Две жизни доктора Гааза

История доктора Гааза столь проста и вместе с тем сложна, что порой кажется, будто в нем уживались два разных человека.

В мае месяце один из безымянных проездов на Юго-западе Москвы стал называться улицей Федора Гааза. МОСЛЕНТА рукоплещет этому решению, а заодно напоминает, почему имя этого легендарного доктора непременно должно быть увековечено на карте нашего города.

История доктора Гааза столь проста и вместе с тем сложна, что порой кажется, будто в нем уживались два разных человека. На самом деле, он был один, но судьба даровала ему возможность прожить две жизни. И оба пути он прошел предельно достойно.

Фридрих-Иосиф. Путь в Россию

Фридрих-Иосиф Гааз (наверное, правильнее, Хаас — Friedrich-Joseph Haass, но в России его с самого начала называли именно Гааз) родился 24 августа 1780 года в старинном живописном городке Мюнстерайфеле, что расположен неподалеку от Кельна. Его отец был аптекарем, а дед врачом, так что занятие медициной в их семье можно считать наследственным. Фридрих окончил местную католическую гимназию, после чего искал себя в математике и философии в Иенском университете. Однако, вскоре он вернулся к семейному поприщу и окончил курс медицинских наук в Вене, специализируясь на глазных болезнях. Его руководителем был известный в Европе офтальмолог профессор Адам Шмидт. Получив диплом, молодой доктор занялся частной практикой, а вскоре произошла встреча, изменившая его жизнь.

sib-catholic.ru

Дело в том, что в этот момент в Вене оказался князь Николай Репнин-Волконский с супругой. Гвардейский офицер и наследник двух знатнейших фамилий был ранен во время знаменитой атаки кавалергардов под Аустерлицем, где он командовал эскадроном. Без сознания он попал в плен к французам, оказался в лазарете. Каким-то чудом к нему сумела прокрасться его супруга Варвара (урожденная Разумовская), находившаяся при армии. Французы были так восхищены ее самоотверженностью, что разрешили остаться и ухаживать за раненным мужем. Когда князь окреп, Наполеон отпустил пленников, передав через князя личное послание к Александру.

Репнины возвращались через Вену, где у князя обострилась проблема с глазом, поврежденным во время боя. Тогда-то ему и порекомендовали молодого, но уже хорошо зарекомендовавшего себя доктора Гааза.

Мало того, что доктор виртуозно провел операцию, молодые люди быстро подружились. В итоге, Гааз получил от Репниных предложение ехать с ними в Россию и стать их семейным врачом.

Так Гааз оказался в России.

Контракт был заключен на несколько лет, но это не означало, что доктор не мог заниматься ничем другим. Варвара Репнина представила его вдовствующей императрице Марии Федоровне (вдове Павла I и матери Александра I), которая активно занималась благотворительностью.

Вскоре Гаазу был предложен пост главного врача московской Павловской больницы. Поскольку семья Репниных в это время собиралась в Европу, где князь был задействован на дипломатической стезе, доктор согласился на это предложение.

«По отличному одобрению знания и искусства доктора медицины Гааза как в лечении разных болезней, так и в операциях, ее императорское величество (императрица Мария Федоровна) находит его достойным быть определену в Павловской больнице над медицинскою частью главным доктором... и высочайше соизволяет сделать по сему надлежащее распоряжение, а его, Гааза заставить вступить в сию должность немедленно... Что же касается до того, что он российского языка не умеет, то он может оного выучить скоро столько, сколько нужно будет по его должности, а между тем с нашими штаб-лекарями он может изъясняться по-латыни...».

(из приказа московского губернатора Д.С.Ланского)

После нескольких лет самоотверженной работы, инициативный доктор Гааз по представлению московского губернатора Дмитрия Сергеевича Ланского был награжден орденом Владимира 4-й степени. До конца своих дней он всегда носил эту награду на сюртуке.

Фото: wikimapia.org

Федор Петрович. Потомственный дворянин

В 1810 году с целью «поправления пошатнувшегося здоровья» доктор побывал на Северном Кавказе, где заодно исследовал качество местной минеральной воды. Написал несколько работ, открыл и описал ряд источников. Так его имя оказалось вписано в историю развития кавказского здравоохранения, да настолько прочно, что и сегодня в городах Ессентуки и Железноводске есть улицы его имени.

Во время Отечественной войны 1812 года Гааз служил полковым лекарем в русской армии. Участвовал в европейской кампании, дошел до Парижа. На обратном пути побывал в родном доме, где успел застать умирающего отца и попрощаться с ним. Семья уговаривала его остаться, но доктор пожелал вернуться в Россию. Видимо, к этому времени, он считал себя уже более русским, чем немцем. Кстати, во время войны Гааз вполне освоил русский язык, в дальнейшем никогда не пользовался услугами переводчика, да и говорил практически без акцента.

