Душанбе Главпочтамт До востребования ч.4

http://maxpark.com/community/4707/content/5850929     ч.1 29.05

http://maxpark.com/community/4707/content/5863029     ч. 2 07.06

http://maxpark.com/community/4707/content/5871691     ч.3 13.06

Часть 4

Раз уж упомянули футбол…

В том году чемпионат мира проводился в Испании.

В Душанбе матчи транслировали по местному времени поздно ночью и заканчивались они почти под утро.

Жара в июне-июле стояла страшная, даже ночь, кажется, не приносила прохлады. Ирина с Алкой уехали куда-то отдыхать в более прохладные места (уже не помню — куда), а мы с Сергеем остались «холостяковать»! Мы смачивали в ванне простыни и, обернувшись ими, как в тоги, эдакими греческими патрициями устраивались перед телевизором. Помню, что тогда в каком-то матче очень сильно играли аргентинцы, и можете себе представить: мирно спящий в предутренние часы «квартал» Душанбе и вдруг Серёжин рёв: «МА-РА-ДОН-НА-А-А!!!» Да по сравнению с ним знаменитые затяжные «ГО-О-О-О-Л!» всемирно известных бразильских комментаторов — это были жалкие наипианиссимейшие пианиссимо!

Сперва мы доели всё, что оставила перед отъездом Ира, а потом перешли на «мужской» рацион.

Я абсолютно уверен, что развитие человечества пошло бы совершенно другим путём, если бы в свое время именно мужчины не начали заводить в хозяйстве птиц, чтобы, сварив их яйца, или приготовив первобытную яичницу, не умереть с голоду, пока жена проснется и покормит...

Кстати, насчет «проснуться и покормить»!

У Иры это было поставлено очень чётко. Голодным никто из дому не выходил. В рабочие дни.

Но в выходные и праздничные, казалось, девочки были способны спать сутки и вообще не вылезать из кровати.

Нас с Серёжей спасал лишь извечный инстинкт самосохранения и понимание истинности того, что в собственных руках находится спасение не только утопающего.

Мы воздали должное Христофору Колумбу за картофель и помидоры, итальянцам — за всё то, что мы объединяем одним словом «макароны», ну и, естественно, нашим спасителям — китайцам—за чай! Ибо всё это, наряду с яйцами, позволило нам пережить эти 2-3 недели!

Это в Душанбе меня приучили пить, в основном, китайский № 95, или плиточный зеленый грузинский чай, который в Тбилиси не был в ходу. Собственно, так же, как и грузинский портвейн «Хирса», о существовании которого я узналв Таджикистане!

(По возвращении в Тбилиси, я обнаружил, что в доме нет зеленого чая и очень удивился.

Мама удивилась моему удивлению еще больше!
Но это — пустяк по сравнению с выражением лица продавщицы специализированного магазинчика «Чай», что был тогда на проспекте Руставели, в шаге от моего дома,

куда я немедленно ринулся.
Что правда — то правда: до покупки «Хирсы» дело не дошло.)

Вернёмся к нашим «девочкам», которые, в конце концов, всё же вернулись и были несказанно рады увидеть нас живыми, а дом в целости и сохранности. А жизнь, надо сказать, становилась всё сложнее и сложнее: с катастрофической быстротой исчезли продукты — мясо, масло, куры, цены на базаре пошли вверх…

В институте иногда выдавали «продуктовые наборы» — то фарш (говорят, соевый, очень полезный), то маргарин (тоже, говорят, лучше масла, потому что больше полезных жиров), то болгарскую курицу такой заморозки, что, если упадет на ноги, запросто кости переломает, то бутылку хлопкового масла...

Но, как говорится, «и то — хлеб!»

(Как вспоминает Ирина : «Продуктовых наборов как таковых у нас (на их работе — И .Х.) не было.

Были сложности со всем. Доставали что могли и как могли»)

Нам, рентгенологам (я ведь был оформлен в рентгенотделении), положено было еще молоко — литр в неделю. Иногда выдавали кефиром, или простоквашей, а иногда и СГУЩЁНКОЙ! И тогда у нас с Алкой был праздник!

