Воспоминания о Родине. Страна, которой мы присягали.

Когда-то очень давно у нас в Москве были родственники. Очень давно это было, даже вспоминать страшно! А в Москву я всегда хотел съездить! Прямо до дрожи в коленках! 

Живьём Красную площадь увидеть, Мавзолей, ВДНХ и все остальное, что в кинохронике показывали, а потом на экранах первых советских смешных, малюсеньких телевизоров КВН. 

Но что-то не срасталось всё время, то родители были заняты, то меня отправляли на лето в лагерь, короче говоря, годы шли, а Москва оставалась городом недосягаемым. 

И потому очень желанным. И всякий раз, как приближалось очередное лето, я осторожно и очень нудно начинал канючить: "Папа, мама, давайте в Москву съездим в этом году, ну пожалуйста!". Без особенной, впрочем, надежды на успех. 

И в один прекрасный день мои надежды осуществились, да ещё и самым расчудесным образом. Не буду тут утомлять вас лишними подробностями, к делу отношения не имеющими, но в "столицу нашей Родины" я угодил как раз на майские праздники, в середине 60-х, причём школа даже не пикнула по этому поводу, благословив мой отъезд самым недвусмысленным образом. 

Поехал я вместе с матерью. Отец не мог отлучиться с работы, хотя родственники наши московские были как раз по его линии. 

Наша поездка должна была продолжаться неделю, где-то с 26 или 27 Апреля и по 3-4 Мая, как я сейчас припоминаю. 

Поэтому отец вручил матери на дорогу сто рублей со словами: "Должно хватить на всё, что понадобится". 

Я был на седьмом небе от счастья и сразу приступил к мерзкому детскому шантажу: "Хочу на поезде сидячем, чтобы всё видеть, а то не поеду совсем!" 

Родители вяло сопротивлялись, но потом рассмеялись и махнули рукой. 

За два билета в этот самый "сидячий поезд" мы заплатили то ли 12, то ли 15 рублей в один конец на двоих, поскольку я был мал, и на меня ещё распространялись детские тарифы. 

Мать вздохнула при мысли, что ей предстояло просидеть в кресле 8 часов, но потом улыбнулась: "Ладно, раз деньги сэкономили на билетах, купим тебе на них какую-то игрушку". 

Наши родственники жили рядом с метро "Бауманская". Для тех, кто не знает Москву, сообщу, что от "Бауманской" до "Площади Революции", т.е. Красной Площади, расстояние примерно такое же, как от "Техноложки" до "Невского проспекта" — две остановки на метро. Это обстоятельство оказалось нам очень кстати в самом скором будущем. 

Мы благополучно прибыли в Москву вечером, быстро доехали до "Бауманской" и вскоре были дома. 

Я был настолко поглощён своим первым серьёзным путешествием, да ещё и в саму Москву, что с трудом понимал, о чём говорили взрослые и что именно они решали. Я жаждал впечатлений! И поэтому даже не сразу сообразил, о чём идёт речь, когда мой дядя — двоюродный брат отца — вдруг посмотрел на меня и сказал: "А что вы собиратесь делать на праздники? Не дома же сидеть?" 

"Пойдём на Красную площадь!", — нагло заявил я. Дядя рассмеялся. "Сейчас! Так тебя там и ждут! Да ты и близко не попадёшь туда! Там уже сейчас всё оцеплено, а 1 Мая — и подавно! Поехали лучше с нами на дачу!" 

Я уже было согласился в виду неопровержимости дядиных аргументов, но тут мама вдруг как-то странно улыбнулась и сказала дяде: "А знаешь, он прав! Мы, пожалуй, останемся! У меня есть идея!" И мать прошептала что-то дяде на ухо, чтобы я не услышал:-) 

Дядя улыбнулся и сказал: "Ну что ж, попробуй! Хотя — шансов мало! Если ничего не получится — езжайте на Киевский вокзал и к нам — на дачу." 

На том и порешили. 

Остававшиеся два или три дня до праздника мы посвятили ВДНХ, Ленинским горам, посмотрели центр, улицу Горького — Тверскую по нынешним временам, и я воочию увидел целые стада грузовых автомобилей, стоявших наготове там и тут, которыми накануне праздника перекрывалось движение по основным магистралям, ведущим к центру. 

Вокруг были флаги, портреты Ленина, весенние первомайские плакаты и транспаранты, воздушные шарики и прочая весёлая предпраздничная атрибутика. И огромное число милиционеров, одетых в парадную форму, тогда — синюю, в белых рубашках с галстуками и фуражках с позолоченными кокардами! Красота!:-)) 

Накануне праздника, 30 Апреля, вечером, я начал осторожно выпытывать у матери относительно планов на завтра, но она хитро отмалчивалась или вообще уходила от разговора, говоря только, что завтра я должен буду встать очень рано и много ходить ногами, и чтобы я не жаловался и не ныл. Я клятвенно пообещал всё, что мог и отправился спать. 

Рано утром, быстро перекусив, мы вышли на улицу! Был первый день Мая. 

