Святые - об обычных людях.

Три состояния жизни признал разум: плотское, душевное и духовное. Каждое из них имеет свой собственный строй жизни, отличный сам по себе и другим неподобный.

Плотское устроение жизни то, когда всецело предаются удовольствиям и наслаждениям настоящей жизни, ничего не имея из душевнаго или духовнаго устроения, и даже не желая стяжать то. Душевное стоит в средине между грехом и добродетелию, когда пекуться о довольстве и здоровьи тела, и заботятся о славе человеческой, равно и труды по добродетели не отметают, и избегают дел плотских, не прилежат ни к добродетели, ни к греху: к добродетели, по причине несладости ея для них и притрудности, а греху, из за страха лишиться человеческих похвал. Духовное же устроение – то, когда не изволяют иметь ничего из первых двух и не допускают худа, отличающаго каждое из них, но, будучи свободны от того и другаго. на посребренных крылах любви и безстрастия, перелетают чрез обеи их, не позволяя себе делать ничего из запрещеннаго.

Живущие плотски и плотское мудрование всегда в себе пребывающим имеющие, будучи совершенно плотяны, Богу угодить не могут, как омраченные смыслом и никаких лучей божественнаго света к себе не пропускающие. Ибо приналегшия на них облака страстей, на подобие высоких стен, отгораживают их от духовных светочей, и они остаются без света. Будучи разстроены и повреждены во внутренних чувствах душевных, не могут они воззреть на мысленныя красоты Бога, видеть свет во истину  истинной жизни и стать выше ничтожных видимых вещей. Но как бы оскотинившись и мирским переполнившись чувством, привязывают ум к видимому, и все попечение и труд обращают на преходящия блага, друг с другом из–за них воюют, а бывает, что и души свои за них полагают, прилепившись к богатству, славе и плотским удовольствиям и великим лишением почитая неимение их. К ним праведно как от лица Божия пророческое оное слово: не имать Дух мой пребывати в человецех сих, зане суть плоть (Быт.6,3).

Душевно живущие и потому называемые душевными суть какие-то полоумные и как бы параличом разбитые. Никакого никогда не имеют они усердия потрудиться в делах добродетели и исполнения заповедей Божиих, и только славы ради человеческой избегают явных укоризненных дел. Одержимы будучи самолюбием, сею питательницей пагубных страстей, все попечение обращают они на сохранение здоровья и услаждение плоти, от всякой же скорби, от всякого труда и всякого злострадания из-за добродетели оказываются, паче надлежащего питая и грея враждебное нам тело. Держась такого образа жизни и поведения, оземленяют они ум, отучневший от страстей, и делаются неспособными к приятью мысленных и божественных вещей, коими душа отторгается от земли, и вся устремляется к мысленным небесам. Это страждут они, потому что обладаемы еще суть вещественным духом, по коему любят свои души и исполнение своих желаний всему предпочитают. – Будучи чужды Духа Святого, они непричастны и даров его, почему и плодов божественных не увидишь в них, – не только любви к Богу и ближнему, радости в нищете и скорбях, мира душевного, искренней веры и всестороннего воздержания, но и сокрушения, слез, смирения и сострадания: все в них полно надмения и гордости. В глубины Духа входить не имеют они сил: ибо нет в них света, который руководил бы их к тому и отверзал их ум к уразумению писаний, а других, когда они вещают о том, слушать неохочи они. Праведно потому и о них изрек Св. Апостол: душевен человек не приемлет яже Духа Божия, юродство бо ему есть: и не может разумети; зане духовен востязуется (1 Кор. 2:14).

Как в телесных болезнях никто не может точно узнавать причины их и врачевства против них, без большой опытности во врачебном искусстве, так и в душевных – без долгаго подвижничества. Ибо как удобопогрешительным кажется и на деле очень немногим доступно бывает, телесных болезней распознание, в коем упражняется искусство врачей, так тем более удобопогрешительно и более трудно, чем оно, распознание болезней душевных. Ибо чем душа превосходнее тела, тем труднее узнаваться болезни, чем тела сего, всеми чувственно видимаго.

 Главныя и начальственныя над другими  добродетели вместе с сотворением вселены в естество человеческое, из которых, как из четырех источников, реки всех других добродетелей наполняются водою и напаяют град Божий, который есть сердце, очищаемое и утешаемое слезами. Соблюдший их нерушимыми, или, по падении, многими трудами покаяния возставивший, устроил в себе царский дом и палату, в коей обитель в себе творит Царь всяческих, и тем, кои себя так благоустроили, богатые дары свои распределяет и дает.

 Не хочет Бог, чтобы делание ревностных подвижников оставалось не искушенным, но чтоб подвергалось большим испытаниям. Почему напускает на них огнь искушений и на время сокрывает даемую им свыше благодать, а духам злобы иной раз попускает взволновывать тишину помыслов их, чтоб видеть склонение души, кому она больше угодить хочет, – Творцу ли и благодетелю своему, или мирскому чувству и сласти удовольствия чувственнаго. – И потом, или усугубляет им благодать, если они преуспевают в любви Его, или бичует искушениями и скорбями если пристрастны к земным вещам, пока восприимут ненависть к видимым благам, по причине изменчиваго их непостоянства, и горесть удовольствия от них потопят в слезах.

В очищаемыя еще души обычно некако привходит духу похоти и гнева. Чего ради? Для того, чтоб стрясти плоды Духа Святаго. висящие на них. Поелику же и радость свободы в некоей мере разливается в душах сих, то все на пользу домостроительствующая премудрость, – желая всегда своими дарами к себе привлекать их мысль и их держать в непоколебимом смиренномудрии, чтоб оне не превознеслись над другими многою свободою и богатством даров, и не возмнили.

