Солженицын пришел бы в ужас

Единственно хорошим тоном, еще с кухонных разговоров интеллигенции советского времени, было над вождем смеяться, что и зафиксировали бесконечные анекдоты о нем предшественников современных хипстеров. Но главный парадокс постсоветского отношения к Ленину заключается в следующем: если Ильич так глуп и нес такую ересь, то почему добился таких успехов и созданное им государство простояло почти 75 лет? 

В итоге анекдоты надоели, памятники В.И. Ленину уже не раздражают, а просто не замечаются, и приходит время, когда та самая публика, что потешалась, передразнивая картавую речь основоположника, теперь требует, чтобы ей рассказали о нем всерьез, на доступном ей уровне. 

«Ленин» Льва Данилкина написан именно для хипстеров, для чего использован и соответствующий язык, им понятный и близкий. Вот только навскидку: «впряглись», «чтоб два раза не вставать», «отбамбливаться», «нон-стопом идут опен-эйры», «шоппинг-лист», «веб-камера», «дедлайн», «троллинговой», «трабл-мейкер», «хайкинг», «триггер», «зачекиниться», «хэштег», «ситком», «юзер-френдли», «лайфхак», «гэп». Список новомодных англицизмов бесконечен, и порой кажется, что читаешь дискуссии на интернет-форуме или комменты в Facebook. Восприятие текста усложняет желание автора обогатить язык: многократное «суаре», «секрецирование феромонов», «ризома», «апофатически», «этеронеф», «независемцы». Упоминаемые имена собственные (употребляемые, чтобы избранному читателю легче было понять описываемые реалии) – также из ментальности хипстеров – Безос, Джоб, Возняк, Урри, Терминатор, Alieхpress, плюс смелые неологизмы «Ленинленд», «филеасфоггская» «ангрибердзовская». 

Жизнь Ленина рассмотрена детальнейшим образом, почти поминутно, мы следуем за ним по его перемещению в России и Европе, автор знакомит нас с теми, кто составлял ближайшее окружение вождя в тот или иной период, описывает его жилище, ведет рассказ о городах – от Симбирска и Казани до Парижа и Лондона, щедро вплетая в него впечатления от их нынешнего состояния, вызывая в читателе чувство зависти к путешественнику Данилкину и уважение к Данилкину-автору, стремящемуся все пощупать своими руками и увидеть самолично. Упоминаются где надо Джойс, Пруст и Кафка – так Ленин вписывается в контекст своей эпохи. 

Не будет преувеличением сказать, что рассматриваемая книга – самое ценное из написанного (на русском) об Ильиче после «Ленина в Цюрихе». Но Солженицын, думается, пришел бы в ужас от языка автора, равно как от его выводов. 

Данилкин слишком любит своего героя и слишком им зачарован, и это мешает объективности повествования. В его книге Ленин поднимается до космических высот и признается равным собеседником Бога. Да и сам титул, ему приложенный, Пантократор, звучит не без вызова, с учетом упорного богоборчества Ильича. 

На самом деле Ленин был малообразованным и не начитанным, достаточно сравнить его с такими современниками, как Бердяев или Сергей Булгаков, тоже начинавшими как марксисты, не говоря о других кумирах того времени.

Он был типичным талмудистом от революционной «науки», вне марксизма мысль для него не существовала, и знал он хорошо только соответствующую литературу. 

Специфичность талантов Ленина (Плеханова, Троцкого, Сталина) заключалась в том, что они расцветали лишь в благоприятных условиях попадания во власть. Без нее они ничего особенного и интересного не представляли. Тот же Троцкий был «неудавшимся писателем», по оценке солженицынского Ленина. Поэтому восхищенная оценка Данилкиным книг Владимира Ильича, того же «Материализма и эмпириокритицизма», «бесспорно входит в первую десятку самых влиятельных философских текстов за всю историю человечества» – представляется недоразумением. 

Такое отношение к Ленину влияет и на все видение исторического процесса. Автор повторяет старые революционные штампы – «царское правительство расстреляло на Ленских приисках рабочих», хотя приказ о стрельбе отдал жандармский ротмистр Трещенков. «Интеллигенция запугана угрозами физической расправы от черносотенцев», а власть организует погромы – 100 раз опровергнутый навет. Данилкин пишет про «царский ГУЛАГ», словно не понимая, что это звучит издевательски смешно, при обилии побегов оттуда. Красный террор приходится «рационализировать», говоря политкорректным жаргоном, представляя его как объективную и закономерную реакцию. Захватив власть, Ленин не смог решить даже задачу пресловутой «модернизации». При нем и его последователях Россия безнадежно отстала от мирового прогресса. Уровень жизни рабочих и крестьян резко упал, а госаппарат погряз в таком бюрократизме, что несмотря на все ленинские инвективы против него ситуация только ухудшалась. Как верно замечает Нагловский, упоминаемый Данилкиным, в Ленине вовсе не имелось качеств государственного человека. Не случайно автор, дойдя до октябрьского переворота 17-го года, отказывается от последовательного хронологического повествования. Ленин утопает с того времени в бесконечных мелочах и не в состоянии делегировать ответственность и полномочия. 

Для документального повествования объемом в 770 страниц в нем удивительно мало фактических ошибок. Гоц назван «меньшевиком» (он являлся эсером); говорится, что «автоматический револьвер оказался главным оружием декабря 1905 года» (этот вид оружия был крайне редок вообще); Дарвин исследует «зябликов», а не вьюрков… 

Хоть книга и предназначена для хипстеров, возникает вопрос: а прочтут ли они ее? Не утонут ли в обилии бесконечных авторских отступлений и рассуждений? Да и псевдосовременный язык, смесь жаргона офисного планктона с дословным переводом с английского (впечатляющая разница со слогом «Красного колеса», который ориентирован на неисчерпаемость и продуктивность коренной русской речи) может, вопреки ожиданиям, лишь усложнить доступ к содержанию.