Письма демократу.

Михаил Анохин

                            
Здравствуйте!

Наконец-то я дождался именно такого поворота в нашем полемическом споре!  Я всё ждал и ждал,  когда  же  Вас «прорвет» именно таким образом.  Вы обвиняете меня в непостоянстве,  более того,  Вы прямо говорите о  измене:
«Ваш стремительный переход из лагеря демократии,  в лагерь какого-то мракобесия, вызывает отвращение, еще каких-то десять лет тому назад Вы, с пеной у рта, отстаивали демократические свободы. Теперь, когда в России в муках,  да в муках! и не побоюсь сказать, в крови выстраивается демократическое общество,  Вы заняли  позицию оголтелого,  пещерного критиканства!  Я расцениваю это, как измену!»

Ну что же Вы хорошо покопались в моей жизни.

Все верно, так оно и было, и не от чего не отрекаюсь, как бы горько и больно мне не было сейчас за все  ошибки, которые совершил в жизни и увлечение демократией в этом ряду,  не было самым постыдным из всего мной содеянного.  Не  собираюсь  оправдываться  своим незнанием, поскольку незнание не является оправданием,  по крайней мере, я ни когда не прибегал к этому никчемному аргументу.

Поскольку российская демократия сплошь,  верующая  в Бога демократия,  то,  очевидно,  для Вас, убедительным аргументом, в мою защиту. было бы свидетельство священного писания,  но что толку, если я сумею защититься от Вашего обвинения?

Но как я защищусь от своей совести?!

Вы ждали  от  меня  защитительных слов,  а получаете нечто похожее на исповедь, но что же делать, если у меня нет, удовлетворяющих меня аргументов в свою защиту?
Человек, покуда он жив - совершает поступки и,  следовательно,  ошибается: 
«Безвинны только камни.» - Сказал апостол,  следовательно и мне еще предстоит  прибавить,  к уже имеющимся прогрешениям, новые, но не ждите от меня оправданий, их у меня нет.

Скажу больше,  я раздвоен, нет даже распят между пониманием того,  что каждое моё активное действие  может привести  к  результатам,  последствия которых отяготят мою совесть и тем,  что жить означает не что иное,  как совершать поступки.  По большому счету и полнейшее бездействие на самом деле оказывается сильнейшем  действием! Так что уклониться от жизни, означало бы умереть.

Было бы странным, если бы от ассенизатора, как бы он не был аккуратен,  не пахло нечистотами. Быть в жизни и не иметь при этом специфического запаха  жизни,  запаха обстоятельств  и времени,  означало бы и не жить вовсе!

Дело не в том,  что человек «пахнет»,  дело  в  другом; нравится ли ему этот запах?  Наслаждается ли он им, или напротив,  старается жить «аккуратно»,  а если и «замарался»,  то не оправдывается, не выстраивает силлогизмы доказательств, а переживает это так, как и положено человеку по его духовной природе.

Вероятно, Вы  останетесь  не  удовлетворенным   этим письмом,  поскольку  я не привел разумных доводов моей, как Вы говорите:  «измене демократическим принципам».  Между тем десять лет достаточно большой срок, чтобы появились основания для иного взгляда,  даже  на  предмет любви,  не  говоря о таких наисложнейших понятиях;  как права и свободы,  справедливость и равенство, государство и человек в нём.

К тому же,  для Вас демократия - это то, что есть на Западе, для меня же, то, что есть на Западе к демократии имеет такое же отношение,  как морская звезда к  звезде небесной и,  возвращаясь к племени каннибалов, полагаю, что там демократии куда больше чем в английском  парламенте. 

Подобное утверждение вовсе не следует толковать так,  будто я призываю перенять каннибальские  традиции демократии,  этим  я  хочу подчеркнуть только ту несхожесть наших представлений на этот счет, вот и всё.

Дело ведь  не  в  том,  каким  образом принимаются законы (в трех,  десяти чтениях!) двумя или тремя палатами парламента или же Указом Его Императорского Величества,  или с какой ноги встанет тиран,  дело в том,  какую, прежде всего, нравственную задачу решает данный закон или, какие нравственные последствия этот  закон  будет  иметь, поскольку  только  из нравственных принципов (или же из их отсутствия),  как бабочка из  куколки,  выходят  все следствия и начинают деятельно преображать повседневное человеческое бытие.

Мы живем так, как мыслим, а мыслим мы так и о том, о чем мыслить и как мыслить диктует нам наше нравственное начало.  Иначе  говоря, у нравственного человека и мысли имеют нравственную окраску.

Совершенно не  важно,  каким  образом получен закон, куда важнее другое,  как он соотносится с  нравственным обликом народа, к которому этот закон обращен. Вступает в противоречие с нравственностью или же наоборот,  приподнимает планку нравственных требований.

Теперь я попробую сформулировать моё  понимание  демократии, не претендуя, разумеется, на полноту формулировки или исчерпания всех  общественно-значимых  граней этого понятия: ство.демократия - это отвердевший в законодательстве,  нравственный императив народа, объединенного в государство.
                                                       * * *
Пишу неурочно,  вдогонку  только  что  отправленному письму.  Вчера я слышал Ваше  выступление  по  радио  и опять Вы пытались из бесспорного утверждения, что «люди от рождения не равны»,  выкроить очередную «шубку»  для демократической  пользы,  как бы намекали на то,  что у одних, в силу природного не равенства, должны быть виллы и яхты, а другие должны жить в бараках.