Я, кажется, говорил, что Алка ходила в «художественную школу», где училась рисовать. Так вот, она еще ходила и на танцы. И это у нее очень хорошо получалось. В отличие от меня, который совсем не умел танцевать. А так как на «посиделках» у Цыганковых танцы имели место быть, то Алка всегда принимала в них активное участие и, подозреваю, хотела и меня им научить.

Как бы там ни было, но однажды вся «наша семья» (к тому времени, кажется, я уже давно перешел в глазах «общественности» из категории «друг семьи» в «член семьи», тем более, что несколько месяцев жил у ребят), оказалась выстроенной в ряд перед Светланой (отчества не помню) — Алкиной учительницей танцев. Она так старалась, что я даже разучил шаги вальса, правда, не помню какого.

«Раз-два-три, раз-два-три», на третий «раз-два-» я, обычно, уже сбивался c шага.

Я чувствовал, что с каждым занятием своей неуклюжестью подрываю личный авторитет в глазах Ребёнка, поэтому, чтобы не разочаровать ее окончательно, вскоре я прекратил и свои, и Светланины мучения со мной.

Однажды мы попали на концерт в КСП. Были тогда не только ДНД , ДОСААФ и подобные «добровольные» общества, но и Клубы Самодеятельной Песни, которые пользовались большей популярностью. Пользуясь разницей временных поясов, московские или ленинградские авторы и исполнители песен («барды», как потом их стали называть), в выходные дни ночью вылетали в Душанбе, куда прилетали рано утром по местному времени, успевали передохнуть, ознакомиться с достопримечательностями, порепетировать... Потом давали платный концерт, после которого, обычно, был «ужин с друзьями». (Если прилетали на два дня, то всё повторялось и на другой день).

После «ужина», часто длящегося до раннего завтрака, они утренним самолетом возвращались в свои города, куда прилетали также рано утром, так что из аэропорта кто-то ехал отсыпаться домой, а кто-то — на работу.

В общем, это устраивало и музыкантов, и почитателей.

Мне запомнился приезд целой группы авторов, среди которых были Берковский и Суханов... Тогда мы впервые услыхали отрывки из их музыкальной постановки «Али-Баба и 40 разбойников».

Сказать, что «это было что-то!» — всё равно, что промолчать.

Кажется, такого смеха я не слыхал никогда!

(У них были с собой несколько экземпляров только что выпущенной пластинки и я привез потом парочку детям. Мы знали всю пластинку наизусть и разговаривали иногда фразами оттуда:

«Ты думаешь, я бедный и голодный и потому худой?»,

«Ужин! Ужин! — Ужин вам не нужен!»

«Очень правильный ответ! Никого умнее нет вашего меня!»)

И еще помню приезд Вероники Долиной. К этому времени я уже близко познакомился с некоторыми активистами Клуба и с ее руководительницей Иреной, поэтому в качестве «своего человека» был приглашен на «дружеский ужин».

Собрались на квартире у Ирены. Одна комната у нее была почти совсем без мебели и все сидели по-таджикски на ковре, расстеленом на полу. Был плов и какие-то закуски, выпивка, но в меру.

После концерта Вероника была, конечно, уставшая и мы не заставляли ее петь. Она очень уважительно и интересно рассказывала о встречах и беседах с Булатом Окуджава, ученицей (если можно так выразиться) которого она себя считала. В какой-то момент Ирена сказала, что я тоже неплохо пою и я, по ее просьбе, спел «Песенку старого мушкетера» («В Шантийи колокольня звенит...» Ее еще знают как «Cherchez la femme“ - «Шерше ля фам»), потом спел еще что-то.

Мы разговорились с Вероникой, вспоминали стихи поэтов серебряного века... Каким-то образом вышли на то, что я играю еще и на скрипке, на то, что трудно достать хорошие струны…

В общем, приятно пообщались, а на прощание обменялись адресами и номерами телефонов.

(Представьте себе мои чувства, когда, через какое-то время, нам в Тбилиси пришла бандероль от Вероники с двумя комплектами нейлоновых струн для гитары. Конечно, я связался с ней и поблагодарил за подарок. Мой сын, у которого не складывались отношения с фортепиано, как раз перешел в класс гитары и потом играл на этих струнах. И очень даже хорошо!

