Свергали ли большевики царя?

«Безудержная вакханалия, какой-то садизм власти, который проявляли сменявшиеся один за другим правители распутинского назначения, к началу 1917 года привели к тому, что в государстве не было ни одной политической партии, ни одного сословия, ни одного класса, на которое могло бы опереться царское правительство. Врагом народа его считали все»

«Николая Кровавого в Петропавловскую крепость!» Митинг у могил жертв революции. Июнь 1917 г.

Сорванные со стен портреты российских императоров. 1917 г.

Министр-председатель Временного правительства князь Г. Е. Львов, военный министр А. И. Гучков и верховный главнокомандующий генерал от инфантерии М. В. Алексеев. Март 1917 г

Василий Витальевич Шульгин

«Николая Кровавого в Петропавловскую крепость!» Митинг у могил жертв революции. Июнь 1917 г.

Сорванные со стен портреты российских императоров. 1917 г.

Миф о том, что «большевики свергли царя», скроен весьма неумело. Его появлением мы обязаны постсоветскому регрессу. Только очень бескультурный человек может транслировать подобную вопиющую ложь. О том, что большевики свергли царя, не сказано ни в одном, даже самом фальшивом документе.

Тем не менее, миф о «свергших царя большевиках» встречается сегодня сплошь и рядом. Политики и средства массовой информации постоянно вколачивают его в сознание по принципу «как известно».

Так, например, 22 апреля 2015 года в «Комсомольской правде» было опубликовано интервью с писателем и историком А. Л. Мясниковым, озаглавленное: «Писатель Александр Мясников: Ленин свергал царя на немецкие деньги, а декабристы — на британские». Правда, в самом интервью так и не было рассказано, как же именно Ленин «свергал царя».

А 28 января 2016 года В. Жириновский в передаче Владимира Соловьева «Поединок» огульно обвинил Ленина в развале царской империи: «Сегодня радостный день. Вместе с миллионами наших граждан мы дадим самую отрицательную оценку всей деятельности Ленина, Сталина, большевистской партии за разгром двух великих государств — царской и советской России».

Справедливости ради надо оговорить, что одной из предпосылок возникновения мифа о свержении царя большевиками стало преувеличение советским официозом роли последних в Февральской революции. Общее расплывчатое представление о значимости роли большевиков в революционных событиях 1917 года, доставшееся от советского времени, вкупе с повальной постсоветской безграмотностью и породило миф о свержении царя большевиками.

Рассмотрим, что представляла собой партия большевиков накануне и в начале революции и кто и как на самом деле свергал царя.

Большевики
и Февральская революция

Февральская революция началась 23 февраля в Петрограде с протестных выступлений рабочих и солдат. Антивоенные митинги, хлебные бунты и стачки переросли в вооруженное восстание.

Безусловно, большевики не питали ни малейшего пиетета к монархии. Конечно, восставшие рабочие и солдаты поднялись, в том числе, благодаря предшествовавшей агитации большевиков, как и членов других партий. Впрочем, эсеры имели куда больший авторитет в войсках. Да и численность большевистской партии была невелика.

После Февральской революции из подполья вышло около 23 600 большевиков. Однако множество членов РСДРП(б) на момент революции находились в тюрьмах и ссылках. Для сравнения, черносотенцев в 1916 году было 45 000.

Большевики не стали организующей силой Февральской революции. На момент ее начала ключевые лица большевистской партии находились не в Петрограде. Ленин был в эмиграции в Швейцарии. Троцкий — в Америке. Сталин, Каменев, Свердлов, Орджоникидзе и еще несколько ведущих большевистских лидеров были разбросаны по ссылкам.

В Петрограде действовало Русское бюро ЦК РСДРП(б), возглавлявшееся А. Шляпниковым, В. Молотовым и П. Залуцким. Задача повести за собой восставшие массы оказалась им явно не по силам.

Узнав о революции из швейцарских газет, Ленин писал: «Судить о положении дела можно лишь с большой осторожностью». Глава РСДРП(б) отмечал, что Временное правительство «захватило власть в Петербурге», вырвав ее из рук рабочих.

Троцкий позже рассказывал, что о большевиках «мало кто знал в начале [1917] года». Что к революции они не готовились, более того — удерживали рабочих от стачек. А вот как Троцкий характеризовал действия партии на момент начала революции: «Центральный большевистский штаб, состоявший из Шляпникова, Залуцкого и Молотова, поражает беспомощностью и отсутствием инициативы. Фактически районы и казармы были предоставлены самим себе».

