О цивилизационной пропасти между русскими людьми и советскими манкуртами.

Автор: Наталья Иртенина

 Нет в наше время более бесполезного занятия, чем спор с адептом советской идеи о личности государя Николая II, о деяниях и эпохе последнего русского царя. С первой минуты разговора на оппонента грудой вываливаются мемы, которыми в сознании советского человека маркировано николаевское царствование: «Ходынка», «Кровавое воскресенье», «Цусима», «галстуки Столыпина», «Ленский расстрел», «Распутин» — а поверх ставятся хэштеги «кровавый слабак» и «безвольная тряпка». Далее, если разговор по каким-то причинам еще продолжается, идут вариации на темы «неграмотные рабочие и крестьяне, как мухи, умирали от голода и отсутствия медицины» и «отсталая аграрная страна не могла выиграть войну».

Все попытки контраргументирования, разъяснения насчет реформ, индустриализации, социальной политики эпохи Николая II и т. д. не имеют смысла, поскольку мемы-мифы работают как черные дыры, поглощая и делая невидимой любую информацию, противоречащую базовой картинке из советской школы. Тем более абсолютно невозможен разговор о том, что в основу своей политики, и внутренней, и внешней, Николай II положил нравственные принципы и идеалы христианства.

Государь Николай Александрович — та историческая фигура, на которой четче всего виден этот разлом, не политический, не идеологический, даже не столько чисто мировоззренческий, сколько цивилизационный  — самый глубокий из разломов, какой только может существовать в человеческом мире. Постсоветский русский мир расколот на две антагонистичные цивилизации — христианского традиционализма и язычества. Причем цивилизация христианского традиционализма включает в себя и ту часть социума, которая, являясь невоцерковленной, продолжает основывать свои этические принципы на христианских ценностях. Костяк второй, языческой цивилизации, составляют те, чьи представления о мире, в том числе этические, базируются  на советской идеологической парадигме, а также «социально близкие» им неоязычники — националисты-родноверы.

Языческая цивилизация, завернутая в обертку советской и неосоветской идеологии, не была и не является постхристианской. В русском пространстве она существовала и существует параллельно цивилизации христианского традиционализма, и ее рождение в XX веке не связано напрямую с ослаблением православия, тем более что за последнюю четверть века православие вновь усилилось.

Однако нельзя сказать, что она имеет нерелигиозные корни, поскольку любая вообще мировая цивилизация формируется на религиозных (псевдорелигиозных) ценностях, ставит себя в отношения к религиозному (псевдорелигиозному) абсолюту. «Вопрос существования Бога это вечный вопрос, и от того, как люди на него отвечают, зависит формирование цивилизационного пространства. Все остальное — вторично» (патриарх Кирилл).

Специфика советской мировоззренческой парадигмы состояла в том, что борясь с христианством как конкурентом, она погружала, а точнее возвращала советских людей в глубокую дохристианскую архаику, из которой, как чертики из табакерки, выскакивали ожившие языческие архетипы.

Из этой архаики выпрыгнули и военный коммунизм с его первобытным натуральным хозяйственным обменом, и величание советских лидеров родоплеменным термином «вождь», и обожествление вождей с воздаянием им соответствующих почестей: жертвоприношения в их честь, пирамида-зиккурат с забальзамированными телами советских «фараонов». Красный террор, официально начатый после покушения на Ленина, с институтом заложничества и массовыми убийствами, был не чем иным, как ритуальными гекатомбами во имя Главного вождя. Л. Юзефович в книге о белом генерале А. Н. Пепеляеве, описывая суд над ним и его соратниками в январе 1924 г. (когда умер Ленин), замечает: в «истерической атмосфере тех дней» «жертвоприношение над гробом вождя многим казалось весьма желательным». Пепеляевцам, как и тысячам других, кто сидел в то время и ждал приговора, было чего опасаться. Ибо сознание язычников, пасуя перед фактом смерти, видит в ней проявление враждебных сил (как написал Л. Троцкий в статье на смерть Вождя, это «чудовищный произвол природы») и исполняется желания мести — либо намерения ублаготворить «чудовище» еще большим числом смертей.

К. Юнг, замечавший о нацистской Германии: «Целая нация воскрешает архаический символ и даже архаические религиозные церемонии… Человек прошлого, живший в мире архаических «коллективных представлений», снова приобрел влияние в видимой и до боли реальной жизни» — вполне мог бы адресовать эти слова и к «советской нации», впавшей в дремучее язычество.