Еще через несколько месяцев вечером раздался звонок. Вероника попросила оказать содействие очень близкой ей семье и помочь достать препарат «Катрекс». Мы, конечно, сказали, что постараемся, хотя не имели понятия с чем это связано. Это был период бума нового чудодейственного препарата — вытяжки из хрящей акулы «катран», — который изобрел директор Тбилисского зоопарка Гачечиладзе. В газетах писали о том, что «катрекс» вылечивает рак и люди со всего Союза тысячами ехали в Тбилиси, чтобы купить за 3 рубля ампулу препарата. Гачечиладзе была предоставлена возможность производить некоторое количество вытяжки для проведения изучения его эффективности, но оно не могло обеспечить всех желающих его приобрести. Когда я, наивный, поехал в лабораторию за «катрексом», меня еще за несколько кварталов до нее встретила огромная толпа людей, которые спали прямо на улице, благо было лето, т.к. гостиницы были переполнены и цены на съемные комнаты и койки были многим недоступны. Квартал лаборатории был огорожен и оцеплен конной милицией. Всюду составлялись списки, проводились переклички, номера писали на руках и т.д. В общем, кошмар. Оказывается, кроме всех этих сложностей возникла еще одна — необходим термос со льдом, потому что препарат скоропортящийся! Цены на термосы и лед, как простой, так и «сухой», взлетели так, что выше некуда! Что делать? А молодой человек, протеже Вероники, уже прилетел. Конечно, мы устроили его у себя, а потом, через-через-через, чуть ли не в сопровождении большого милицейского чина, нам всё же удалось пробиться и договориться обо всем. Правда, так и не знаю, чем потом всё это закончилось, так как опубликованные позже данные официальных исследований показали неэффективность препарата в борьбе с раком

К сожалению, в дальнейшем у нас с Вероникой связи не было).

После некоторых отступлений вернёмся всё же к нашим «баранам», т.е. к моей работе. А она шла своим чередом. Женщины стеснялись, но отвечали на вопросы. Мучились, но глотали зонды, не понимая, почему они должны это делать три раза за несколько дней!

Я стеснялся и мучился вместе с ними, когда приходилось зондировать самому, и объяснял, что нам нужна желчь «до», «во время» и «после» их «недомоганий». Иногда для того, чтобы достичь чистоты исследования, приходилось «придерживать» больных и какое-то время проводить лечение «пустышками». Хамид Хусейнович предложил в этом качестве применять «новый препарат», названный им «ТИГ» (расшифровку — «Таджикский Институт Гастроэнтерологии» — знали только мы и аптекарь, посовещавшись с которым остановились на безобидной слабой водной настойке валерианы).

И теперь мне приходилось уже присутствовать как на обходах Хамида Хусейновича, так и на врачебных конференциях, где, после осмотра больной, «мы решали»— брать ли ее на лечение новым препаратом и в какой дозировке его назначать. Разумеется, «препарат» находился исключительно в моем распоряжении.

Конечно, сценки сценками, но при обсуждениях больных самого разного профиля приходилось отвечать и на серьёзные вопросы, высказывать и обосновывать своё мнение.

Вскоре я почувствовал, что ко мне относятся уже не как к рентгенологу, который влез в терапию, а как к неплохому терапевту, который занялся еще и рентгенологией.

Хамид Хусейнович даже предложил мне сдать экзамены кандидатского минимума. (Это о них вспомнила в своем письме Марина). Я узнал сроки проведения очередных экзаменов в Академии. Оказалось, что на носу как раз языковый и по марксизму-ленинизму.

Я тогда так был погружен в англоязычные медицинские журналы, что запросто мог уже сделать небольшой доклад и даже ответить на вопросы «по-аглицки», поэтому без особых усилий сдал языковый экзамен. А потом, буквально на каком-то кураже, сдал и второй экзамен. Оставалась терапия — основной предмет.

Если бы его надо было бы сдавать лично Мансурову, то я, конечно, после некоторой подготовки, пошел бы на это. Но сдавать приходилось комиссии. Больше всего меня почему-то пугали заболевания крови, с которыми мне, слава Богу!, не приходилось сталкиваться, но, наверное, именно поэтому я в них и «плавал». Времени до назначенной даты было мало, работы с исследованиями было много, и мне, при всей моей «хватке», не хотелось идти на экзамен с какими-то пробелами в подготовке. Ведь это был вопрос уже не только моего личного престижа. Решил пока не рисковать.

