Что отрезали? Что осталось?

 

Большой, немного потокосознательный, но, в общем, глубокий текст талантливого писателя Арабова. И естественно – о делах наших скорбных.

В потоке сознания не всегда легко выделить главную тему, но здесь она, пожалуй – об ампутации. Об ампутации чего-то очень важного.

Хирург у Арабова – масс-культура. До чего можно досмеяться? И до чего досмеиваться не нужно?

Время невеселое, и автор невесел – вместо тривиального "человечество, смеясь, растается со своим прошлым" Арабов пишет, что смехом, снижением планки дозволенного убит главный человеческий инстинкт – самосохранение. И поэтому – всё пропало.

И, в общем, пишет убедительно. Примеры приводит точные. Мастер. В самом деле, масс-медиа и масс-культура натворили изрядных бед: что-то главное в нас пропало.

Только вот – что? Инстинкт самосохранения? Ценности гуманизма? Или что-то другое? Порезать-то нас порезали. Сами порезались. Но что мы себе отрезали? А что – нет?

В этом стоит разобраться. Без такого разбирательства правильного лечения не назначить. Ну, положим, пока нам у потрошителей скальпели все равно не отобрать. Но ведь жизнь не сегодня кончается.

В отношении базового биологического инстинкта самосохранения беспокоиться не стоит. С ним всё в порядке. Всё, как положено. С поправкой на "есть упоение в бою и бездны мрачной на краю". Но дальше радости от экстрима наше желание убивать себя физически не идет. Да и шло бы – беда не большая. Значительная часть прогресса, если не весь прогресс, был оплачен умением преодолевать инстинкт самосохранения.

Нет, не по этому инстинкту у нас полоснули. По чему-то другому. По чему?

Ну, прежде всего – по вкусу. Это отрезали сразу. Без коммунистической цензуры нас стали закармливать бездарностью и пошлостью. И в кино, и в театре, и в телевизоре особенно – в общем, везде. И не только в искусстве. И в гуманитарных науках – тоже. Причем – во всех.

Вместе с вкусом оказался убит и профессионализм. Точнее даже не убит, а сдвинут. Профессионалов в высоком не осталось. Даже те, кто был в высоком профессионалом, стал профессионалом в гораздо более низком. Но зато выросла и целая плеяда профессионалов в низком – профессиональных растлителей. Я фамилий называть не стану по одной простой причине. Контрпримеров не знаю. Нет их, контрпримеров. Ну, или более оптимистично – почти нет. А чтобы уж совсем точно – я не знаю.

Еще серьезнейший удар ножом получила нравственность. Мы хорошо знали, чего нельзя. Множество вещей, которые нельзя делать. Что-то внутри говорило нам "Нельзя!", и мы не делали. Отрезали. Говорить "Нельзя!" нам что-то продолжает. Но теперь на это "Нельзя!" мы реагируем иначе: "Иди-ка ты со своим нельзя, дорогое что-то, само знаешь куда! Все делают, а мне нельзя?".

Насколько ножом здесь была масс-культура? В небольшой степени. Это стало происходить, когда по телевизору еще показывали Феллини. Не в Феллини тут дело. Выросла эта штука как раз не на ампутированном, а на пытающемся сохранить себя инстинкте самосохранения. "Хочешь жить умей вертеться" из более-менее абстрактной мАксимы превратилось в условие выживания.

Что еще мы потеряли? Мечту. В этом месте Арабов сбойнул: стал противопоставлять александровские ("Цирк" и "Волга-Волга") и пырьевские ("Свинарка и пастух" и "Кубанские казаки") комедии калатозовским ("Летят журавли") и чухраевским ("Баллада о солдате") драмам. Здесь много важнее не различия, а сходство. Всё большое советское кино – и вершины Александрова, и лучший Пырьев, и всё оттепельное кино, начатое хуциевской "Весной на Заречной улицу" и законченное хуциевской "Заставой Ильича" – всё оно сделано мечтой. Серьезные "Журавли" от наивно-смешных "Верных друзей" (между прочим, по сценарию Галича) у Калатозова отделяют всего три года: они сделаны одним человеком.