Как и ожидалось — мы вскоре упёрлись в первую преграду: несколько грузовиков наглухо перегородили улицу, кажется она называлась улицей Богдана Хмельницкого. 

Рядом никого не было, улица была пустынна. У грузовиков прохаживались милиционеры. Нам сразу преградили путь. Я вопросительно посмотрел на мать. Она подошла к одному стражу порядка в форме офицера и что-то сказала ему негромко, показывая на меня пальцем. Потом, видимо, по его просьбе, показала ему свой паспорт. Милиционер внимательно полистал его, потом улыбнулся, отдал честь и махнул рукой в сторону прохода между двумя грузовиками. Мы направились туда. Двое постовых, охранявших проход, разошлись, и мы преодолели первое препятствие. Я не верил своим глазам, а мама смеялась, быстро увлекая меня следом за собой. До следующего поста! Там ситуация повторилась в точности! А потом и ещё раз! и ещё! И в конце концов, через примерно час ходьбы, мы оказались в районе улицы со смешным названием Маросейка, совсем рядом с Кремлём. 

Там не было грузовиков. Все проходы были перекрыты металическими и деревянными заграждениями, а вокруг них стояли уже не милиционеры, а люди в штатском и военные, тоже, впрочем, одетые празднично и строго. Пройти первый заслон мы смогли только после длительного разговора матери с одним из "штатских". Я уже было подумал. что нас сейчас отправят обратно или вообще арестуют. Но нас пропустили. Проходя сквозь заграждение, мать сказала: "Боюсь, что дальше нас уже не пустят. Что будем делать?" 

Я не знал, что делать и, насупившись, молчал. 

Так мы оказались в створе улицы Куйбышева, ведущей прямо на Площадь. Около уже привычных заграждений толпились люди, спешащие на площадь. Они поочерёдно показывали проверяющим свои документы и пропуска и по одному медленно просачивались сквозь узкий проход. Мы встали в очередь. 

Когда мы подошли к импровизированному КПП, мать повторила свой манёвр, показывая на меня и шепча что-то "штатскому", однако тот только с сожалением покачал головой. 

Мать была так расстроена, что мне стало её жалко. Я даже забыл, зачем и куда мы шли и начал громко утешать маму. Люди вокруг улыбались и проходили мимо нас. Мы отошли в сторону. Было непонятно, что делать дальше, и самое страшное для меня было то, что и мама не знала, как быть. 

И в этот момент к нам подошли двое высоких мужчин, в плащах или тонких пальто, с праздничными бантиками на лацканах. Один был в возрасте моей мамы или даже постарше её, другой помоложе. У обоих были хотя и вежливые, но совершенно непроницаемые, холодные лица.

Тот, кто постарше, отозвал маму в сторону и показал ей какое-то удостоверение, а потом попросил мать предъявить свой паспорт. Я помню испуганное лицо матери, когда она показывала этот паспорт и потом что-то с жаром говорила мужчине с бантиком на лацлане. 

Тот внимательно слушал, не перебивая. Потом знаком попросил мать оставаться на месте, взял её паспорт, подозвал к ней своего молодого спутника, а сам отошёл куда-то в сторону. 

Я испугался. Дело явно принимало скверный оборот. Было ясно, что мы нечаянно нарвались на какого-то большого начальника, и сейчас у нас начнутся неприятности. Какие именно — я не знал, но чувствовал безошибочно. 

Лицо мамы тоже было напряжённым. Мы ждали. Пожилой появился минут через пять. Он подошёл к матери, отдал ей паспорт и что-то сказал. Она посмотрела на меня и кивнула. 

Мужчина кивком подозвал меня к себе. Я подошёл к ним. Спутник "пожилого" тоже присоединился к нам, и мы все вчетвером пошли к тому самому КПП. 

При нашем приближении люди в штатском немедленно расступились, пропуская нас сквозь оцепление. Мы оказались на улице Куйбышева. Впереди была Красная площадь, откуда уже едва слышно доносились какие-то чёткие звуки и выкрики. 

Мы шли довольно быстро по этой не очень длинной улице, но явно опаздывали, потому что старший с досадой поглядывал на часы, при этом ускоряя шаг всякий раз, но, видя, что я не поспеваю за ними, замедлял темп. 

Мама с признательностью смотрела на него и то и дело начинала извиняться за неудобство, но тот только отрицательно качал головой. 

Когда мы приблизились к ГУМу, я увидел последние шеренги марширующих на параде частей, потом услышал громкий барабанный бой роты Почётного караула, вступившей на Площадь. Оттуда раздались глухие мощные аплодисменты, одобрительный гул тысяч голосов, потом мы все четверо остановились у самого входа на Красную Площадь, и старший, обернувшись ко мне сказал: "Теперь пойдёшь со мной, а мама подождёт тебя здесь!", и он показал на крохотную церквушку на другой стороне улицы, на самом углу Куйбышева и Красной Площади. 

Mать с благодарностью кивнула и снова начала было благодарить нашего провожатого, но он не стал слушать, а вместо этого взял меня за руку и повернул налево, на тротуар вдоль Площади, увлекая меня за собой вперёд, туда, где на фасаде знаменитого универмага виднелся гигантский портрет Ленина прямо напротив Мавзолея. 

