Мы — не обезьяны. И обезьяны — не мы.

На модерации Отложенный "Человек — венец природы. Это принимается «for granted» и приятно щекочет наше человечье самолюбие. Хотя у тех из нас, кто имеет склонность к сомнениям и самоанализу, нередко возникает вопрос: не льстим ли мы себе?
Человекообразные обезьяны уже давно служат кривым зеркалом, хранящим изображение того, чем когда-то был человеческий вид, или, гипотетически, мог бы стать, пойди «мы» (наша эволюция) «другим путем». Среди четырех видов больших человекообразных обезьян (шимпанзе, горилла, орангутанг и гиббон) шимпанзе получили львиную долю внимания в качестве модели человека на заре его возникновения.
Но в действительности мы знали довольно мало о диких шимпанзе до 1960-х годов, когда Джейн Гуделл впервые начала свои знаменитые, растянувшиеся на 30 лет исследования в лесах Танзании. Ее результаты шокировали специалистов: шимпанзе оказались не только исключительно умны, они также делились на множество общин с различными «культурами» и освоили пользование простейшими орудиями, а кроме того, ели сырое мясо. За последующие десятилетия исследователи обнаружили у диких шимпанзе и другие «человеческие» свойства: межобщинные столкновения; смертоубийственную территориальную агрессивность; групповую охоту на других млекопитающих, с принятым обрядом раздела добычи и использованием ее в качестве обменной монеты для политических и сексуальных бартерных сделок (иначе говоря — для платы за разные услуги); не только использование, но и производство орудий из растительных материалов и, в некоторых местах, даже из камня! (Помните, Энгельс утверждал, а мы учили в школе, что именно труд превратил обезьяну в чело-века.)
Эти наблюдения перевернули наш взгляд на шимпанзе, да и на нас самих, с ног на голову. Например, когда Гуделл впервые сообщила о всеядности и агрессивности шимпанзе, антропологам пришлось радикально изменить свое прежнее мнение о них как о вегетарианцах и пацифистах. Некоторые из ученых просто не хотели смириться с новым образом своих любимцев. Но по мере накопления наблюдений становилось ясно, что брутальная сторона шимпанзиной личности — это реальность. Самцы всеми силами стараются захватить господствующее место в жесткой иерархии стаи и получить в свои руки максимальную власть, пользуясь для этого самыми грубыми методами. Сексуальное насилие и избиение самок, не желающих подчиняться самцам, является рутинным явлением. Самцы патрулируют периметр своей территории, атакуя и иногда даже убивая неосторожных соседей. Когда обезьянья стая почему-либо делилась на две неравные, большая группа в короткое время уничтожала меньшую (слабых бьют). Такие междоусобные войны наблюдаются лишь у двух видов приматов — у шимпанзе и у людей.
Шимпанзе являются также умелыми и жестокими хищниками. Они истребляют сотни животных, от мартышек и антилоп и до диких кабанов. Особенно грубо и драматично выглядят их нападения на любимую добычу, красных обезьян колобус. Охота на них часто доходит до рукопашной борьбы между шимпанзе и его жертвой, с неизменной победой нападающего. Молодых и слабых убивают ударом в шею, а взрослых разбивают ударами о землю или древесный сук. «Высокопоставленные» самцы делят добычу вполне по-человечески, одаряя своих родственников и союзников и лишая вознаграждения соперников. «Власть имущие» используют мясо также для соблазнения самок, устраивая настоящие оргии, где ненасытный секс сочетается со столь же ненасытным обжорством.
Ну, и что же — скажем мы. В конце концов, в семье не без урода, и злые, агрессивные, хищные шимпанзе — не единственный тип среди человекообразных обезьян. Действительно, начиная с середины 1980-х годов стали появляться результаты систематического изучения близких родственников шимпанзе — бонобо, очень на них похожих, только меньше размером (почему их иногда называют карликовыми шимпанзе), и оказалось, что эти человекообразные являются полной противоположностью шимпанзе. Изучением бонобо занимался известный приматолог Франс де Вааль. Его книги, суммирующие многолетние наблюдения за бонобо («Мир среди приматов», «Бонобо: забытая обезьяна» и другие), описывают обезьянье общество, основанное на кооперации, групповой структуре и сексе как средстве социальной коммуникации. «Наивысшей точкой интеллектуальной жизни бонобо, — говорит де Вааль, — является не совместная охота или изощренные стратегии достижения доминантности, а умение решать конфликты и чуткость в отношении к ближним». Самки бонобо заключают между собой коалиции против самцов, предупреждая физическое и сексуальное насилие, которые постоянно применяют в отношениях со своими самками шимпанзе. Такие коалиции почти неизвестны в среде шимпанзе, где чисто «мужские» союзы инициируют все общественные действия — от охоты на малых животных и до защиты своих территориальных границ, — и пользуются их плодами.
