Религия и интеллигенция

Георгий Петров 2

По С.Н. Булгакову.

"Не плоть, а дух растлился в наши дни,
И человек отчаянно тоскует.
Он к свету рвётся из ночной тени
И, свет, обретши, ропщет и бунтует.

Безверием палим и иссушен
Невыносимое он днесь выносит…
И сознаёт свою погибель он,
И жаждет веры,… но о ней не просит.

Не скажет ввек с молитвой и слезой
Как ни скорбит перед закрытой дверью:
«Впусти меня! Я верю, Боже мой!
Приди на помощь моему неверью!»

Тютчев.

Атеистическое мировоззрение составляет господствующую ВЕРУ русской интеллигенции. Это неверие есть действительно вера, вера в научный рационализм. Эту особенность духовного развития указал Достоевский: «атеистом же так легко сделаться русскому человеку, легче, чем всем остальным. И наши не просто становятся атеистами, а непременно уверуют в атеизм, как в новую веру, никак не замечая, что уверовали в нуль» и, добавляет Достоевский, происходит это «не всё ведь от одних скверных, тщеславных чувств, а из боли духовной, из тоски по высшему делу, по крепкому берегу».

Масса нашей интеллигенции с необыкновенной лёгкостью в самый ранний период развития ума, в отроческий или юношеский возраст принимают догматику атеизма, усвояя ей предикат научности. Не раз замечено, что предубеждение больше удалено от истины, чем полное незнание. Относительно религии у нас существует наследственный предрассудок, что здесь нет даже вопроса, ибо наука и философия исключают религию. В области же идейной Россия отражает идеи и настроения века решительнее и прямолинейнее, чем на Запад, отражает на себе ту мировую духовную драму Богоборчества и Богоотступления, составляющую нерв новой истории, перед чем бледнеют и отступают на задний план все великие политические и социальные интересы.

Духовная борьба определяется усилиями культурного человечества «устроиться без Бога навсегда и окончательно», как выразился Достоевский, или «умертвить Бога», - Ницше; свести жизнь исключительно к имманентному, без всякой связи с трансцендентным, лишить землю Неба, престола Божия. «Похороны Бога» есть самоубийство человечества.

Хороня Бога в своём сознании, люди вынуждены хоронить и Божественное в своей душе, саму природу своей души. Можно убедить голодного, что он сыт, что дикие рожки, которыми питался блудный сын на чужбине, лучше тельца, уготованного для него у отца, но и это не успокоит, не даст мира душе, не примерит его ни с собой, ни с жизнью. Ибо: «Ты создал нас для Себя, сердце наше остаётся неспокойным, пока не упокоится в Тебе», как восклицает в своей «Исповеди» блаженный Августин.

Человек рождён для вечности, и слышит в себе голос вечности тонким слухом величайших мыслителей, учёных и поэтов, чистых сердцем праведников, гением художников. Жить во времени для вечности, переживать в относительном абсолютное, стремиться дальше всякой данности, дальше всякого данного содержания сознания, к этому призван человек, и это стремление есть живое Богооткровение в нас.
Сам для себя человек потому и не может стать абсолютным, самодовлеющим, что он никогда не удовлетворится собой, своим данным состоянием, если только не ниспадёт в низменную животность и не уподобится неосмысленной твари. Однако человек осознаёт в себе волю и силу вмещать абсолютное содержание, расти и расширяться, становясь образом и подобием Божиим, живым образом абсолютного.

Эта незаглушимая жажда высшего содержания жизни рождала и рождает религиозную Веру. «Многое на земле от нас скрыто (говорит Зосима у Достоевского), но, взамен того, даровано нам тайное, сокровенное ощущение живой нашей связи с миром иным, с миром горним и высшим, и корни наших мыслей и чувств не здесь, но в мирах иных. Бог взял семена из миров иных и посеял здесь на земле и взрастил сад свой, но взращенное живо и живёт лишь чувствами соприкосновения своего таинственным мирам иным; если ослабевает или уничтожается в тебе сие чувство, то умирает и взращенное в тебе. Тогда станешь к жизни равнодушен и возненавидишь её». Так Люцифер у Байрона, обогатив Каина множеством ненужных ему и мёртвых знаний, но тонкой клеветой отвратив его от прежней Веры, приводит его лишь к осознанию, что он – ничто. И подтверждает:

И это будет разум
Всех знаний человеческих, - предел
Всей мудрости, доступной вам;
Что вы ничто со своей природой смертной,
Ты завещай науку эту детям.

Вера в прогресс, в науку, в возможность разрешить все жизненные противоречия в историческом развитии науки и человечества составляет несложный катехизис современного человека. Это – общее, а затем начинаются частности, различия, выражаемые обыкновенно буквами латинского алфавита в известных парных сочетаниях. В основу его положен догмат веры в разум, всесилие науки. Однако совместима ли эта вера в разум с общим учением о человеке, как двуногом животном, которое в силу случайности, игры материальных атомов и борьбы за существование достигло теперешнего состояния, а в будущем достигнет ещё большего? Откуда у этого «ощипанного петуха», как определил человека философский нигилист-циник Диоген, берётся разум и наука, и на чём опирается такая вера в них? Что есть истина, которую хочет познать наука?

Этот Пилатовский вопрос, обращенный к Тому, Кто сказал о Себе: «Я путь, истина и жизнь», к самому Божественному Логосу, звучит на всю историю человечества и не находит ответа иначе, как в связи с религиозной Верой. Как возможна наука и знание законов мира? Вот вопрос, поставленный человечеству критической философией Канта. Как и почему комочек материи, хотя и известным образом организованный, может познавать вселенную, воспроизводя её в себе идеально?