Большевик Василий Каюров давал схожую оценку действиям Русского бюро:
«...Руководящих начал от партийных центров совершенно не ощущалось. П[етроградский]К[омитет партии] был арестован, а представителя ЦК тов. Шляпникова было трудно разыскать и получить директивы завтрашнего дня. Дальнейший ход революции надо подчинить своему влиянию, сделать же это при весьма ограниченном количестве рабочих руководителей мы не могли».

В образовавшихся Советах влияние большевиков оказалось также весьма незначительно. Ленин писал в «Апрельских тезисах»: «В большинстве Советов рабочих депутатов наша партия в меньшинстве, и пока в слабом меньшинстве...»Троцкий давал такую же оценку: «Большевизм в тот период еще только глухо клокотал в глубоких недрах революции. Официальные же большевики даже в Петроградском Совете представляли ничтожное меньшинство, которое к тому же не очень ясно определяло свои задачи». Руководящую роль в большинстве Советов с февраля по июль–август играли эсеры с меньшевиками.

Отметим, что при этом и эсеры, и меньшевики также не ожидали скорого прихода революции. Так, эсер Сергей Масловский-Мстиславский говорил: «Революция застала нас, тогдашних партийных людей, как евангельских неразумных дев, спящими». А меньшевик Николай Суханов (Гиммер) отмечал: «Ни одна партия не готовилась к перевороту... То, что началось в Питере 23 февраля, почти никто не принял за начало революции». При этом и эсеры, и меньшевики были воодушевлены Февралем, и, в отличие от большевиков, отнеслись более добродушно к пришедшему к власти Временному правительству.

Оговорив весьма слабое участие большевиков в начавшихся революционных событиях, вернемся по времени несколько назад для того, чтобы посмотреть, когда и в какой среде родились замыслы по свержению царя.

«Великокняжеская фронда»

Из-за неудачного хода войны, бездарной внутренней политики и особенно из-за Распутина к концу 1916 года против Николая II оказались настроены практически все политические и общественные силы.

Встали в оппозицию и 15 великих князей дома Романовых, образовавших так называемую великокняжескую фронду. Основными требованиями фронды было устранение от управления государством Распутина, «царицы-немки» Александры Федоровны и вообще немцев, а также введение «ответственного министерства» — то есть правительства, ответственного перед парламентом. Интересно, что идея ответственного министерства станет позже общей идеей заговорщиков. Необходимость свержения царя великие князья обосновывали интересами «спасения монархии».

Неформальным главой фронды считался великий князь Николай Михайлович Романов, прозванный за радикальность своих взглядов Филиппом Эгалите — по аналогии с французским принцем из дома Бурбонов Луи Филиппом Жозефом, отрекшимся от своей семьи и взявшим гражданскую фамилию Эгалите (Равенство). 1 ноября 1916 года Николай Михайлович направил Николаю II письмо, в котором говорилось: «Так дальше управлять Россией немыслимо... Ты веришь Александре Федоровне. Оно и понятно. Но что исходит из ее уст, есть результат ловких подтасовок, а не действительной правды... Если бы тебе удалось устранить это постоянное вторгательство во все дела темных сил, сразу началось бы возрождение России...»

7 ноября 1916 года схожее письмо пишет Николаю II его дядя Николай Николаевич. 11 ноября о том же царю пишут великий князь Георгий Михайлович и брат Николая II великий князь Михаил Александрович. Михаил в это время также публично заявляет, что «сочувствует английским порядкам», то есть парламентаризму. 15 ноября схожее письмо пишет великий князь Михаил Михайлович.

28 ноября к оппозиции присоединилась даже мать царя, вдовствующая императрица Мария Федоровна, потребовавшая от сына отставки с должности председателя правительства немца Штюрмера, считавшегося креатурой Распутина.

Дело дошло до того, что 2 декабря великий князь Павел Александрович потребовал встречи с императором. На состоявшейся 3 декабря встрече он заявил от имени семейного совета о необходимости принятия конституции и удалении Распутина и Штюрмера от двора. На что царь ожидаемо ответил отказом.

