Каким быть? (Мое пожелание молодежи). Основной постулат этики.

Александр Александрович ЛЮБИЩЕВ, русский советский философ, биолог.

В данной статье я делаю попытку обосновать тот основной постулат этики, который может быть положен как отправной пункт для развития социалистической и коммунистической морали, причем этот основной постулат должен удовлетворять трем требованиям:

1) он должен быть универсальным;

2) он должен быть научно обоснованным;

3) он должен синтезировать положительные стороны всех этических систем прошлого.

На первый взгляд, такая попытка может показаться невозможной   или   ненужной.   Позволю поэтому показать  с самого начала несущественность тех возражений,   которые выдвигаются против возможности универсальной,   научной и синтетической этики.

Давно известно необычайное разнообразие этических норм в разные времена и у разных народов. Яркий пример можно найти этому уже у Геродота. Как можно попытаться строить универсальную этику при таком разнообразии? Прихотливость и противоречивость разнообразных этических норм находится как будто в вопиющем противоречии с тем, что нам известно в науках,—постоянством и незыблемостью устанавливаемых науками законов природы. Но, как известно, законы природы осуществляются только в определенных условиях, и мы должны отличать законы природы от правил не потому, что правила имеют исключения, а законы не имеют, а потому, что для. законов природы мы можем точно указывать область их применения. Старая механика Галилея сменила предшествующую механику не потому, что она справедлива в обычных условиях. Напротив, в обычных условиях старое положение, что скорость пропорциональна силе, более справедливо, чем новое положение, что ускорение пропорционально силе. Но в обычных условиях имеют место различные виды сопротивления (сопротивление воздуха, трение и т. д.), которые и объясняют практическую неприменимость законов Галилея. Поэтому, если мы сумеем вывести отклонения от морали из единого общего принципа, то это позволит нам построить универсальную этику.

Резкую критику универсальности морали проводили классики марксизма, утверждавшие, что нет единой общечеловеческой морали, она соответствует классовой структуре общества. Многие это поняли так, что коммунизм отрицает всякую мораль. Мы знаем, что это положение неверно, и сейчас коммунистическая мораль не только признается, но проведение ее в жизнь считается одним из важнейших условий для построения коммунистического общества. Однако мнение об отсутствии коммунистической морали имело известные основания не только в критике классиков марксизма в отрицании общечеловеческой морали, но и в ряде других обстоятельств. И поэтому вполне естественно, что некоторые не по разуму усердные коммунисты действительно склонны были в период революции отрицать коммунистическую мораль, вернее, была ходячая формула: «Морально то, что полезно для революции, а конкретизация этой формулы считалась ненужной. Поэтому и возникли в свое время такие извращения, как: 1) полное отрицание обязательности стыдливости; была даже Лига «Долой стыд» и лигисты ходили совершенно голыми. Появление однажды демонстрации этой Лиги на улице вызвало резкий протест красноармейцев;

2) развивалась так называемая «теория стакана воды» (Коллонтай), считавшая, что вступление в связь с мужчиной для женщины есть акт не большего значения, чем поглощение стакана воды;

3)  пояились рассказы, где доказывалось, что жалость есть чисто буржуазный предрассудок и даже развивались соображения о возможности вивисекции над приговоренными к смертной казни;

4) понятия долга и чести считались буржуазными предрассудками. И Макаренко в своей книге   «Педагогическая поэма» указывает, что в Наркомпросс Украины его ругали за то, что он поддерживает эти буржуазные предрассудки;

5) наконец, такие вопросы, как смешанное или раздельное воспитание детей, старались тоже связывать с классовой структурой и получалось так, что даже школа колеблется между двумя способами до сего времени.

Сейчас, конечно, наблюдается полный поворот и даже проявляется некоторая вспышка коммунистического пуританизма. В частности, с весьма курьезными проявлениями: в ресторане «Фонтан» во Фрунзе на картине Неффа двум купальщицам сначала приделали бюстгалтеры, а потом и вовсе одели. По отношению к браку мы снова вернулись к представлению о прочности брака и о недопустимости его расторжения без серьезных оснований.

Во всем этом мы видим частный случай общего процесса восстановления многих отвергнутых ценностей, отвергнутых потому, что их считали наследием буржуазного общества. А такое восстановление многих отвергнутых положений можно истолковать лишь так, что и в этике мы имеем гораздо больше неклассовых, ненадстроечных элементов, чем думали раньше.