Московский доктор Гааз бы не просто успешен, он был знаменит. Федор Петрович, как теперь его все величали, по прежнему возглавлял Павловскую больницу (сейчас это больница №4 на Павловской улице), где бесплатно лечил бедных, и одновременно вел обширную частную практику. Доктор пользовал представителей самых знаменитых и богатых московских фамилий, за что получал внушительные гонорары. Он имел особняк на Кузнецком Мосту, владел огромным имением в Тишково с сотнями крепостных и ткацкой фабрикой. Его выезд с великолепными белыми конями считался одним из лучших в городе.

В 1825 году московский градоначальник князь Дмитрий Владимирович Голицын предложил коллежскому советнику (чиновник VI класса, соответствует званию полковника и дает потомственное дворянство) Гаазу возглавить Главное аптекарское и медицинское управление города. Говоря сегодняшним языком, Гааз стал главным врачом Москвы. Одновременно, губернатор предложил ему войти в состав создаваемого «московского попечительного о тюрьмах комитета». И это был второй поворотный момент в судьбе Федора Петровича. С этого времени, началась вторая, новая жизнь доктора Гааза, сделавшая его имя бессмертным.

Воробьево горе

В средневековой Руси традиционным наказанием за уголовные и административные преступления были телесные истязания. Били кнутом, вырывали ноздри, отрубали пальцы и руки, выжигали каленым железом клеймо на лице. Лишение свободы как наказание не воспринималось, поскольку многие голодные и обездоленные сочли бы крышу над головой и какую-либо кормежку скорее поощрением, нежели карой. Тюрьмы использовались лишь на время следствия.

Федор Петрович Гааз и заключенные

Изображение: korolev.msk.ru

С XVII века стали ссылать в Сибирь, что обычно шло в дополнение к членовредительству или клеймению. При Екатерине, в период распространения идей Просвещения, уродовать стали меньше, зато чаще стали отправлять на каторгу. Делать это могли даже помещики, если их крепостные проявляли неповиновение. Этапы в Сибирь стали массовыми и почти постоянными, а Москва была одним из пересыльных центров, где эти «караваны» формировались. При этом, средств для кормления и устройства заключенных почти не выделяли, а что было – беззастенчиво разворовывалось.

Пересыльная тюрьма, где заключенные содержались до отправления в Сибирь, находилась тогда на Волхонке, на месте нынешнего Музея Изящных Искусств имени А.С.Пушкина.

Люди содержались все вместе, без деления по полам, возрастам и тяжести содеянного. Заключенных не мыли, почти не кормили, отхожие места не убирались.

Помещения не отапливались. Антисанитария была жуткая, о человеколюбии даже не помышляли. К тому же заключенные часто становились источником эпидемий, в том числе, холеры.

По настоянию Гааза тюрьму перевели из центра города на Воробьевы горы. Там, на кромке холма в 20-е годы начали строить Храм Христа Спасителя, но вскоре работы свернули. А бараки для строителей остались. Вот и них-то Гааз и предложил устроить новую тюрьму и при ней госпиталь для немощных заключенных. Это спасло город от эпидемии холеры.

Уже через год Гааз продал дом, картины, выезд, имение. Все деньги он тратил на помощь несчастным каторжанам, что стало смыслом его жизни. Каждое утро он вставал, молился и отправлялся на прием больных в госпиталь. По окончании приема он ехал в Тюремный замок (Бутырка) или на Воробьевы горы, где беседовал с заключенными. И не только с больными, он старался поддержать всех.

Изображение: pravmir.ru

«Воспоминания людей, помнящих Гааза и служивших с ним, дают возможность представить довольно живо его воскресные приезды на Воробьевы горы. Он являлся к обедне и внимательно слушал проповедь, которая, вследствие его просьбы, уваженной митрополитом Филаретом, всегда неизбежно говорилась в этот день для арестантов. Затем он обходил камеры арестантов, задавая те вопросы, в праве предложить которые видел себе — как он писал князю Голицыну — награду. Арестанты ждали его посещения, как праздника, любили его, как бога, верили в него и даже сложили про него поговорку: «У Гааза — нет отказа».

Самые тяжкие и закоренелые преступники относились к нему с чрезвычайным почтением. Он входил всегда один в камеры <q>опасных</q> арестантов — с клеймами на лице, наказанных плетьми и приговоренных в рудники без срока, — оставался там подолгу наедине с ними.

И не было ни одного случая, чтобы мало-мальски грубое слово вырвалось у ожесточенного и пропащего человека против Федора Петровича.

Вопрос о том: не имеет кто какой-нибудь нужды? — вызывал всегда множество заявлений, часто неосновательных, и просьб, удовлетворение которых было иногда невозможно. Гааз все выслушивал терпеливо и благодушно. На его исполненном спокойствия и доброты лице не было и тени неудовольствия на подчас вздорные или даже вымышленные претензии. Он понимал, в глубоком сострадании своем к слабой душе человеческой, что узник и сам часто знает, как нелепа его просьба или несправедлива жалоба, но ему надо дать высказаться, выговориться, надо дать почувствовать, что между ним — отверженцем общества — и внешним, свободным миром есть все-таки связь и что этот мир преклоняет ухо, чтобы выслушать его... Терпеливое внимание, без оттенка докуки или раздражения, два-три слова сожаления о том, что нельзя помочь, или разъяснение, что для помощи нет повода, — и узник успокоен, ободрен, утешен. Всякий, кто имел дело с арестантами и относился к ним не с надменной чиновничьей высоты, знает, что это так...»