16 декабря 1916 года происходит убийство Распутина, в котором участвует великий князь Дмитрий Павлович. После этого «великокняжеская фронда» еще больше активизировалась.

Так, лидер партии «октябристов» М. В. Родзянко вспоминал, что великая княгиня Мария Павловна в одну из последовавших после убийства Распутина ночей, вызвав его на срочный разговор, предложила устранить Александру Федоровну как главную виновницу всех бед: «Великая княгиня стала говорить о создавшемся внутреннем положении, о бездарности правительства, о [министре внутренних дел] Протопопове и об императрице. При упоминании ее имени она стала более волноваться, находила вредным ее влияние и вмешательство во все дела, говорила, что она губит страну, что, благодаря ей создается угроза царю и всей царской фамилии, что такое положение дольше терпеть невозможно, что надо изменить, устранить, уничтожить (здесь и далее выделено нами — Авт.)...»

22 декабря 1916 года французский посол Морис Палеолог записывает в своем дневнике: «Вечером я узнал, что в семье Романовых великие тревоги и волнение.

Несколько великих князей, в числе которых мне называют трех сыновей великой княгини Марии Павловны: Кирилла, Бориса и Андрея, говорят ни больше, ни меньше, как о том, чтобы спасти царизм путем дворцового переворота. С помощью четырех гвардейских полков, преданность которых уже поколеблена, они двинутся ночью на Царское Село; захватят царя и царицу; императору докажут необходимость отречься от престола; императрицу заточат в монастырь; затем объявят царем наследника Алексея под регентством великого князя Николая Николаевича.

Инициаторы этого плана полагают, что великого князя Дмитрия его участие в убийстве Распутина делает самым подходящим исполнителем, способным увлечь войска. Его двоюродные братья, Кирилл и Андрей Владимировичи, пришли к нему в его дворец на Невском проспекте и изо всех сил убеждали его «довести до конца дело народного спасения». После долгой борьбы со своей совестью Дмитрий Павлович в конце концов отказался «поднять руку на императора»...»

А 15 января 1917 года тот же Морис Палеолог запишет: «Заговор великих князей дал осечку. Член думы Маклаков был прав, когда говорил третьего дня г-же Д., от которой я узнал об этом: «Они хотели бы, чтобы Дума зажгла порох... В общем итоге, они ждут от нас того, чего мы ждем от них». Отметим эти явно не случайные взаимные ожидания великих князей и членов Думы.

22 января Николай II, вполне осведомленный о планах своего ближайшего окружения, благоразумно выслал из столицы под разными предлогами великих князей Николая Михайловича, Андрея и Кирилла Владимировичей и Дмитрия Павловича.

Этим по фронде был нанесен сильный удар. Однако ее существование на том не закончилась. И мысли об убийстве также не оставили членов царского дома.

Великий князь Николай Михайлович писал в своем дневнике: «Убийство Распутина полумера, так как надо покончить и с Александрой Федоровной, и с Протопоповым. Вот видите, снова у меня мелькают замыслы убийств (здесь и далее выделено нами — Авт.), не вполне еще определенные, но логически необходимые, иначе может быть еще хуже, чем было. С Протопоповым еще возможно поладить, но каким образом обезвредить Александру Федоровну? Задача — почти невыполнимая. Между тем время идет, а с отъездом Юсупова, великого князя Дмитрия Павловича и Пуришкевича (то есть убийц Распутина — Авт.) я других исполнителей не вижу и не знаю».

1 марта великие князья Михаил Александрович, Кирилл Владимирович и Павел Александрович подписали проект так называемого манифеста «О полной конституции русскому народу». Предполагалось, что царь должен согласиться его подписать.

Забегая вперед, скажем, что целый ряд великих князей признают после свержения Николая II Временное правительство. Так 9, 11 и 12 марта на имя премьер-министра князя Львова поступили соответствующие телеграммы от великих князей Николая Николаевича, Александра Михайловича, Бориса Владимировича, Сергея Михайловича и Георгия Михайловича.

Таким образом, даже если члены императорского дома не повлияли непосредственно на отречение императора, то они явно не могли стать его опорой в надвигающейся критической ситуации.

Интерес иностранных держав

Союзники России в Первой мировой войне Англия и Франция опасались, что Распутин убедит царя через Александру Фёдоровну пойти на переговоры с немцами.

