ФЕНОМЕН РЕВОЛЮЦИОННОГО ПСИХОЗА

На нынешний год пришёлся 100-летний юбилей Великой Октябрьской социалистической революции в России. Этому историческому явлению уже посвящены многочисленные публикации отечественных политиков, учёных, литераторов, общественных деятелей, простых людей из толщи народных масс.

10 лет тому назад то же отмечалась предыдущая кратная дата знаменательного торжества. В газете «Литературная Россия»,№10. 09.03.2007г., под выше приведенным заголовком, была напечатана статься проф., члена СП России Александра Водолагина, где обращено внимание на причины Февральской революции 1917 год, явившейся предтечей Великого Октября. Думается, содержание статьи актуально в наши дни. Её текст приводится без сокращения

.                                                                                                  х х х

В дискуссиях, развернувшихся в электронных и печатных СМИ в связи с 90-летием Февральской революции, наиболее обстоятельный анализ событий 27 февраля – 3 марта 1917 года был предложен А.И. Солженицыным. В преамбуле к своей опубликованной в «Российской газете» статье он так оценивает третий узел «Красного колеса» – «Март Семнадцатого»: «Все, с обзорной высоты оглядываемые здесь события, обстоятельства и имена, развёрнуто представлены в нём». Писатель таким образом чётко обозначил «точку зрения наблюдателя», находящегося вне изучаемого процесса и даже над ним. Из текста, следующего за этим признанием, следует, что его автор оценивает Февральскую революцию с позиций теоретизирующего государственника-монархиста, которому открылась с упомянутой им «обзорной высоты» тайна гибели русского самодержавия и пресечения 300-лет-ней династии Романовых. .

Не обращаясь к мнениям и оценкам других интерпретаторов причин и смысла Февральской революции, просто-таки парящих над ней, поставим перед собой вопрос, насколько исчерпывающей является интерпретация Солженицына? Так ли уж полон предложенный им перечень разрушительных для империи факторов: навязанная, ненужная России война, разложение русской армии (1,5 млн. дезертиров), расколотость и недееспособность элиты, бездарность и бездействие правительства, экономический кризис, подрывная деятельность революционных партий и зарубежных спецслужб, пассивность Церкви, Распутин и убийство Распутина, «клевета о троне и даже измена трону», безответственность, неадекватность императора, притягивавшего к себе ничтожеств и державшегося за них?. .

А что если спуститься с солженицынской «обзорной высоты» в толщу истории, мысленно переместиться в её иррациональный, по своей сути, поток, взглянуть на происходящее изнутри – глазами одного из его активных участников? Например, глазами деятельного монархиста (и вместе с тем – мистика) В.В. Шульгина, о котором Солженицын говорит пренебрежительно: «фонтанирующий Шульгин». Вспоминая события 1 марта 1917г. (за день до отречения императора Николая II), Шульгин спрашивает себя, государство ли «зарывающаяся                в безумие» Россия или это – «сплошной, колоссальный сумасшедший дом?». Патологический характер действий правящего класса, правительства, проводившего «политику раздражения всей страны», изменившего присяге генералитета, восставших «запасных батальонов» и, конечно же, городской толпы, руководимой «горсточкой негодяев и маниаков» был для него очевиден. В книге «Дни» Шульгин описывает ряд подмеченных им в феврале 1917г. симптомов массового безумия, «революционного психоза», по терминологии евразийцев. Главный из них – явная атрофия инстинкта самосохранения в сочетании с выраженным влечением к коллективному самоубийству, впервые обнаружившимся в русском Расколе. Описывая февральский «дикий водоворот полусумасшедших людей», Шульгин цитирует Тургенева, утверждавшего, что у русского народа «мозги – набекрень». Корни этой своеобразной болезни – «мозгобекренности» – довольно-таки глубоки: в низах России, говорит Шульгин, издревле «мистика переплетается с похотью».

Вот почему накануне второй русской Смуты является новый самозванец – «страшный червь» Распутин. И явление это не случайное, символическое – знак, поданный вырождающейся династии неукрощённым «зверем русской хаотической бездны». Вот почему революция в России, по словам Шульгина, – это «что-то трансцендентно-иррациональное». А раз так – все попытки рационального объяснения событий Февраля семнадцатого года были и остаются для нас, русских, маловразумительными. Куда интереснее – феноменология революционного психоза, фрагменты которой находим в воспоминаниях и дневниковых записях участников событий.