.
Да, уже тогда речь шла именно о ликвидации СССР. Шумная пропагандистская кампания демороссов по борьбе со зловредным Центром преследовала цель отвлечь внимание от истинных целей разрушителей. Действительно, если бы российское руководство выступало только против союзного правительства, которое, по его мнению, неразумно ведет экономическую политику, то нужно было бы идти по совершенно другому пути. Следовало бы ставить вопрос о передаче его функций правительству какой-то союзной республики, скорее всего, именно Российской Федерации. Но в этом случае речь ведь все равно шла бы о каком-то Центре, как его ни назови. Только такой Центр и гарантирует существование единого государства.
Однако уже в то время именно этот вопрос стал одним из самых щекотливых и болезненных. Требования России слишком явно ассоциировались у других республик с идеей возрождения Российской империи. В приватных беседах с республиканскими руководителями мне не раз приходилось слышать, что ликвидация Центра с фактической передачей его функций России, по сути, будет знаменовать собой превращение Союза в Империю. Такой поворот событий их абсолютно не устраивал. Что же касается Кравчука, то надо отдать должное его последовательности. Он с самого начала открыто говорил, что Украина ни в коем случае не войдет в состав России. По этой причине, кстати, в разных республиках заметно различалась постановка вопроса всесоюзного референдума о единстве СССР, проведенного 17 марта 1991 года. А сегодня уже всем ясно, что та легкость, с какой ратифицировали Беловежский сговор в бывших союзных республиках, была следствием именно «имперских» опасений. Республики, входившие в состав СССР, после августовских событий 1991 года, когда непомерно возросла роль Ельцина, не желали оказаться в составе Российской империи, как бы она в то время ни называлась.
Наиболее радикальные российские политики, ведомые в то время Бурбулисом, видимо, понимая, что простой перехват Россией функции Центра в силу вышеназванных причин вызовет слишком крупные политические осложнения, а попросту нереален, ради полного захвата власти и сделали ставку на развал, на ликвидацию СССР как такового. Для этого, повторяю, требовалось уничтожить, удушить Центр. Свести его полномочия к тому мизерному набору прав, который умещался в кружочке между большим и указательным пальцами Ельцина. Основным средством для достижения этой цели и стало обособление кредитно-финансовой системы РСФСР.
Несколько раз я беседовал на эту тему со Скоковым, с которым у меня были неплохие отношения, и он мне говорил, что разделяет мою тревогу, что считает крайне неразумным разрушение единой денежно-финансовой системы страны. Однако ничего на этот счет толком сказать не может, поскольку это не его компетенция, он занимается производством, экономикой. Скоков понимал, о чем идет речь, куда в действительности ведет конфронтация России и Центра, но однажды прямо сказал мне: мое мнение в этом вопросе не учитывается. Это политика, а не экономика.
И верно, постановление российского Верховного Совета о создании обособленной кредитно-финансовой системы России, принятое в июле 1990 года, было, безусловно, сугубо политическим актом, роковые последствия которого депутаты, разумеется, прогнозировать не могли. Они в тот момент просто подчинялись логике борьбы за власть. Не перешагнув через единство финансов и денег, победить Горбачева было невозможно. Между тем исторический подход требует точности, объективности в оценке всех политических сил того периода – слишком уж грандиозными были происходившие события.
Впоследствии депутаты Верховного Совета справедливо укоряли Ельцина за то, что в Беловежской пуще он вместе с Кравчуком и Шушкевичем ликвидировал Советский Союз для того, чтобы избавиться от Горбачева. Однако сами депутаты еще в июле 1990 года – за полтора года до Беловежской пущи! – по той же самой причине безответственно и недальновидно пошли на слом единой денежно-финансовой системы СССР. В этом отношении депутаты шли намного впереди Ельцина.
Я не знаком с результатами поименного голосования в бывшем Верховном Совете РСФСР по вопросу об обособлении кредитно-финансовой системы, но убежден, что «за» голосовали многие из тех, кто сегодня горячо призывает к воссозданию великой державы. Однако почему-то ни от кого пока не слышно ни слова покаяния за ту роковую ошибку. Видимо, все же критиковать Ельцина за Беловежский сговор значительно легче, чем признать собственную историческую вину за распад великого государства. Опять политика! Кругом – сплошная партийная политика, ставящая во главу угла обличение оппонентов, борьбу за власть, а не думу об Отечестве…

Валентин ПАВЛОВ