Другой замечательный транквилизатор в социальной жизни бонобо — это секс. Часто говорят, что сексуальность — едва ли не самая главная их характерологическая черта. Бонобо совокупляются часто, в большом разнообразии позиций и чаще для удовольствия, чем для размножения. В этом отношении они превосходят всех млекопитающих, кроме Гомо сапиенс. Этому способствует и уникальное среди всех высших млекопитающих животных, включая шимпанзе, физиологическое свойство самок бонобо — их сексуальная активность не связана со временем течки (периодического созревания яйцеклетки). Этим свойством обладают только люди, и это тоже сближает бонобо с человеческой семьей. Не будучи ограничены кратким периодом течки, бонобо используют секс и для общения с самцами, и для зачатия, как и в человеческом обществе. Частота копуляций у бонобо, зафиксированная де Ваалем в зоопарках, несравненно выше сексуальной активности диких шимпанзе. Кроме того, бонобо занимаются парным женским сексом, когда две самки потирают друг другу гениталии для снижения межличностного напряжения. Таким же способом приходят к взаимному удовлетворению и пары самцов бонобо. Такие однополые связи никогда не наблюдались у шимпанзе. По удачному выражению де Вааля, «шимпанзе решают проблемы секса с помощью силы, а бонобо решают проблемы силы с помощью секса».
В войне бонобо отличаются от шимпанзе столь же разительно, как и в любви. Исследователи, наблюдавшие диких бонобо в лесах Конго, заметили, что, когда две стаи бонобо встречаются на пограничном участке между своими территориями, они не только не завязывают смертельные схватки, как это бывает у шимпанзе, но, напротив, вступают в контакты, а самки — в сексуальные связи с самцами враждебной общины.
Еще одно различие между бонобо и шимпанзе — в обычаях охоты и мясоедства. Бонобо ловят мартышек в своих лесных заповедниках почти столь же умело, что и шимпанзе, но они как будто бы не знают, что делать со своей добычей. Изловив детенышей мартышек, они часами играют с ними, как с куклами или игрушками, после чего отпускают их на волю, как будто бы им надоело это занятие.
Казалось бы, картина ясна. Свирепые большие шимпанзе не могут вызвать у нас такой симпатии, как миролюбивые маленькие бонобо. Как хорошо было бы нам взять пример с последних и истребить в себе черты первых. Но, как это часто бывает и в науке, и в жизни, обобщения, а тем более поспешные, могут оказаться при ближайшем рассмотрении не такими уж достоверными. И действительно, видный американский антрополог Крэг Стэнфорд предлагает глубже проанализировать приведенные данные. Он указывает, в частности, что почти все данные о поведении бонобо получены из наблюдения над группами в зоопарке Сан-Диего и в приматологическом центре Йеркс в Атланте. Правомерно ли сравнение между бонобо в неволе и дикими шимпанзе в естественных условиях? В общем плане известно, что животные в неволе обычно проявляют тенденцию к большей социальной активности, нежели их дикие родственники. Оно и понятно — им не нужно тратить время на поиски пищи, и просто нечего больше делать. Поведение животных в неволе совсем не обязательно отражает поведение их собратьев, которые продолжают жить в своих естественных местах обитания — в африканских лесах.
Поэтому важно обратиться к наблюдениям над популяцией диких бонобо. И такие данные есть, хоть и в меньшем объеме, чем для шимпанзе. Изучение диких бонобо основано на длительных наблюдениях, которые велись в двух местах в Республике Конго — на участке Вамба, где исследованиями руководил Такайоши Кано, и на участке Ломако, где работали две отдельные исследовательские группы из Соединенных Штатов и Германии. Эти данные, говорит Стэнфорд, показывают, что в одинаковых естественных условиях жизни самки бонобо отнюдь не так уж разительно гиперсексуальны, а больше похожи на диких шимпанзе.