Я обернулся назад. Мама махала мне рукой и ободряюще улыбалась. Молодой спутник нашего ангела -хранителя, оставшийся с мамой, что-то говорил ей, но она явно не слушала его, глядя мне вслед. 

"Ничего, не потеряешься, вдруг с улыбкой сказал мне мужчина, — после окончания парада мама к тебе сама подойдёт, а сейчас её сюда не не пустят, не положено, брат, — добавил он с некоторым сожалением. 

"Ну ничего!, — вдруг меняя тему, добавил он, — зато сейчас увидишь технику!". 

Мы снова подошли к КПП, прямо на тротуаре, уже на самой Площади. нас немедленно пропустили, не спрашивая никаких документов. Помню, как очередной постовой в штатском, освобождая нам проход, вежливо поинтересовался у моего провожатого: - Сын? 

- Нет, это сын друзей из Ленинграда", — с улыбкой ответил мой гид, — первый раз у нас. 

- А-а, — уважительно протянул тот, — понял! 

И вежливо-быстро открыл проход. 

Больше кордонов не было. впереди я видел пустынный тротуар до самого конца здания ГУМа. Слева — серую каменную стену универмага, справа — ряды милиционеров вдоль загражений и пустынную Площадь с Мавзолееем на другой стороне и тысячами людей вoкруг него. на трибуне Мавзолея были ясно видны фигурки, но кто это был , я разглядеть не мог, а спросить по понятным причинам стеснялся. 

Мы оказались прямо в центре тротуара, там, где небольшая арка, уходя вглубь здания, обрамляется каменными ступенями, ведущими на второй этаж. Там я и остановился. 

- Значит, так, — сказал мужчина! Стоять здесь, никуда не уходить! Приказ ясен?— и он впервые улыбнулся. 

- Ясен!, — весело сказал я. 

- Не уходи отсюда никуда!, — ещё раз повторил он, — а то мать тебя не найдёт! Жди тут! Будь здоров, ленинградец! - , сказал он и ушёл вперёд. 

Я видел, как он, дойдя до самого конца тротуара, повернул за угол и скрылся из виду. Больше я его никогда не видел. Но горевать мне не пришлось:-))) Через мгновение раздался шум, гул, лязг, грохот, на Площадь выползли танки, бронетранспортёры, потом поехали тягачи с ракетами, всё заволокло дымом, запахло горелой соляркой и неповторимым ароматом "военного железа". Я смотрел, разинув рот и забыв про всё на свете! 

И не танки или бронемашины, не тягачи или ракетные установки, а невиданная мощь, чёткая слаженость всей этой техники, её размеры, казавшиеся мне тогда исполинскими, буквально заставляли дрожать от восторга! Я смотрел во все глаза, не замечая "времени и пространства", в тот момент в меня, наверное, можно было бы вбить гвоздь, и я бы не почувствовал, до такой степени я был захвачен происходящим! 

И как-то неосознанно, подспудно, ещё очень неуверенно, детским неоформившимся сознанием я начинал понимать, что означает СССР, страна, где я живу. Какая она на самом деле. И что такое — сила и мощь государства. Хотя определить или тем более выразить внятно эти свои ощущения в то время я бы, конечно, не сумел. 

А танки, тягачи и ракеты на них всё ползли и ползли мимо меня, мимо Мавзолея, мимо Кремля, исчезая внизу, на Васильевском спуске, огибая Храм Василия Блаженного двумя стальными потоками. И был прохладный весенний ветерок, радостные, приветственные многотысячеголосые крики с той стороны Площади, и голубое небо, по которому летали одинокие разноцветные шарики. 

А потом парад закончился как-то внезапно! Bдруг! И сразу стало скучно и пустынно! И до слёз обидно, что праздник был так короток! 

А потом ко мне быстрым шагом подошла мама. 

Она улыбалась. "Ну как, понравилось?" И мне было даже странно и стыдно за маму, которая могла задать такой глупый вопрос. Так что я даже не стал на него отвечать, а просто снисходительно на неё посмотрел и ничего не сказал. А она почему-то не обиделась, а расхохоталась. И мы ушли с Площади. 

А через два или три дня мы вернулись домой, в Ленинград, который уже на вокзале показался мне тогда маленьким и уютным, как-будто я приехал в тихий провинциальный городок. 

И только несколько дней спустя я смог вернуться к своим прежним, привычным ощущениям. 

Помню, что, спустя некоторое время, я опять начал задавать родителям давно привычный для них вопрос: "Когда мы снова поедем в Москву?" 

Но они только улыбались в ответ. В конце концов, однажды не выдержав эти моих приставаний, отец, насмешливо посмотрел на меня и сказал: "Ты думаешь, тебя каждый раз генерал будет за руку водить на парад на Красную Площадь, как только ты соизволишь приехать в Москву? Так не бывает!" Теперь сам становись генералом и езди, куда хочешь!" 

И я отстал от родителей. 

А генералом так и не стал. 

И поэтому, наверное, так никогда больше и не увидел военный парад.