Один ребенок в памперсах и с боной, а другому жеванный хлебец в тряпочке. 

Вы,  умный человек и,  разумеется, прямо так не говорили, но по сути-то, по сути! Ах, Вы, батенька мой!
Уж если говорить,  то нужно говорить всё до конца, либо не говорить вовсе!

Из того,  что мы от рождения не равны, вовсе не следует,  что тот, кто наделен большей физической силой не должен выслушивать возражений слабейшего. 

Однако практика демократии говорит об обратном:  выслушаю, но сделаю так,  как считаю нужным и заставлю делать так,  как считаю правильным. 

Хотя,  разумеется, сила не является доказательством  правоты,  но и материальная обеспеченность столь же не права,  как и сила,  однако обе  они, каждая на свой манер,  способны заставить умолкнуть любую иную правду. 

И смотрите, с какой неодолимой комплиментарностью  право  силы и право денег притягиваются к друг другу,  сливаются в друг друге и,  таким  образом, получается  власть.  Где же здесь место другим правдам? Разве что в Гайд-парке, да на «горбатом мосту».

От того,  что где-то в Киселевске, или Урюпинске живет вовсе «не равный» человек,  не следует, будто у него не могут быть дети,  которые при иных, не демократических условиях,  не явили бы миру свою гениальность, свою безусловную нужность обществу. 

Точно так же не следует считать, будто у тех, которые куда «равнее» его, появятся дети сплошь одаренные, сплошь полезные для общества.

Впрочем,  Вы и «полезность» не особо жалуете, ведь для Вас куда важнее соблюдение заповеди,  отнюдь не христовой: «И по неравенству вашему, вам воздам».

Конечно, Вы тот час ухватитесь за определение демократии, как «общества равных возможностей» и даже приведете  несколько примеров,  того,  как сильные мира сего вырвались из  трущеб  и воспарили над остальными в силу природного не равенства. 

Вы уже потираете руки, от удовольствия  тем,  что «наповал» сразили меня конкретными примерами,  а между тем и не «сразили» вовсе,  ведь  из того, что бывает и метеориты попадают в людей, вовсе не следует,  чтобы все ходили в касках.  

Мы-то  говорим  о том,  что случается сплошь да рядом, в большинстве своем, а не о том, что случается и иное.

В Вашем же хваленом «обществе равных возможностей» случается по большей части так, что «яблоко от яблони не далеко падает», хотя не далеко упавшее яблоко, вовсе не обязательно соответствует месту своего «падения»,  и дальнейшей  полезности своей обществу.

Больше, несравнимо больше шансов удачно «упасть» тому яблоку, что висит на яблоне, которое «равнее» остальных.

Я понимаю,  что абсолютной, идеальной справедливости достичь не возможно,  хотя бы уж потому, что демократия, не надеясь на силу своих аргументов и примера, изобрела атомную бомбу и для пущей острастки всех сомневающихся в демократии,  попробовала её на людях, однако демонстрация  военной  и экономической мощи,  хотя и убедительна (точнее - «победительна») в своей практической  стороне дела,  она настолько же слаба в своих моральных основах и следовательно - не человечна.

Не от того ли так всполошилась она,  что другие, понимающие «демократию» несколько иначе,  чем это принято во Всемирной Демократической Империи,  пожелали иметь в своем арсенале,  последний и решающий аргумент в пользу своих ценностей?  Впрочем,  тут и вопрос-то не уместен, поскольку очевидно, испугались и всполошились.

Баланс не равенства равенств,  дрогнул, и чаши  весов стронулись  с  мест,  как они стронулись в годы Великой Депрессии в Демократической Всемирной Империи и,  чтобы не потерять всё, следует отдать часть. 

Самозванная сила противопоставила себя столь же самозванной силе  и  мир закачался, пытаясь найти новое устойчивое состояние, до следующего вызова,  который бросит ему, новая самозванная  сила  и  не  будет  у старого миропорядка ни каких нравственных оправданий перед ней,  как нет его  сейчас перед  ядерным  вызовом  «третьих стран» и «первым»,  и «вторым» демократическим странам.

Таким образом,  любой  «суд» Демократической Империи, над другими народами и государствами, является произволом,  поскольку  судящий  стоит на фундаменте насилия и вещает с кафедры лжи и все  его  судопроизводство  есть суд  равных  по наследственному (имущественному) праву, над теми, кто «не равней» их и так было всегда.

Из этого следует,  несколько выводов,  первый, самый очевидный,  что понимая демократию буквально  и  точно, нужно признать,  что её не существует в природе политической жизни,  по крайней мере, со времен греческих полисов и новгородского вече.

Второй вывод не столь очевиден и поэтому еще  меньше осознан,  чем  первый;  так  называемые демократические процедуры (выборы, свобода слова и т.д.), есть утонченнейшая, а следовательно самая наглая лож.

Третий вывод.  Каждый человек имеет полное моральное право бросить вызов власти в любой форме,  которую сочтет приемлемой для себя.

август- декабрь 1998.г.