Александр Шумилин. "Война разделила нас на два лагеря..."

 

Тот, кто не был на войне, на переднем крае,  тот не знает, чего нам стоила тогда война. Совсем немногие перешагнули рубеж сорок второго.

Я делю людей на фронте на две группы. Я имею в виду солдат и офицеров, которые были в ротах, и тех, кто у них сидел за спиной в прифронтовом тылу. Война для тех и других была разная. Они о ней говорят и помнят по разному.

 

Невидимая стена разделяла фронт на два лагеря   -   одни сидели в тылу за этой стеной (начальники и штабные), за солдатскими спинами, а мы ценой своей жизни и крови добывали им деревни. Чем тупей и трусливей были они, тем настойчивее и свирепей, гнали они нас вперед. Мы были жертвой их промахов, неумения и неразберихи.  Молодые лейтенанты не могли в одиночку постоять за себя.  Позади, против нас, "насмерть" стояла братия, целая армия приштабников и тыловых служб и мы все это должны были терпеть.

Тыловая служба (тыловики) себя считали фронтовиками и официально были приписаны к действующей армии и находились на фронте, хотя линия фронта находилась на несколько километров впереди. 

Таких "фронтовиков", дотянувших до конца войны, в тылах за линией фронта сидело множество. Они имели боевые награды, и никто не считал себя тыловиком.

Штабнички и тыловички, вообще не знали,  что такое война,  они держались прочно за свои насиженные места и друг за друга. О пулях и грохоте, о голоде и холоде, об окровавленных солдатах и о трупном запахе, они не имели представления. Войну, как она есть, они домысливали по наслышке.

... В деревне, в двух километрах от передовой, находился наблюдательный пункт комполка. Это была обыкновенная изба, на потолке которой была установлена стереотруба. При первом звуке в небе самолетов, дежурившие там двое солдат из его окружения тут же сбежали. Вот собственно и вся система обороны полка.  Она лопнула, потому что вся держалась на угрозах, на ругани, на глотке, на площадной брани, на сытой жизни одних и постоянном голоде других, на белом белье нескольких и на вшах, которые грызли остальных.

Одни жили в тепле, спали на перинах, парились в баньках, хлестали себя пахучими вениками, а другие, не веря больше никому,  без сопротивления сдавались в плен.

Сейчас я лежу на больничной койке (начало восьмидесятых), пишу, тороплюсь, зачеркиваю и снова пишу. В палату заходят люди.  Некоторые спрашивают меня:  "Что вы все время пишите? Мемуары знаете надоели всем. Там одни восхваления, сплошные победы и крики "Ура!"  -   Я пишу письма о смерти.Ч пишу о тех, кто на моих глазах умирал. -   Письма с того света! Вам этого не понять!  Что поделаешь  -  добавляю я.

А сам все время думаю. Кто присвоил себе славу наших солдат-окопников, кто отодвинул в неизвестеость те нечеловеческие жертвы и усилия, которые принесли своей Родине эти солдаты. Кто эти сытые и довольные? Знаете   кто они? А нужно было бы знать.

Мы воевали за русскую землю, за наш народ. Но перед смертью всегда нужно разобраться , кто есть кто и за кого ты стоишь.