(юрист, общественный деятель А.П.Кони)

Своим бескорыстием и энтузиазмом Гааз заражал людей, благодаря его усилиям многие обеспеченные горожане стали жертвователями.

Так, шотландский торговец Арчибальд Мерилиз покупал по его просьбе книги для арестантов, а булочник Филиппов и лесопромышленник Рахманов на свои средства построили «полуэтап» — здание в районе площади Ильича, где заключенные могли передохнуть и согреться перед отправлением их по Владимирскому тракту (сейчас это шоссе Энтузиастов) в Сибирь. Часто Гааз и сам шел вместе с заключенными, стараясь утешить их, поддержать и проводить в путь. Порой доктор доходил с этапом до самой Балашихи. Трудно перечислить все, что удалось сделать Гаазу для облегчения участи заключенных.

Он придумал и внедрил в практику более легкие кандалы, которые не так ужасно травмировали этапируемых. Добился, что женщины, дети и старики не шли пешком, а ехали на телегах. Устроил школы для детей заключенных, которые по обыкновению того времени отправлялись на каторгу вслед за родителями. Много сил и средств тратил он на выяснение справедливости приговоров, и благодаря его усилиям не одна сотня невинно осужденных была оправдана.

Известен случай, когда Гааз поспорил с московским митрополитом Филаретом, который был вице-президентом Московского отделения тюремного комитета. Однажды во время заседания Гааз начал в очередной раз доказывать, что даже рецидивисты могут быть не настолько виновны, как определил суд. Митрополит возмутился: «Что вы все защищаете рецидивистов, без вины в тюрьму не сажают!». На это Гааз заявил: «А как же Христос? Вы забыли о Христе!» Все присутствующие опешили. Тогда Филарет встал и сказал: «Федор Петрович, в этот момент не я Христа забыл, а это Христос меня покинул». После этого до конца дней между митрополитом Филаретом и католиком Гаазом установилась искренняя дружба.

«Спешите делать добро»

Благотворительные заботы доктора Гааза не ограничивались лишь помощью заключенным. Большую часть своего времени он тратил на обыкновенных больных людей, которые нуждались в его помощи и участии. И в этом он был не менее самоотвержен.

Могила Федора Петровича Гааза

Фото: wikimapia.org

«Уже в 40-е годы иные образованные москвичи подшучивали над его старосветскими манерами, устаревшими лечебными методами; но большинство ему верило, во всяком случае, не меньше, чем знаменитым профессорам, которые жили в роскошных особняках, брали большие гонорары, прописывали дорогие снадобья и напускали на себя таинственный вид «жрецов Эскулапа», высокомерно произнося непонятные слова.

А Гааз старался, чтобы его понимали все, даже вовсе не грамотные пациенты и санитары. Ободряя молодых врачей, боявшихся заразы, он приветствовал холерных больных поцелуями. В первый раз он даже сел в ванну, из которой вынули холерного больного... Однажды в больницу доставили крестьянскую девочку, умиравшую от волчанки. Страшная язва на лице была настолько уродлива и зловонна, что родная мать с трудом к ней приближалась. Но Гааз ежедневно подолгу сидел у ее постели, целовал девочку, читал ей сказки, не отходил, пока она не умерла. Словом и делом доказывал он, что врач должен облегчать страдания даже безнадежно больного, что «спокойствие души, необходимое для исцеления, должно исходить прежде всего от врача».

(Б.Окуджава «У Гааза нет отказа»)

В 1844 году по инициативе Гааза и на собранные им средства в Москве в Малом Казенном переулке открылась Полицейская больница, где бесплатно лечили всех обездоленных. В городе ее называли Гаазовской. Сюда доставляли бездомных, обмороженных, беспризорных детей, неизвестных, сбитых экипажами или пострадавших от нападений лихих людей. Их поднимали на ноги, а потом старались помочь устроиться: детей определял в приюты, стариков в богадельни. Руководил больницей доктор Гааз. Здесь же он и жил последние десять лет, в его распоряжении были две маленькие комнатки. Здесь он и скончался в 1853 году.

Католика Федора Гааза с благословения митрополита Филарета отпевали в православном храме и похоронили в Лефортово на Немецком кладбище. Сбережений у доктора не было, так что погребение организовали за счет полицейского управления. Проститься со «святым доктором» пришли 20 тысяч москвичей! На могиле поставили простой камень с крестом и надписью «Спешите делать добро». Позже, на могильной ограде появились знаменитые «гаазовские» кандалы.

А во дворе Полицейской, позже Александровской больницы поставили бюст великого гуманиста. Его бесплатно сделал в 1909 году знаменитый скульптор Николай Андреев. Теперь к немногочисленным знакам памяти о великом докторе добавится небольшая столичная улица. И вряд ли кто-то скажет, что это не заслуженно.