А тут подоспели ноябрьские праздники — целых три нерабочих дня! Надо сказать, что когда я еще только собирался в свою самую первую поездку в Душанбе, то все говорили, чтобы обязательно посмотрел Самарканд и Бухару. И теперь, по прошествии времени, мне было стыдно, что я так и не побывал там. Ведь не всем объяснишь, что эти «жемчужины Востока» находятся не так уж близко от Душанбе. Что чтобы добраться до них, надо или перелететь туда самолётом, или долго-долго трястись в автобусе!

И вот, наконец, я решил, что момент настал, пора сделать небольшой перерыв в работе и воспользоваться праздничными днями.

По поводу организации этой поездки я решил посоветоваться с одним из сотрудников, местным парнем, с которым подружился за это время. Узнав о моём желании, О. предложил мне свой план действий: мы вместе вылетаем в пятницу в Пянджикент, недалеко от которого живут его родители, к которым он собирался ехать, а оттуда я поеду с экскурсией в Самарканд и Бухару. Обратно возвращаемся так же.

 Я, конечно, был рад такому варианту и принял его предложение. Оказалось, правда, что чтобы попасть в эти узбекские города из Душанбе, нам надо сперва перелететь горы и в киргизском Оше пересесть на идущий в таджикский же Пянджикент рейсовый автобус. Нам повезло, билеты и на самолет и в Оше на автобус удалось купить, но в Пянджикент мы добрались лишь к вечеру.
Билет на экскурсионный автобус был только на 7-е число, так что пару ночей надо было где-то провести. Как всегда, даже в Пянджикенте мест в гостинице не было, а так как последний рейсовый автобус в кишлак, куда собирался О., уже ушел, он предложил мне пойти вместе с ним переночевать к его дяде, затем утром поехать к его родителям и переночевать там, а оттуда уже вернуться утром прямо к отъезду на экскурсию.

Добирались мы до домика дяди, оказавшегося учителем школы, довольно долго и какими-то темными переулками, пробираясь мимо глиняных дувалов, из-за которых на нас рычали собаки. Хозяин, оказавшийся человеком средних лет, провел нас в небольшую проходную комнату, больше похожую на прихожую, где мы разместились на одеяле, расстеленном на полу. Облокотившись на одну из подушек, дядя, расспрашивал О. Потом перешел на русский вперемешку с таджикским. Причем, он постоянно жевал «нас» (что меня очень удивило), но больше всего меня потрясло, когда он, отогнув угол одеяла, сплюнул прямо на пол, а потом прикрыл всё обратно. Беседа продолжалась как ни в чем не бывало.

Из соседней комнаты вышла, очевидно, его жена, поздоровалась с нами и, постелив на одеяло какую-то «скатерть», расставила пиалы и чайничек с чаем. Появились лепешки, зелень, соленые помидоры, еще что-то… При этом, она тоже жевала «нас», но сплёвывала, правда, в ведро, стоящее в углу комнаты. Я был очень голоден, но аппетит был испорчен так, что только из вежливости отломил кусок лепешки и съел соленый помидор. Даже к пиалам не хотелось притрагиваться, но пришлось.

Спали мы с О. на том же одеяле. Я свернул свой свитер и подложил его под голову вместо предложенной подушечки, а накрылся своим же пальто, вместо одеяла. Надо ли говорить, что «турецкий туалет» был в глубине двора, где была собака, привязать которую никому не пришло в голову!

А вот в доме родителей О., куда мы отправились на другое утро, туалета, даже такого, вообще не было! Было только табачное поле вокруг дома, которое просматривалось почти насквозь. Дом был новый, просторный, светлый, двухэтажный. Мебели в тех двух комнатах, что я видел, практически не было, за исключением низких столиков и нескольких стульев. Вся посуда и постельные принадлежности располагались на полках в открытых стенных нишах. Правда, для меня у них нашлась раскладушка и постельное белье, так что я, наконец, спал, «как человек». Приняли меня очень тепло, беседа велась через О. Накрыли дастархан — столик, на котором появился горячий жирный суп-шурбо, с таким количеством лука, картофеля и моркови, что можно было поставить в нем ложку. Потом, естественно, был и плов и всё что к нему прилагается. Об этой семье у меня остались самые теплые воспоминания.