Таким образом, старое отношение наших марксистов в этике может быть объяснено следующими обстоятельствами:

а) ни Маркс, ни Энгельс не отрицали важности   этических основ социализма, но они показали, что их совершенно недостаточно для осуществления справедливых реформ,   а многие исследователи решили, что раз   для   обоснования возможности построения социализма нет надобности в этике, то значит, она вовсе не нужна;

б)  революционный марксизм, большевизм  принял   возможность социалистической революции в обществе, где пролетариат не имеет еще большинства. Он теснейшим   образом связан с признанием необходимости революции,   которая в свою очередь связана с самопожертвованием многих тысяч революционеров. Старый строй использовал существенную мораль для собственной защиты, например, выполнение присяги считалось обязательным долгом, какие бы преступления ни требовали совершить агенты правительства, которому присягали. Необходимо было разрушить ряд моральных устоев и отрицательная сторона отступила перед положительной. Естественно поэтому, что и была создана ходячая формула: «Морально то, что полезно для революции», формула, являющаяся частным случаем старой иезуитской формулы: «Цель оправдывает средства»;

в) выработка коммунистической морали считалась ненужной, так как в период гражданской войны и некоторое время после нее искренне полагали, что все преступления суть порождение буржуазного общества. Поэтому для неисправимых классовых врагов широко применяли смертную казнь, а для тех, кого считали исправимыми, давали заключение не более 10 лет, т. е. считали, что через десять лет никаких тюрем не потребуется. Известно, что одно время были уничтожены юридические факультеты, т. к. полагали, что с ликвидацией классов надобности в юристах не будет; Искренне верили в то, что:

«Мы раздуем пожар мировой,

Церкви и тюрьмы сравняем с землей».

Это мнение, в сущности, является, как это ни кажется странным, перепевом старого мифа о грехопадении. Как Адама и Еву, первоначально безгрешных, соблазнил дьявол и человечество могло быть спасено только Искупителем (хотя, в сущности, спаслась только малая часть), так и первобытно невинный человек впал в грех благодаря развитию классового общества, развившего собственнические интересы. Социалистический строй, устраняя эксплуатацию, возвращает человека в первобытное безгрешное состояние.

Этим и объясняется возрождение совершенно нелепых идей Жан Жака Руссо, которое привело к педагогическим извращениям, одно время господствовавшим. Не следует ни в чем стеснять ребенка: естественно, он будет хорошим. Сейчас от всех этих извращений отказались. Но в силу некоторой инерции, по теории так называемого социалистического реализма, в ряде пьес стараются разводить маниловщину о необыкновенно благородном типичном советском человеке. Надо вернуться к правильному утверждению Аристотеля, что хотя большинство преступлений вызывается экономическими мотивами, самые тяжкие не зависят от экономики;

г) наконец, ненужность выработки коммунистической этики была естественна для основоположников марксизма, прежде всего Ленина. Ленин и другие подлинные деятели-коммунисты имеют подлинный категорический императив: они не мыслили жизни без неустанной борьбы за освобождение человечества. Это их делало моральными без какой-либо ясно осознанной ими морали. Свои качества они распространили на всех революционеров и тем самым впали в ту же ошибку, как и Кант, который считал наличие категорического императива свойственным всем людям. Только под давлением фактов он принужден был понять, что категорический императив к совершению благородных действий свойственен далеко не всем людям.

У большинства революционеров, вернее, тех, которые стремятся быть вождями, главным стимулом к деятельности является месть, любовь к приключениям, стремление к власти, кор~ысть, подражательность. Мы знаем поэтому, как интенсивно переживал Ленин известие о том, что бывший редактор «Правды» Малиновский, которого он считал истинным большевиком, оказался провокатором, и как много из лиц, занимавших виднейшие посты в коммунистической партии, оказались по решению самой партии недостойными звания члена партии и даже преступниками против партии. Когда же революционные партии достигают власти, то в них в значительном количестве вливаются люди, которые раньше были верными слугами старого режима: молчалины, Фамусовы, карьеристы и рвачи.

Объяснять возникновение моральных дефектов только классовым влиянием — значит, впадать в то же преувеличение, в какое впал монах в басне Крылова, оправдывавший свой способ печения яйца тем, что его научил этому дьявол.

Конечно, классовая структура приводит ко многим преступлениям, но и в бесклассовом обществе источники преступления не исчезнут.