что своею силою и своим разумом стяжали великую сию палату мира, – попускает сим духам нападать на них, между тем, как сама скрывает свое действо, дабы, поражаемыя страхом падения, твердо стояли оне в хранении блаженнаго смиренномудрия, и убедившись, что все еще связаны плотию и кровию, взыскали безопасной для себя крепости. в которой могли бы сохраненыбыть силою Духа.

 Наслание искушений бывает соответственно обдержащей нас болести страстей, и залегшей внутри нас прели греховной, и судя по ним горькая чаша судеб Божиих растворяется для нас или лютее или милосерднее.

Когда залегшая внутрь нас материя греховная, от помыслов сластолюбивых или животолюбивых произшедши, удобоизлечима и легко поддается врачевствам. тогда врачем душ наших подается чаша искушений, растворенная милосердием, потому что в таком случае мы истязуемся за человеческия немощи, как страждующия нечто человеческое.

Когда же она, как от помыслов надмения и крайней гордости происшедшая, неудобоизлечима, глубоко залегла внутри и производит смертоносное разстройство, тогда чаша сия подается нерастворенною, в лютости гнева: дабы болезнь, будучи ослаблена и истончена огнем, непрерывно одних за другими следующих, искушений, отошла наконец от душ наших, под действием порожденнаго ими смирения, после того, как мы горькие помыслы гордыни потопим в слезах,и врачу душ наших чистыми покажемся во свете смирения.

  Невозможно подвизающимся избегнуть следующих одних за другими искушений, если они не сознают немощи своей и не почтут себя чуждыми всякой правды и недостойными никакого утешения, никакой чести, никакого упокоения.

У Бога, врача душ наших, цель та, чтоб мы всегда были смиренны, сокрушенны, устранялись от всякаго человека и подражали Его страданиям. Будучи Сам кроток и смирен сердцем, хощет Он, чтоб и мы в кротости и смирении сердца текли путем заповедей Его.

  Смирение состоит не в наклонении выи, или в распущении волос, или в одеянии неопрятном, грубом и бедном. в чем многие поставляют всю суть добродетели сей, но в сокрушении сердца и смирении духа, как сказал Давид: Дух сокрушен, сердце сокрушенно и смиренно Бог не уничижит (Пс.50,19).

В ком есть и усматриваются плоды Духа Святаго; в тех и Бог обитает. От них и немутный источник Слова с мудростию и разумом, смиреннословящими ли ты слышишь их, или высокая вещающими.

В ком же не усматриваются плоды и дары Святаго Духа, а видятся плоды противнаго духа, в тех – мрак неведения Бога, толпа страстей и жилище вражеских духов; смиренноглаголивыми ли и смиренно мудрствующими видятся они тебе, или говорящими о высоких вещах, в одежде заморской и с представительною наружностию.

Если любишь быть другом Христовым, ненавидь злато, и его ненасытное любление. так как оно к себе обращает помышление любящаго его и отрывает его от сладчайшей любви к Господу Иисусу, которая является не в виде слова, а в виде действования по заповедям Его. Если вожделевает злата, то, увы! конечно приобретешь его, если приобретением считаешь, а не крайнею потерею любовь к нему, предпочтительно пред любовию ко Христу. Но ведай, что при сем Христа всячески потеряешь, а вместе с Ним потеряешь и Бога, без Коего нет спасения человекам.

  Если любишь золото и деньги, наживу, то не любишь Христа. Если же Христа не любишь, а любишь золото; то смотри, кому тиран сей уподобить тебя старается? Оному, хотя ученику, но не верному, хотя другу, но оказавшемуся наветником, зле возставшим на общаго Владыку, бедственно отпадшим от веры и любви к Нему и бросившимся в глубь отчаяния. – Убойся же этого примера и ты, и бегай злата и любви к нему, да Христа приобрящешь, оказывая вместе с тем и к себе самому истинную любовь: ибо видишь, какова участь падшаго в этот грех?

Без призвания свыше, никогда не ищи получить председательство, при помощи золота, или при содействии и ходатайстве людей, хотя бы ты видел, что имеешь силу пользовать души; ибо три следующия беды могут сретить тебя, и одна из них сбудется: или негодование Божие и гнев найдут на тебя в различных напастях и скорбных обстоятельствах, когда возстанут на тебя не только люди, но и вся почти тварь, – и жизнь твоя будет много воздыхательна; или с великим безчестием будешь свергнут оттуда, когда преодолеют тебя другие; или умрешь не в свое время, будучи отсечен от настоящей жизни.

  Нельзя ни во что вменять славу и безчестие и быть выше неприятностей и приятностей, если не сподобится кто право смотреть на то, чем кончается все такое. Когда же увидит, как всякая слава, всякое удовольствие и утеха, всякое богатство и благоденствие кончается ничем, потому что смерть все это отнимает и растлевает; тогда, познав явную суетность человеческих вещей, обращает он чувства свои к вещам божественным, и к этим, пребывающим и растлиться никогда не могущим, прилепляется, а от тех отвращается, – вследствие чего становится выше скорбей и утешений земных: скорбей, как победивший в душе сластолюбие, славолюбие и любоимание, – утешений, как отторгший от души мирское чувство (всякое сочувствие к мирскому). От того, почитают ли его, или безчестят, скорби ли  или утешения облежат его, он всегда одинаков, и за все благодарит Бога, не низпадая помыслом долу.