Рано утром, чтобы успеть к экскурсионному автобусу, меня отправили в Пянджикент на открытом грузовике, который перевозил почту, так что в автобусе я долго отогревался.

Рассказывать о достопримечательностях Самарканда и Бухары, которым, как и Тбилиси, Риму, Нанкину, более 2 500 лет, можно долго и вряд ли здесь имеет смысл. Это надо видеть. Всю красоту этих ажурных украшений, глазурь росписи стен, величественность башен минаретов и стен мечетей… Чего стоит одно то, что здесь проходил Великий шелковый путь, что здесь жили, работали и творили Ибн-Сина (Авиценна), Рудаки, Омар Хайям, что в Бухаре находится мавзолей одного из самых почитаемых суфийских святых — Бахауддина Накшбанда, считающийся среднеазиатской Меккой!..

До Оша мы с О., который уже ждал возвращения моего автобуса, добрались благополучно, хотя погода испортилась и повалил снег. Да такой, что отменили полёты! В небольшом зале аэропорта вправду некуда было упасть яблоку.

У кого-то О. узнал, что вот-вот должен отойти, если уже не отошел, автобус на Душанбе. Мы кинулись его искать и буквально на ходу вскочили в него. О билете никто и не думал!

Автобус, кроме людей, был забит еще и какими-то мешками, уложенными на задних сиденьях. Вот на этих мешках, втиснувшись в узкий промежуток между ними и крышей кузова, боясь свалиться вместе с ними на крутых горных поворотах, мы и ехали, с редкими остановками, 11 часов до Душанбе.

Помню, что меня оттуда сняли на руках и я долго не мог разогнуться, такой был замёрзший и «скукоженный».

Еле добравшись до дома, а тогда я снимал угол у одной старушки, я наполнил ванну почти кипятком и долго оттаивал.

О том, чтобы идти на работу, не могло быть и речи!

Когда я окончательно пришел в себя, то решил, что, несмотря на перенесенные мытарства, поездка того стоила.

А там и день моего рождения наступил! Отмечали, естественно, у Цыганковых. Мне подарили халат-чапан, джурабы, чайник для чая…

Потом были напряженные предновогодние дни, когда вся республика, наконец, с облегчением вздохнула, услышав по телевизору буквально за несколько часов до полуночи торжественное сообщение о том, что республика выполнила государственный план по сдаче хлопка! Потом и республика, и ее руководитель получили за это очередные Ордена Ленина.

Мне тоже надо было заканчивать свою стажировку и желательно так же «на высокой ноте», поэтому Хамид Хусейнович решил, что если я успею написать статью, основываясь на данных, полученных по основной группе обследованных женщин, то он поместит ее вне очереди в ближайший номер журнала «Здравоохранение Таджикистана». Это должна была быть серьёзная статья, так как я фигурировал в соавторсте с двумя ведущими академиками, поэтому ответственность была большая и буквально за день до моего отлета окончательные варианты 2-х статей с резюме на английском легли на стол Мансурова. (Вторая вошла в сборник работ института, опубликованного в сентябре 83-го года).

О.С. В дальнейшем произошло много различных событий, которые не всегда развивались так, как хотелось бы, но это уже другие истории. А в Душанбе я попал только где-то в конце 85-го года, с докладом на проходившей там конференции. Тогда же я познакомился с Полинкой Цыганковой, которой было всего несколько месяцев. Вела она себя довольно прилично, Алка старалась чем-то помочь Ирине, так что засиделись мы допоздна…

Опять появилась на свет моя раскладушка, опять я услышал «Ре-бё-нок, слушайся маму!» и понял: что бы ни происходило вокруг — в этой семье всё стабильно!

В бурном 91-м году Цыганковы переехали в Израиль, где обосновались в жарком Эйлате — «привычный климат».

А встретимся мы почти через 25 лет в Германии, что абсолютно невозможно было себе представить в те 80-е годы!

14 апр. — 28 май 2017 г.