Пентаграмма не менее архаичный символ, чем свастика.

Коммунистические вожди строили свой СССР по типу древней восточной деспотии — с божеством в виде человека на троне, с массовым государственным рабовладением, с единой для всех религией/идеологией. И вовсе не случайно победу в схватке за советский трон одержал человек с восточным менталитетом, с восточным пониманием власти как силового подавления всего, что шевелится не в ту сторону, с восточной хитростью в глазах и в уме, требовавший себе восточного размаха почестей.

Христианская цивилизация говорит: «Не в силе Бог, а в правде». Языческая утверждает: «Не в правде “бог”, а в силе».

Понятие права как силы и власти как насилия вошло в менталитет советских и неосоветских людей. В сознании коллективного советского «восточного человека» власть только тогда права, уважаема и не оспариваема, когда она не просто сильна, но владеет раздутым аппаратом насилия, когда в душе любого обывателя вместо «замшелого» страха Божия поселяется страх «карающей руки государства». Именно поэтому их кумиры — Сталин, Иван Грозный (исключительно времен опричнины) и Петр I (последний с оговорками — слишком «низкопоклонничал» перед Западом), а политический идеал — могучее, устрашающее всех и вся репрессивное государство.

Именно поэтому невозможен адекватный диалог с советским человеком о личности Николая II. Для почитателей советской власти и ревнителей советского проекта последний русский царь, во-первых, олицетворение чуждой им цивилизации христианского традиционализма. Хотя некоторые коммунисты и утверждают сегодня, что христианские заповеди и Нагорная проповедь — это почти то же самое, что «Моральный кодекс строителя коммунизма», на деле в своем отношении к носителям иного мировоззрения, иного цивилизационного кода они руководствуются отнюдь не заповедью «возлюби врага своего», а принципом «нетерпимости к врагам коммунизма» (11-й пункт «Морального кодекса»).

Во-вторых, Николай II категорически не соответствует их «восточным» представлениям о человеке власти. Этот самодержец — один из самых мягких государей Российской империи. Хотя ему и приходилось применять законное насилие против революционного террора и экстремизма, масштаб государственного насилия николаевской эпохи в разы меньше размаха беснования социалистов в начале XX века. А уж сопоставлять в цифрах и методах карательную политику Николая II и красный террор вкупе с советскими массовыми репрессиями — это было бы смешно, если б не было так грустно.

Используя в отношении Николая II ярлык «кровавый», советский человек не понимает, что его подсознательная претензия к этому царю не в том, что тот много лил крови, а как раз наоборот — в том, что в сравнении с советскими вождями он слишком мало лил крови. Не казнил «бояр», не репрессировал устроителей «Ходынки», не сажал на кол генералов, не сумевших разбить японцев, не устрашал тюрьмами либералов, не прижал к ногтю буржуазию, не навел жесткой рукой порядок в стране, чтобы население, стремительно увеличивавшееся в год на два миллиона, перестало теми же миллионами помирать с голоду, а рабочие и крестьяне, наконец обучившись в гимназиях грамоте, получили право избираться в Думу. Слишком вяло, без размаха царь бил немцев в Первую мировую, держал их у границ  — вот если б пустил к Волге, а потом погнал обратно, тогда другое дело, был бы совсем иной масштаб народного героизма на фоне колоссальных людских потерь и руинированных городов. На эту же тему «мало казнил» работает и миф об «отречении» — слишком легко сдал власть пятой колонне, в результате чего развалил армию и государство, так что большевики просто-таки вынуждены были взять управление страной в свои ежовые рукавицы.

Историческое просвещение тут совершенно бессильно. Николай II в любом случае останется «врагом советской власти», носителем иных, христианских ценностей, к которому надлежит применять пункт 11 «Морального кодекса коммуниста».

Ситуацию может исправить только христианское просвещение и воцерковление. Однако и тут не все однозначно, поскольку советское язычество дало метастазы в теле цивилизации христианского традиционализма, породив страшную нелепость — «православных» сталинистов, сакрализовавших силу и насилие участников культа «ежовых рукавиц».

Источник: http://rusorel.info/civilizacionnyj-razlom-ili-kogda-istoricheskoe-prosveshhenie-bessilno/