КАК ПОГИБАЛ СССР.

География рождения курсантов военно-медицинского факультета такова, что если бы взялся какой-то исследователь её анализировать, то мог бы написать целый труд под названием «Военная помощь Советского Союза странам третьего мира». И его труд, несомненно, тут же засекретили бы. Мой сослуживец Саша родился в Алжире, Вадим – в Ливии, Коля – в Чехословакии. Ромка был «свой», он родился на Чукотке, но в школу пошёл сначала в Киргизии, потом в Германии. Истории каждого заслуживают отдельного рассказа. Но встретил я на днях одного майора медицинской службы и рассказал он мне следующую историю своего детства. Может и открыл он какую-то замшелую военную тайну. Но за давностью лет простят ему.

Отцом Вовка гордился. Отец был офицер-десантник, высокий, громогласный, сильный, полная грудь значков и медалей. Таким отцом будет гордиться любой советский мальчишка. И Вовка искренне не понимал, за что отца не любят ребята, с которыми он ходит в школу. И за что не любят его, Вовку. Ведь он такой же как они. Тоже играет в футбол, читает Фенимора Купера и Роберта Стивенсона. А то, что иногда не понимает, о чём они говорят – так это чепуха.

И отец. Он ведь такой красивый, сильный. А когда идет по улице, сжимая вовкину ладонь, то встречные старухи злобно шипят вслед, а некоторые даже плюют себе под ноги. А отец будто не замечает. Вовка много раз спрашивал: «Зачем они так с нами?» Отец отшучивался. Мол, вырастешь – поймёшь. А пока – лишний раз из военного городка не выходи. И вообще – без взрослых лучше в город не выходи.

Вечером, в конце декабря 1991-го года командир части собрал всех офицеров в своем кабинете.

Вовкин отец рассказывал:

- Набилось, как сельдей в бочке. Стоим, дышать трудно. Тридцать человек в одной комнате. Все уже, конечно, знают. Дома радио и телевизор, не в степи живем. Молчим, ждем, что командир скажет. И он молчит.

Наконец прокашлялся. И сипло так начал:

- Товарищи офицеры, с сегодняшнего дня Союза не существует. А значит мы с вами теоретически находимся на территории предполагаемого противника. Возможны провокации и даже нападения на часть. Поэтому приказываю: выдать личному составу автоматы, бронежилеты и максимальный запас боеприпасов. Усилить караулы.

Повисла пауза. Наконец откуда-то из угла донёсся притиснутый широкими спинами голос зампотыла:

- Нас эвакуируют или самим придётся пробиваться?

- Приказов на этот счёт пока не поступало, - ответил командир. – А значит – стоим на месте.

Часть зашевелилась. Всем солдатам выдали оружие, гранаты. Отменили отпуска. Семьи военнослужащих, проживающие в городе, были экстренно эвакуированы на территорию части и размещены в казармах. Вовка помнит, как тихонько плакали матери, прятали свои слёзы, чтобы не показывать мужьям, у которых нынче другие заботы. Для детей это всё было какая-то игра. Было даже интересно и весело.

По улочкам военного городка солдаты ходили чуть ли ни целыми отделениями. В сторону жилых кварталов ставших вдруг враждебными и чужими развернулись пулемёты.

Через пару часов в кабинет командира постучался его заместитель, майор Н.

- Товарищ командир, есть ещё одна проблема, - капитан положил на стол командиру список. – Рядовые Кахадзе и Бурошвили, сержанты Кравчук, Ясюкайтис и старший сержант Акопян. И так далее. Всего двадцать четыре человека. Кем их теперь считать?

- Вот, блин! – командир в сердцах стукнул по столу кулаком. – До особого распоряжения считать всех вышеперечисленных русскими солдатами!

Поздним вечером к стенам воинской части подъехали две тонированные шестерки, из которых вышли почти полтора десятка местных жителей.

- Началось, - подумал вовкин отец.

- Оккупанты! – крикнул один из гостей. – Оккупанты, убирайтесь!

Часть ответила молчанием. Местные прошлись на счет их матерей, насчёт того, что сделают с жёнами, если военные немедленно не сдадут оружие.

- Эй, русские, убирайтесь!

- Пошли на х..! – не выдержал осетин Закурдаев.

- Закурдаев – молчать! – грозным шепотом рявкнул старший лейтенант Кузнецов. – Отставить поддаваться на провокации!

- Есть отставить поддаваться на провокации, - ответил рядовой.

И не поддавались больше. Даже горячие «русские» с Кавказа.

- Ты спросишь меня, о чём я думал тогда? – спрашивает Вовка. – Не поверишь, я думал об упаковке новеньких фломастеров, которые я на пару дней одолжил однокласснику. Порисовать. Беспокоился, чтобы он не потерял мой любимый, фиолетовый. Кстати, этих фломастеров я так и не увидел. Отец больше не пустил меня в школу, а одноклассник, само собой, не принёс.

Две недели часть сидела, вооруженная до зубов, целясь из автоматов в ставшим вдруг враждебным город. Местные веселились, праздновали, ходили вокруг части с национальными флагами. Кричали оскорбления в сторону забора. Но оттуда на них смотрели свирепые кавказские, азиатские и славянские лица, подкрепленные дулами автоматов, поэтому к счастью дальше криков и оскорблений дело не дошло.

А однажды вечером отец переоделся в гражданскую одежду, собрал чемоданы и повел семью на вокзал, чтобы отправить Вовку с матерью к бабушке, в Воронеж. С ними вышли из части три солдата и прапорщик Бриедис, тоже в гражданской одежде.

- Перед выходом из части, мама серьёзно посмотрела мне в глаза и сказала: «Ни в коем случае не заговаривай со мной по-русски. Лучше молчи». И я молчал всю дорогу до вокзала. Мы уехали, а отец остался. На перроне он так крепко обнял нас с матерью, что мне стало больно. Но я молчал. Это было как в кино про войну. Только в кино уезжали мужчины, а женщины и дети оставались их ждать.

Они ещё один раз вернулись. Почти через полтора года, когда большие начальники договорились о механизме вывода войск с территории новоиспеченных независимых государств. Мать не хотела брать Вовку с собой, но он давно не видел отца, поэтому умолял, пока она не согласилась.

- Я помню, как на вокзале стояли несколько составов с вооружённой охраной. Вокруг шныряли местные, пытаясь что-то стащить. Не хватало составов, вагонов, брезента, людей. И военные оставляли нажитое барахло, чтобы затащить в вагон ещё пару двигателей от БТРа. Ещё думали, что кому-то это понадобится, кто-то оценит. Да и не могли по-другому. Я сейчас читаю в интернете, мол, не так всё было, - говорил мне Вовка, а нынче Владимир Николаевич, майор медицинской службы. – Мол, уходили неспешно, Затянули процесс вывода на два-три года. Не буду спорить. Детское восприятие отличается особенностями, а спустя столько лет какие-то детали стираются из памяти и на смену им приходят другие. Но мне почему-то вспоминается суета, беготня на грани паники. И то, как на прощание прапорщик Иванов выбил в казарме половину стекол.