Британский королевский дом, родственный русскому царствующему дому, пытался воздействовать на императора через великих князей. В ноябре 1916 года великий князь Михаил Михайлович Романов, живший в Лондоне, писал Николаю II: «Я только что возвратился из Букингемского дворца. Жоржи (король Великобритании Георг V — Авт.) очень огорчен политическим положением в России. Агенты Интеллидженс Сервис, обычно очень хорошо осведомленные, предсказывают в ближайшем будущем в России революцию. Я искренно надеюсь, Никки, что ты найдешь возможным удовлетворить справедливые требования народа, пока еще не поздно».

Родзянко вспоминал, что уже после убийства Распутина, 8 января, на квартиру к нему неожиданно приехал брат царя великий князь Михаил Александрович. Князь заявил, что правительство и Александра Федоровна «ведут Россию к сепаратному миру и к позору, отдают нас в руки Германии», что царицу и царя «окружают темные, негодные и бездарные лица», что царицу «яростно ненавидят» и что «пока она у власти — мы будем идти к гибели». «Представьте, — добавил Михаил Александрович, — то же самое говорил моему брату Бьюкенен».

Английский посол Джордж Бьюкенен и английский консул и разведчик Роберт Локкарт вообще весьма активно общались с будущими лидерами Февральской революции. Бьюкенен в январе обсуждал в своем посольстве в Петербурге дворцовый переворот с главными думскими заговорщиками: Гучковым, Родзянко и Милюковым. А Локкарт в Москве постоянно разговаривал с думцами князем Львовым, М. Челноковым, В. Маклаковым, А. Мануйловым и Ф. Кокошкиным на тему о том, что страна над пропастью, а нынешнее правительство — недееспособно.

На конец января — середину февраля 1917 года в Петербурге была намечена конференция на высшем уровне с представителями лондонского истеблишмента. Накануне конференции Бьюкенен на аудиенции у Николая II поставил вопрос о целесообразности ее проведения. При этом посол чрезвычайно резко заявил: «Политическое положение в России не дает мне смелости ожидать сколько-то крупных результатов от ее заседаний... На революционном языке заговорили не только в Петрограде, но и во всей России». Бьюкенен даже высказал сомнение, «что нынешнее русское правительство будет оставаться у власти».

Прибывшая вслед за тем в Петербург английская делегация также общалась с будущими заговорщиками. Глава миссии, военный министр Великобритании лорд Альфред Мильнер, встречался с князем Львовым. Львов вручил Мильнеру меморандум, в котором говорилось, что отсутствие в России конституционной реформы приведет страну к катастрофе. Указывался и срок начала революции, по всей видимости, связанный с предстоящим собранием Думы: через три недели. Британская миссия покинула Россию за неделю до начала Февральской революции.

Заговор думцев и генералов

Заговор членов Государственной думы сложился в конце 1916 года, после убийства Распутина. Во главе него встали Александр Гучков и Михаил Родзянко, бывшие лидерами праволиберального «Прогрессивного блока» и партии «Октябристов» (представлявшей интересы крупных землевладельцев и промышленников), а также деятелями Земгора и Военно-промышленного комитета. Участвовал в заговоре и лидер кадетов Павел Милюков. К заговорщикам присоединились их коллеги по Думе (Некрасов, Терещенко и другие).

Обсуждались различные замыслы свержения Николая II, избавления от императрицы и удаления от власти окружения царя. После этого предполагалось установить в России конституционную монархию. Как и великие князья, члены Думы рассуждали о «спасении монархии» путем смены монарха. Необходимость заговора сверху объяснялась тем, что иначе монархия падет от мятежа «плебеев» снизу.

Генерал-майор Отдельного корпуса жандармов А. И. Спиридович позже рассказывал, что 1 января 1917 года заговорщики через главу города Тифлиса А. И. Хатисова предложили великому князю Николаю Николаевичу возглавить империю вместо своего племянника. Николай Николаевич отказался, однако царю о сделанном предложении не рассказал.

Тогда заговорщики решили, что главой государства может стать брат Николая II Михаил Александрович в качестве регента при малолетнем наследнике престола.

Гучков позже, в эмиграции, рассказывал: «Из беседы с Некрасовым выяснилось, что и он пришел к той же точке зрения... о неизбежности насильственного переворота... Так как в дальнейшем предполагалось возведение на престол сына государя — наследника, с братом государя в качестве регента на время малолетства, то представлялось недопустимым заставить сына и брата присягнуть через лужу крови. Отсюда и родился замысел о дворцовом перевороте, в результате которого государь был бы вынужден подписать отречение с передачей престола законному наследнику».