Реалистичность здесь имела самое малое значение: всё это были сказки, и чуть более правдоподобные сказки не выигрывали у сказок, более придуманных. Это потом, уже измученные бескрылым враньем умирающего соцреализма, мы возжаждали такого реализма, который искусством не является. И получили что хотели. А до этого добрых (конечно, не слишком-то добрых – очень злых) тридцать лет мы очищали свои души сказками. Так ведь и "Дорога", и "Ночи Кабирии" не анатомические слепки с действительности.

Кто лишил нас мечты? Масс-культура? Снижение планки разрешенного к осмеиванию? Не-е... Не масс-культура. Глупость. Наша глупость. Мы придумали себе определенную, казавшуюся нам прекрасной, капиталистическую жизнь и стали устраивать ее по своему разумению – строить капитализм, как раньше строили коммунизм. "Рынок всё устроит", "свобода творчества", "терпимость", "религиозное возрождение", "вернуться на столбовую дорогу истории", ну и так далее – нашим глупостям не было числа. И не удивительно, что капитализм выстроился у нас таким же перекособоченным, как коммунизм.

Ну, хорошо... То отрезали, это отрезали... А что осталось? Что-то же осталось? Или – ничего? Я говорю, естественно, не о сорняках, которые разрослись после прополки доброго. Осталось ли в нашей почве что-то такое, что может принести в будущем добрый урожай? Нет, понятно, что на поверхности ничего не видно. Одни сорняки. А внутри есть что-то? Или тоже – одни сорняки?

То, что не одни, видно из появления таких текстов как арабовский. Что-то нам не нравится.  Чего-то мы хотим.

Чего? Что побуждает нас протестовать? И чего мы хотим? Чем-то ведь не угодили нам безвкусица и пошлость, вранье и злоба. Чем? Чему они мешают? Отчего мы протестуем?   

Причем, смотрите ведь как интересно получается – протестуем все. И "14%" и "86%". И еще более интересную вещь я вам скажу – протестуем-то против одного и того же. Только видим это одно и то же в разных проявлениях. Одни – в ОПК для первоклассников, другие – в сексуальном воспитании их же. Раздражает одно и то же. Только в разных проявлениях.

Ну, и средства к исправлению видим разные. Или, точнее сказать, не видим этих средств по-разному. Отсюда и рецепты наши одинаково безжизненны и бесполезны. Но болезнь-то общая.

Имя ей – пустота жизни. Пустота, которую не заполнить ни церковными причастиями-постами, ни хипстерскими вечеринками, переходящими в утренники.

Что заставляет нас протестовать? Инстинкт самосохранения? Да, в каком-то смысле, инстинкт самосохранения. Только не биологического. И не индивидуального. Есть в нашей душе оказывается и другие инстинкты. Которых у животных нет. Мы не просто социальные животные, не муравьи-пчелы. Мы устроены сложнее.

Человек – мост между животным миром и миром – назову это так – Божественным. И наши души стоят на двух опорах. Одна вполне животная, биологическая – этот самый инстинкт самосохранения. Другая – совсем не животная.

Можно ли ее, эту неживотную, назову ее Небостремительным инстинктом, чтобы не говорить о потребности о-Бож-ения или о потребности в развитии (психологам она известна в основном под именем потребности в самореализации), можно ли эту опору разрушить?

Нет. Никак невозможно. Можно спалить доски моста, которые на эту опору настелены. Мы в этом в значительной мере и преуспели. Но саму опору уничтожить нельзя. Мы сделаны "по подобию".

Вот на эту опору нам и придется опираться, когда мы захотим делать свою жизнь нормальной. Не в смысле "как у всех", а в смысле "какой жизнь должна быть". И помогать нам в этом будет разное искусство – и смеховое, и несмеховое. Только обязательно, как говорил персонаж еще одной сталинской комедии, только обязательно талантливое.