А отсюда необходимость морального воздействия не ограничивается созданием правил достижения коммунистического строя. Этика будет играть роль не только в переходный период к коммунизму, но и при самом совершенном коммунизме.

Что касается возможности научного обоснования этики, то, как известно, героическая попытка такого обоснования сделана в свое время Спинозой, который прямо называл свою этику обоснованной геометрическим методом. «Критика практического разума» и другие сочинения Канта также пытаются вывести общие принципы морали. Для многих; кажется, что эти попытки не только устарели, но и принципиально безнадежны. Я думаю, что это неверно, и полагаю, что новая попытка научного обоснования этики может быть сделана, если мы примем во внимание ту эволюцию научной мысли, которая имела место после Канта.

Не зря Спиноза назвал свою этику геометрически обоснованной. Он полагал, что как существует единственная геометрия Эвклида, также может существовать и единственная этика, выведенная путем построения ряда теорем из небольшого числа аксиом, т. е. таких истин, которые не нуждаются в доказательствах в силу своей явной очевидности. Кант точно так же считал геометрию Эвклида единственно возможной и из аподиктичности математики вывел свое учение о пространстве и времени, как формах нашего восприятия.

Как известно, решительный удар такому представлению был нанесен Лобачевским, и сейчас в математике совершенно стерлось различие между аксиомами (истинами, не нуждающимися в доказательствах) и постулатами (истины, которые мы принимаем как необходимые для дальнейших рассуждений, хотя они не могут считаться вполне очевидными, но доказать которые мы не можем). Современная математика считает, что и аксиомы и постулаты есть такие положения, которые мы кладем за основу развития определенной отрасли науки и которые мы доказать не можем.. Но современная математика допускает возможность построения совершенно новых систем теорем на основе постулатов, отличных от эвклидовых. И таких неэвклидовых геометрий сейчас построено значительное количество.

И в этике мы можем считать возможным построение нескольких этических систем, исходя из разных комплексов и постулатов. Но тогда выходит, что будет не одна универсальная этика, а несколько этик. Это неверно. Мы знаем, что хотя существует несколько неэвклидовых геометрий, но реальное пространство подчиняется какой-то одной, а если в разных областях пространства могут применяться разные геометрии, то, очевидно, необходимо озаботиться созданием такой геометрии, частными случаями которой являются разные неэвклидовые геометрии. Например, если для отображения реального пространства пригодна геометрия   Римана, а не Эвклида, то это не является отрицанием геометрии Эвклида, т. к. при огромных размерах радиуса кривизны пространства практически геометрия Эвклида для огромных протяжений сохраняет полную силу, т. к. она одна может считаться частным случаем геометрии Римана, если радиус кривизны пространства равен бесконечности.

Таким образом, и в области этики мы можем рассматривать разные этические системы в смысле удовлетворения их ряду критериев: 1) критерию практики, 2) последовательности, 3) гибкости и т. д.

Очень многие этические системы приводят к абсурду при определенном их понимании и, наоборот, совпадают с другими системами при другом их понимании. Например, эпикуризм в вульгарном понимании означает, что человек лучше всего себя будет чувствовать, если будет гоняться за самыми материальными и низменными наслаждениями. Даже не говоря о том, что большинство таких вульгарных эпикурейцев расстраивает свое здоровье, в их жизни почти всегда наблюдается большая неудовлетворенность, скука, необходимость все большего разнообразия наслаждений и разочарование, ведущее сплошь и рядом к самоубийству.

Таким образом, погоня за наслаждениями в грубом понимании приводит к обратному результату: внутреннему противоречию. Мы знаем, что сам Эпикур отнюдь не был сторонником грубых наслаждений. Под истинным наслаждением он подразумевал высокие духовные наслаждения и был сам человек со всех точек зрения моральный, и оказалось, что подлинные эпикурейцы и стоики в практическом поведении часто вовсе не расходятся. Такое совпадение практических результатов лиц, исповедующих как будто диаметрально противоположные взгляды, заставляет думать, что они на самом деле исходят не от различных систем постулатов, а фактически от тех же самых. И что только их система изложения различна. Мы знаем, что и в геометрии за элемент пространства мы можем рассматривать точку и прямую как линию, соединяющую две точки. Но можно также элементом считать прямую и рассматривать точку как следствие пересечения двух прямых.