Совершить дворцовый переворот без поддержки армии было невозможно. При этом настроения в армии накануне Февральской революции генерал Брусилов позже охарактеризует следующим образом: «К февралю 1917 года вся армия — на одном фронте больше, на другом меньше — была подготовлена к революции. Офицерский корпус в это время также поколебался и, в общем, был крайне недоволен положением дел».

Гучкову удалось привлечь к участию в заговоре командующего Северным фронтом генерала Рузского. Рузский, в свою очередь, привлек еще нескольких командующих фронтами, в том числе генерала Брусилова. Судьбу заговора решило присоединение к заговору начальника Генерального штаба генерала Алексеева.

9 февраля в кабинете председателя Государственной думы Родзянко состоялось совещание лидеров думской оппозиции. Там присутствовали также генерал Н. В. Рузский и полковник А. М. Крымов. На совещании открыто обсуждался план дворцового переворота.

Таким образом, представители Думы и члены высшего генералитета готовили отречение Николая II еще до начала революционных событий.

Охранное отделение тоже знало о готовящемся заговоре. Генерал охранки Спиридович писал 20 февраля: «Попав же на квартиру одного приятеля, серьезного информатора, знающего всё и вся, соприкасающегося и с политическими общественными кругами, и с прессой и миром охраны, получил как бы синтез об общем натиске на правительство, на Верховную Власть. Царицу ненавидят, Государя больше не хотят... Об уходе Государя говорили как бы о смене неугодного министра. О том, что скоро убьют Царицу и Вырубову, говорили так же просто, как о какой-то госпитальной операции. Называли офицеров, которые, якобы, готовы на выступление, называли некоторые полки, говорили о заговоре Великих Князей (выделено нами — Авт.), чуть не все называли В. К. Михаила Александровича будущим Регентом».

Отречение царя

Когда произошла Февральская революция и вооруженная толпа захлестнула улицы, думские заговорщики поняли, что свергать царя надо немедленно.

Генерал Брусилов вспоминал: «Я ... был вызван к прямому проводу [генералом] Алексеевым, который сообщил мне, что образовавшееся Временное правительство ему объявило, что в случае отказа Николая II отречься от престола оно грозит прервать подвоз продовольствия и боевых припасов в армию (у нас же никаких запасов не было), поэтому Алексеев просил меня и всех главнокомандующих телеграфировать царю просьбу об отречении. Я ему ответил, что со своей стороны считаю эту меру необходимой и немедленно исполню. Родзянко тоже прислал мне срочную телеграмму такого же содержания... Я ответил Родзянко, что мой долг перед родиной и царем я выполняю до конца, и тогда же послал телеграмму царю, в которой просил его отказаться от престола».

1 марта на совещании членов Временного комитета Государственной думы обсуждалось отречение царя. Монархист В. Шульгин позже рассказывал: «Нас было в это время неполный состав. Были Родзянко, Милюков, я, — остальных не помню... Но помню, что ни Керенского, ни Чхеидзе [то есть левых] не было. Мы были в своем кругу. И потому Гучков говорил совершенно свободно». А говорил он следующее: «...Видимо, нынешнему Государю царствовать больше нельзя... Высочайшее повеление от его лица — уже не повеление: его не исполнят... Если это так, то можем ли мы спокойно и бе­зучастно дожидаться той минуты, когда весь этот революционный сброд начнет сам искать выхода... И сам расправится с монархией...»

В ночь на 2 марта Гучков и Шульгин отправились вдвоем от лица Временного комитета Думы в штаб армии Северного фронта в Псков, где находился Николай.

Вот как монархист Шульгин объяснял самому себе, что он едет свергать царя: «Я отлично понимал, почему я еду. Я чувствовал, что отречение случится неизбежно, и чувствовал, что невозможно поставить Государя лицом к лицу с Чхеидзе... Отречение должно быть передано в руки монархистов и ради спасения монархии». То есть отречение императора лучшим выходом на момент Февраля считали даже монархисты.