Требуют пересмотра, по мнению Стэнфорда, и другие аспекты поведения бонобо. Их самки, действительно, часто проявляют доминантность по отношению к самцам, но это происходит лишь в тех специфических случаях, когда дело касается секса и пищи. Самцы получают секс, удовлетворяя потребности самки в пище. Покорность, как бы проявляемая при этом самцами, может рассматриваться как стратегический маневр в определенной ситуации. В то же время Стэнфорд признает, что такое разумное и мирное подчинение неизвестно в обществах других приматов. Тем не менее он спрашивает: действительно ли бонобо так уж абсолютно миролюбивы? По наблюдениям Кано, примерно половина их межгрупповых встреч сопровождается какого-либо рода агрессией. Такие столкновения отличаются тем, что у бонобо чаще происходят нападения самок на самцов, а не наоборот, как у шимпанзе. Даже наблюдения за бонобо в неволе (в зоопарках) говорят, что самки бонобо порой терроризируют самцов и атакуют их с такой яростью, что иногда даже повреждают им пенис.
Не берясь решать, кто прав в характеристике бонобо — де Вааль или Стэнфорд, мы, видимо, должны признать, что общество бонобо в любом случае далеко не так идеально, как его порой рисуют в популярной литературе. Такая идеализация имеет свои причины, дополнительные к научным.
Как мы уже говорили в начале этой статьи, люди склонны видеть в обезьянах, особенно человекообразных, не только свой собственный прообраз, но и указание на то, какими они могли бы быть, пойди эволюция по иному пути. И в этом плане противопоставление «жестокого» общества шимпанзе, в котором безраздельно господствуют самцы, «мирному» обществу бонобо с их гегемонией самок стало в последние годы весьма популярно, особенно среди феминисток. Есть много сторонников теории известного антрополога Марии Гимбутас, которая утверждала, что в Европе долгие тысячелетия царило матриархальное общество, создавшее здесь высокую культуру, мирные отношения между полами и общественное процветание, а затем рухнувшее под напором жестоких завоевателей — степных охотников так называемой курганной культуры, в обществе которых безраздельно господствовали мужчины.
В различных вариантах этот миф распространен и сегодня, как об этом убедительно пишет американский автор Синтия Эллер в книге «Миф о матриархальной предыстории». Как и другие подобные мифы, он в значительной мере опирается именно на «черно-белое» противопоставление «мужского» общества шимпанзе «женскому» обществу бонобо. Эти мифы исходят из представления, будто на заре своей эволюционной истории человечество тоже стояло на развилке двух путей, один из которых вел к «шимпанзеподобному» жестокому и грубому миру насилия, где сила определяет правоту и, перефразируя де Вааля, человеческие отношения определяются с помощью силы, другой же — к более доброму и мягкому человеческому обществу, где господствует компромисс и человеческие отношения строятся на сексе, а не на силе («make love, not war»). Сексуальность против брутальности — таковы были, по мнению сторонников подобных теорий, два возможных пути, стоявших перед человечеством на судьбоносной развилке эволюции.
Подобные представления подкрепляются также рассуждениями некоторых ученых — антропологов, бихевиористов и психологов, по мнению которых поведение и даже мышление мужчин и женщин управляется противоположными принципами и импульсами. Начало этому подходу положила группа антропологов, в основном мужчин, которая еще в 60-е годы прошлого века стала популяризировать среди широкой публики представление о мужчине-охотнике, чья творческая, изобретательная деятельность, необходимая для успешного добывания пищи, привела к усиленному развитию мужского мозга в процессе эволюции и предопределила характер нынешнего человеческого общества. (В этой связи некоторые антропологи-женщины вполне резонно поставили вопрос о том, что же в таком случае вызвало развитие женского мозга.)
Свое предельное, почти карикатурное выражение это противопоставление мужчин женщинам получило в названии нашумевшей на Западе книги Джона Грэя «Мужчины с Марса, женщины с Венеры». Эти распространенные сегодня идеи хороши для поп-культуры, но, как мы видели, имеют слабое отношение к науке. Изучение шимпанзе и бонобо показывает, что мы слишком упростили бы своих родственников-приматов, приписав им столь однозначно противоположные свойства. Действительность, как мы видели, много более сложна и неоднозначна."

© http://www.follow.ru/article/285

Известно, что люди биологически ближе всего к людям, потому что у одного человека гены будут в среднем на 99,9% совпадать с генами другого человека. Непробиваемые мясоеды же считают себя ближе не к людям, а к шимпанзе, чем и объясняется примитивность их мышления и дикость их поведения. Они в принципе даже не скрывают этого, а так и пишут: "Оставим в стороне тот факт, что биологически мы ближе не к гориллам, а к шимпанзе". Видимо, гены непробиваемых мясоедов действительно ближе к генам шимпанзе, хотя у нормальных людей гены лишь на 98,77% совпадают с генами шимпанзе. Наверное, гены непробиваемых мясоедов не на 98,77% совпадают с генами этих приматов, а на 99,9%, поэтому непробиваемые мясоеды биологически ближе к шимпанзе.