17-87

Это не о том, что произошло между 1917-м и 1987-м годом. Это о том, чем 2017-й так пронзительно напоминает 87-й.

Не политически – политически на ум приходят совсем иные аналогии: думается и о 27-м, и о 47-м. Личных свобод не бывает без политических, не припоминаются такие примеры ни в нашей истории, ни в чужой. А это означает, что абсолютизм войдет в каждый дом. Он уже входит. Но я говорю не о политике – об общественной психологии. Вот где сходство с 87-м годом разительно.

Система еще не трещит по всем швам, но уже явно потрескивает. Ясно, что она обречена. Неясно, сколько будет агонизировать и сколько человек похоронит под своими обломками. Но ее обреченность чувствуют даже те, кто не понимает ясно неизбежности скорого конца.

Это чувствуется и по поведению первого лица. У него свои сиськи-масиськи. И их становится всё больше. С Шубертом еще одна. Откуда такой интерес к биографии именно автора "Прекрасной мельничихи", что даже отнюдь не доказанная и совсем недавняя гипотеза о причине болезни, унесшей гения, известна нашему царю и преподносится им как достоверный факт? Я догадываюсь, в чем тут дело. Шуберт был огромен душой, но не ростом – чуть больше метра пятидесяти. А наше всё, кажется, болезненно интересуется великими невысокого роста.

Вещь в психологии, в общем, известная: в нашем, никогда не бывшем добрым обществе издеваться над левофланговыми начинают с детства. Отсюда и травмы, и комплексы, и растягивающиеся на целую жизнь попытки их компенсации.

Меня как-то это вопрос мало занимал, а тут решил поинтересоваться, а какой же именно это рост? В чем причина? И знаете – ничего не нашел. По одним источникам рост Путина около 170 сантиметров, по другим (например, фото рядом с Медведевым) – около 150. Гостайна...

Но это так – мелочь. Не в первом лице тут дело. А то, что попытки омертвить жизнь всегда имеют один конец.

Но это про историю. А в психологии предчувствие конца выражается в яростном неприятии значительной частью общества всего, что связано с властью и государством. Причем, это понимание имеет далеко не всегда рациональную природу. Да что там – не всегда? Почти никогда рациональной не имеет. Всё, связанное с властью, плохо по определению. Это не рациональная оценка – чисто эмоциональное отвержение, отторжение.

С тем же Шубертом вышло забавно. Я мало знал его биографию. Зачем? Ни музыка, ни литература не становятся богаче от того, что вы знаете, во что одевался, что ел и в кого влюблялся их творец. "Я помню чудное мгновение" не выигрывает и не проигрывает от знания, как развивались отношения Пушкина с Керн. В общем, о жизни Шуберта я знал мало. Но, конечно, естественным было желание разобраться, откуда растет путинское откровение. Сейчас это просто – один клик. И читай, лучше, конечно, не по-русски – на каком-нибудь другом языке. Но, похоже, я был единственный, кто это сделал. При том, что лента забита насмешками над путинским невежеством.

Плохо ли это? Наоборот, скорее хорошо. Такое эмоциональное отторжение власти и всего, что с ней связано, свидетельствут, что нравственное чувство народа живо.

Но это – только "с одной стороны". С другой, "в сортах дерьма не разбираюсь" имеет весьма неприятные следствия. И мы хорошо знаем – какие. Именно по 87-му году. Который стал потом 88-м, а потом – 89-м, 90-м и, наконец, девяностыми.

Наша простота, нежелание разбираться, восторженность по отношению к самым горячим обличителям и гнев по отношению к обличителям менее горячим – меня тут, к слову, ха-ха, за последние дни пару раз записали в путинисты – имеет самые простые и совершенно неизбежные следствия: наверх выносит именно то самое, в сортах чего мы не хотим разбираться.

Просто оно меняет ритрику. Начинает нам немного подпевать. И всё. Делай с нами что хошь. В конце 80-х это поведение еще не было в полной степени осознанным. Сегодня – ясная и целенаправленная линия.

Вот хоть тот же Навальный. Ведь вылитый Ельцин. Не в том смысле, что люди одинаковые – люди совершенно разные. А в том, что НАШЕ отношение к Навальному ТОЧНО копирует наше отношение к Ельцину в году, эдак, в 87-м или в 88-м. Маловразумительная речь на собрании высших партфункционеров, о которой никто ничего и не знал, плюс сверхмягкое наказание (из первых серетарей МГК в замминистры) – и всё, мы всё забыли: и десятилетия партийной карьеры, и ауру, с одной стороны, жестокого партократа, а с другой – популиста, и нищую Свердловскую область...

"Люди меняются"? Увы, меняются мало. Мы-то вот сами за 30 лет, даже получив ТАКОЙ опыт, совсем не поменялись. Всё те же восторги, всё та же восторженность.

В этом и разительное сходство: то же половодье чувств и тот же паралич мысли. Отличие только в том, что тогда, 30 лет назад, этот паралич был вполне естественным: у нас не было опыта – нечего было осмыслять, не было и особых надежд, не было и никаких инструментов для осмысления. Максимум – силлогизмы "Зияющих высот". А сегодня у нас очень даже есть, что осмыслять. Есть и не просто надежды на кончину Кащея, но и точное знание, что бессмертными кащеи не бывают. Есть и доступ ко всем сокровищам социальной мысли.

Всё есть – одного нет. Желания думать.

Почему нет? Ну, и это не секрет. Потому что нет умения. А умения нет потому, что нет практики. А главное – желания практиковаться, желания учиться. Танцевать от печки. Ставить точные вопросы. Не повторять умные слова, когда не понимаешь их смысл, – как зубрилочка на экзамене.

И в результате мы точно заходим на второй круг. Путинизм-то кончится. Может быть, не так быстро, как нам того бы хотелось. Но кончится. Сиськи-масиськи долго не живут. Но беда в том, что за путинизмом нас ничего хорошего не ждет. Потому что ждать нас завтра может только то, что мы сделаем сегодня.

А мы ничего не делаем.