Можно, таким образом, постараться и в разных этических системах найти общую основу и их все рассматривать, как неполные, часто искаженные и несовершенные выражения общей универсальной этики. В одном из рассказов Анатоля Франса дьявол говорит, что защитники разных философий защищают только один из цветов общего спектра, а что на самом деле Истина белая, она синтезирует все цвета разных теорий. Можно попытаться и найти такой синтез, вдумываясь в положения разных философских систем.

Для этого полезно оттолкнуться от одной из замечательных систем этики прошлого, этики Канта. Как известно, он дал три знаменитых положения: 1) действуй так, чтобы максима твоей воли могла одновременно служить принципом всеобщего законодательства; 2) рассматривай всегда в своем поведении всякого представителя человечества, в твоем ли собственном лице или в лице других, только как цель и никогда не используй его как средство; 3) действуй, имея идею твоей воли как универсальное законодательство.

Мы знаем, что Кант в практическом применении своей морали пришел к ряду противоречий и даже курьезов. Например, он резко отделяет мораль от удовольствия и считает, что существом подлинно добродетельным не является человек, который получает удовольствие в добродетели и жизнь которого проходит без искушений. Добродетельным человеком является тот, кто побеждает жестокие искушения благодаря своему характеру и воле. Добродетель не есть порождение природы, она является победой над природой. Делать добро не по склонности к добру, а по долгу — в этом особенно проявляется моральная ценность характера. Шиллер высмеял Канта в превосходном стихотворении. Один человек жалуется, что он любит делать добро людям и потому не может считаться добродетельным, т. к. истинно добродетельный человек делает добро по долгу, а не по склонности. Ему отвечают: поступи очень просто, постарайся возненавидеть людей и потом делай им добро уже без всякой склонности.

Мы видим, таким образом, что Кант формулирует положение диаметрально противоположное таковому у Руссо. По Руссо человек, следуя природе, будет доброжелателен, а по Канту — только борясь с природой, человек может быть добродетелен. Нетрудно видеть, в чем ошибка Канта. Он считает, что человек, любящий добродетель, и человек, живущий без усилий и искушений, одно и то же лицо. На самом деле человек может искренне любить добро, но у него могут быть искушения в виде лени, жадности и пр. Сумев их преодолеть, он творит добро с наслаждением,   и очень много подлинно добродетельных людей творят добро с наслаждением. Это сказано и Христом: блаженнее давать, нежели получать. Почти то же самое можно найти и у Аристотеля.

Совершенно верно, что могут быть люди, творящие одно и то же дело, однако мы им дадим разную моральную оценку. Таких категорий не две, а гораздо больше: 1) любящие добродетель и не имеющие искушений, например, смелые по природе; 2) делающие добро по долгу; 3) делающие добро из страха, подражания или из-за других низменных мотивов (фарисеи, ханжи и пр.).

Но однако в цитированных положениях Канта есть много ценного, что необходимо использовать. Ценно утверждение, что человеческая личность не может рассматриваться как средство, но, очевидно, это благородное положение может быть только положением предельно развитой морали, и сам Кант, признавая смертную казнь, явно этому противоречит. Положение о том, что человек в своем поведении имел в виду всеобщее, великолепно, но оно не дает никаких конкретных указаний для поведения, т. к. неясны цели тех самых всеобщих законов, по которым должно равняться поведение индивидуума. Поэтому я полагаю возможным формулировать такую общую формулу этики, которая может обнять все существующие формулы этики великих мыслителей.

Поступай так, чтобы твое поведение способствовало прогрессу человечества, выражающемуся в победе духа над материей.

Такое положение является, по-моему, действительно синтетическим.

В самом деле: 1) оно является синтезом материальной и формальной этики. Материальной потому, что ставит определенную цель поведением. Но оно же является и положением формальной этики, т. к. может считаться выражением категорического императива и служит для всего человечества, а не только для определенных индивидуумов или классов, оно отвечает положению стоиков, что следует жить согласно природе человека, а так как отличительным свойством человека является разум, то надо жить сообразно разуму. Но оно не означает, что мы должны преодолевать природу в том смысле, что не должны ограничиваться уже достигнутым, а должны продолжать борьбу   за торжество духа над материей. Эта тенденция не противна истинному смыслу природной эволюции. По прекрасным словам Бэра, мы не можем сказать, откуда произошел дух, но все развитие жизни есть непрерывная борьба духа с материей со все более обозначающейся победой духа. Способствуя победе духа над материей, мы одновременно осуществляем лозунг: жить согласно истинному смыслу природы.