Отношение думцев на тот момент к царю хорошо характеризуют слова одного из главных заговорщиков, Милюкова, сказанные им на заседании Думы на следующий день, 2 марта: «Старый деспот, доведший Россию до полной разрухи, добровольно откажется от престола или будет низложен».

С Николаем II к моменту приезда Гучкова и Шульгина уже говорил об отречении командующий Северным фронтом Рузский. Царю были показаны телеграммы главнокомандующих фронтами с просьбами об отречении.

Николай II заявил Гучкову и Шульгину, что он сначала принял решение отречься в пользу сына. Но, сознавая, что это потребует разлуки с ним, отрекается в пользу брата Михаила.

Отрекшегося царя 2 марта арестовал начальник его штаба генерал Алексеев.

На следующий день Михаил, после совещания с членами Думы, также подписал отречение. Родзянко вспоминал: «Великий князь Михаил Александрович поставил мне ребром вопрос, могу ли ему гарантировать жизнь, если он примет престол, и я должен был ему ответить отрицательно, ибо ... твердой вооруженной силы не имел за собой...»

Таким образом заговор думцев и генералов, устроенный вроде бы для сохранения царствующей династии, привел к полному свержению дома Романовых.

Реакция на свержение царя
церкви и лидеров белого движения

Император настолько скомпрометировал себя, что в роковой для себя час не нашел поддержки ни у церкви, ни у монархических организаций, ни у будущих лидеров белого движения, которых по какому-то недоразумению тоже записывают в верные монархисты.

Церковь отреагировала на отречение вполне лояльно.

9 марта Синод выпустил обращение, в котором Февральская революция характеризовалась словами «свершилась воля Божия». В обращении говорилось: «Россия вступила на путь новой государственной жизни. Да благословит Господь нашу великую Родину счастьем и славой на ее новом пути».

12 марта в храмах зачитали акты об отречении Романовых. Теперь перед рукоположением в сан священникам и дьяконам следовало произносить: «Обязуюсь повиноваться Временному правительству, ныне возглавляющему Российское государство, впредь до установления образа правления волею народа при посредстве Учредительного собрания».

Приведем лишь некоторые высказывания высших церковнослужителей того времени.

Архиепископ Волынский Евлогий в своем послании к верующим говорил о том, что «русский царь был окружен... тесным кольцом безответственных и темных влияний».

Епископ Екатеринославский и Мариупольский Агапит заявил, что «темные силы толкали нашу родину к гибели», но что «Промысел Божий вверил судьбы России правительству из представителей народных в Государственной думе, которым прекрасно известны современные недуги и нужды нашего Отечества».

Архиепископ Пензенский Владимир сообщил в телеграмме одному из вождей революции и новому обер-прокурору Синода В. Н. Львову, что видит в его лице «зарю обновления церковной жизни».

Епископ Полоцкий Кирион призывал в проповеди: «Станем несокрушимой скалой вокруг Государственной думы...»

Наконец, в своем воззвании к сопастырям епархии пастыри города Казани прославляли Государственную думу, которая «из горячей любви к родине» совершила «великий государственный переворот».

Что касается отношения к свержению царя лидеров белого движения, то генерал Корнилов лично арестовал 8 марта в Царском селе Александру Федоровну и остальных членов царской семьи.

Адмирал Колчак, по собственному рассказу, в числе первых присягнул Временному правительству и привел к присяге своих подчиненных.

Что касается генерала Деникина, то он так охарактеризовал закат монархии: «Безудержная вакханалия, какой-то садизм власти, который проявляли сменявшиеся один за другим правители распутинского назначения, к началу 1917 года привели к тому, что в государстве не было ни одной политической партии, ни одного сословия, ни одного класса, на которое могло бы опереться царское правительство. Врагом народа его считали все».

***

Итак, Февральская революция стала для большевиков неожиданностью. Народный протест против тяжелых условий жизни совпал со стремлением к власти крупных промышленников и землевладельцев, чьи интересы выражали Гучков, Родзянко и Милюков. От Николая II отвернулись Дума, военные, монархисты, церковь и даже его ближайшие родственники. Активный интерес к падению самодержавия проявлял и британский королевский дом.

Лидеры Февральской революции, разрушив Российскую империю, посеяли хаос. Но они не справились с ним. Усмирять хаос, воссоединяя и восстанавливая разрушенную революцией и Гражданской войной страну, пришлось уже столь проклинаемым ими большевикам.