Что это за таинственная сила идеальной репродукции? Иногда отмахиваются от этих вопросов ссылкой на завоевания науки: да разве современная техника не свидетельствует о силе ума и знания!

Одно из двух: либо человек есть действительно такое ничтожество, каким его изображают материалистическая философия, но тогда непонятны эти претензии на разум, либо человек есть Богоподобное существо, сын вечности, носитель Божественного Духа, и возможность научного познания объясняется именно этой природой человека. Другими словами, достоинство науки и её права не ограничиваются, а утверждаются религиозным учением о человеке, а вместе с устранением последнего подрывается и первое. Наука опирается на религию, а не противоречит ей.

Задачи и значение науки вполне относительны и ограничены: она имеет дело с определённым (логически или философски) кругом проблем опытного (в Кантовском смысле) знания, причём она способна к бесконечному прогрессу по самой своей идее. Горизонт постоянно отходит перед ней, новое знание раздвигает область незнания, но остров знания всё также окружён морем тайны и вечности:

Как океан объемлет шар земной,
Земная жизнь кругом объята снами,
Настанет ночь, и звучными волнами
Стихия бьёт о берег свой.

То глас её: он нудит нас и просит.
Уж в пристани волшебный ожил чёлн.
Прилив растёт и быстро нас уносит
В неизмеримость тёмных волн.

Небесный свод, горящий славой звёздной,
Таинственно глядит из глубины,
И мы плывём, пылающею бездной
Со всех сторон окружены.

Таким челном, окружённым «пылающею бездной», несущимся по стихии тайны, чувствует себя строгая наука, и этим чувством питается религиозная вера великих учёных.
Перед последними вопросами о жизни и смерти, добре и зле, цели мира и смысле жизни отдельного человека наука критическая, понимающая только себя стоит (и будет стоять) безответно.

Как конкретное целое, наука существует лишь в виде совокупности наук, беспрерывно разрастающихся научных специальностей. Это машина с множеством частей и колёс, которая пытается осознать целое знание по его фрагментам. Мировой разум или книга природы открывается человечеству лишь в его истории и каждая индивидуальность, как бы не умна она была, прочитывает в этой книге только строки (гений – страницы). Проживите вы хоть 100 человеческих жизней, посвящая всё своё время пассивному усвоению накопленных знаний, и то вы не усвоите всего. Следовательно, говорить о постройке целостного научного мировоззрения, из которого вовсе исключена была бы ВЕРА, невозможно.

Итак, наука не в состоянии ни заменить, ни упразднить религиозной веры. Она даже не может защитить саму себя от бесшабашного скептицизма, без молчаливого или открытого признания религиозных предпосылок, а именно веры в объективный разум.
Современные суррогаты религии, в которых роль божества отводится человечеству, а основной догмат – учение о прогрессе, заводят в лабиринт противоречий и трудностей. Они легко вскрываются, если сопоставить их с основными чертами христианского учения о человеке.

Согласно христианской вере, человеку принадлежит нравственная свобода хотения добра и зла, причём нравственная жизнь и состоит в склонении воли от зла к добру. Этой борьбой и её подвигом, аскезой, совершается возрождение личности при помощи свыше. Перед человеком стоит абсолютный идеал самосовершенствования: «будьте совершенны, как совершенен Отец ваш Небесный», и «Бог есть Любовь». Христианская жизнь есть потому подвиг любви. Человек не может ни мыслить, ни чувствовать себя в разрыве со своим ближним: человечество, спасающееся Христом и во Христе, для него есть живое единство, тела которого он член. Поэтому любовь к Богу и любовь к ближнему находятся в христианстве в такой неразрывной связи. Эта задача не превышает того, что возможно человеку, ибо он носит образ Божий, печать Божественной Любви.

В качестве разрешения мировой драмы христианство обещает действительное сохранение всех человеческих ценностей и восстановление (воскресение) человечества для новой, вечной жизни. Человек не самозванный человекобог, но действительно обоженная тварь, бог по благодати. Можно ли более возвеличить человека? И действительно, если человек почтён образом Божиим, как бы не искажал он его в себе, разве он не есть живая икона, живой образ?

Развитие событий всё яснее раскрывают смысл русской истории. Политический и социальный кризис коренится в духовном распаде и внутреннем раздоре русского народа. Мы опытно познали, что нельзя безнаказанно нарушать заповедь: «ищите, прежде всего, царствия Божия и правды Его, и всё остальное приложится вам». Мы заботимся исключительно об этом остальном, оставляя в запустении свой духовный мир, эту подлинную творческую силу. Мы потеряли духовное равновесие, разбрелись в разные стороны в погоне за этим «остальным», которое всё более дробится и разъединяет людей. При такой энергии разрушения неудивительно наше историческое бессилие. Только обновлённому человеку посильна задача устроения жизни, но обновление это создаётся не пересмотром программ экономики или новой политической комбинации (при всей их необходимости). Рождение нового человека, о котором говорится в беседе Христа с Никодимом, может произойти только в недрах человеческой души, в тайниках самоопределяющейся личности.

Подлинное историческое творчество не может быть отделено от духовного возрождения человеческой личности, которое совершается НЕ помимо нашей воли. Не в парламенте или партиях происходит самое решительное столкновение добра и зла, но в душах людей, и историческая судьба России решается в незримой внутренней борьбе, которая происходит в русской душе. К ней, этой борьбе, и к нам, в которых она совершается, применимо грозное слово Моисея: «призываю во свидетели небо и землю: жизнь и смерть положил я тебе, проклятие и благословение. Избери же жизнь, да живёшь ты и племя твоё!»