Блоггеру АТАНЭ - защитнице Самодурова

На модерации Отложенный Упраздненное искусство, или о транспарентности

Егор Холмогоров
Призрак бродит по России. Призрак гуманизма. Все прогрессивные и реакционные силы совокупились заедино, чтобы прикормить этого призрака, дабы он снизошел на суд и защитил организаторов антиправославной выставки «Осторожно религия». Комар и Меламед, Кабаков и Кабакова, Рабин и Янкелевский, Шаргунов (младший, разумеется) и Емелин - все требуют снисхождения. Даже отец Владимир Вигилянский, глава патриаршей пресс-службы, считает требуемый прокуратурой приговор в 3 года слишком суровым. Даже о. Дмитрий Смирнов, позицию прокуратуры поддерживающий, считает необходимым расписаться в личной жалости к Самодурову.

Отмечу, что эта вялость и двоесловность весьма резко контрастирует с поведением противной стороны, которая явно ведет себя как власть имеющая, требует, давит на президента, давит на суд, угрожает осуждением международного сообщества, протестами, и беспорядками. Господин Гельман и его команда оказались весьма изощренны в публичном давлении на власть, в то время как православные демонстрируют стремление к компромиссу, которого с ними никто не ищет (не считать же таковым откровенно оскорбительное и глумливое письмо Ерофеева Патриарху). Господин Гельман и его команда оказались весьма изощренны в публичном давлении на власть

Беспрецедентная по размаху кампания давления на суд даст, конечно, свои результаты и провокаторы либо оправдаются, либо отделаются символическим испугом. А в российском «обычном праве», которое у нас, несмотря на отсутствие прецедентных норм, гораздо сильнее формального законодательства, будет раз и навсегда прописано: «Глумление над сакральными, эстетическими и нраственными ценностями большинства граждан России - русских, православных и т.д. ненаказуемо, либо практически ненаказуемо». Разумеется, для нашей правоохранительной системы, которая и без того готова была порождать из себя афоризмы типа «надо вешать и убивать этих русских», это будет вполне определенным сигналом, который она воспримет как руководство к действию.

Православные, хотя бы косвенно, хотя бы в форме утверждения истинности Православного Христианства, «оскорбляющие» другие религии будут караться, а те, кто и прямо и косвенно православие оскорбляют будут раз за разом прятаться за широкую спину прегрессивно-антиклерикальной общественности и квазихристиан- ского всепрощения. Русские деятели, защищающие достоинство своей национальности с минимальной степенью горячности и определенности будут стройными рядами маршировать под суд по той самой статье, любое же, сколь угодно лживое, гадкое и издевательское мнение о русских, в какой бы гнусной форме оно не было растиражировано, будет ненаказуемым и я вполне могу себе представить тот день, когда наказуемым станет отрицательное мнение по поводу такого мнения. Искусство может быть совершенно чуждым, но именно признание его искусством ставит его выше любого фанатизма

Именно за утверждение этого дивного нового мира и боролись ненадолго присаживающиеся на скамью подсудимых господа Самодуров и Ерофеев. Не надо обманывать себя, речь шла не об арт-акции, вообще не о чем-то имеющем отношение к искусству. Искусство - это создание рукотворных объектов, в которых концентрируется мастерство художника, эстетические идеалы той культуры, в рамках которой он творит. Именно на этом свойстве создаваемого в художником артефакта и основана транспарентность искусства. Взаимная художественная проницаемость мировых культур, несмотря на исключительное несходство их культурных кодов, связана именно с этой транспарентностью, присущей подлинному художественному произведению.

Я не знаю языков майя, мне глубоко непонятна их культура, мне отвратительны человеческие жертвоприношения, которые лежали в основе этой культуры, более того, я никак не могу осуждать испанскую инквизицию за то, что она покончила с этой бесовской религиозной практикой. Однако не только мне, но и самим испанским инквизиторам, которые одной рукой жгли памятники индейской литературы, пронизанные идеей человеческих жертвоприношений, а с другой стороны старались записать и сохранить память об ужасных и прекрасных образах индейской культуры, совершенно ясно, что перед нами подлинное высокое искусство и литература, пусть и подчиненные ложным и отвратительным для нас ценностям. Искусство может быть совершенно чуждым, но именно признание его искусством ставит его выше даже самого благочестивого и обоснованного фанатизма. Ставит не в том смысле, что выдает индульгенцию художнику, а в том, что даже борьбу делает определенной формой признания.

Обращенная к сакральному акция никогда не может быть нейтральна. Это либо поклонение, либо надругательство - третьего не дано

Именно такое признание через борьбу и пытаются отчаянно имитировать защитники «запретноискусников», но и этого у них не получается, поскольку борьба дело серьезное, а им важно представить всё шутовской не заслуживающей внимания акцией. Это с одной стороны. А с другой, произведения «крупных художников», которыми пытаются прикрыться Самодуров и Ерофеев, не обладают той самой транспарентностью, которая в данном случае необходима. Никакой надценностности, надграничности там нет, нет ни концентрации авторского гения, ни концентрации культурных кодов, позволяющих относиться к ним как к произведениям искусства. Это и не произведения, это акции.

Принципиальное отличие акции от артефакта в том и состоит, что акция абсолютно контекстна. Это жест, пощечина, поцелуй, плевок, коленопреклонение... Обращенная к сакральному акция никогда не может быть нейтральна. Это либо поклонение, либо надругательство - третьего не дано. Тот, кто не кричит «Осанна», кричит «Распни», хотя иногда это оказывается один и тот же кричащий. В инкриминируемой Самодурову и Ерофееву выставке с самого начала не было никакой нейтральности - если кто сомневается, то пусть вспомнит факты. Это было акционирование, имеющее заявленной и очевидной целью унизить, опошлить «мракобесие» и высмеять «фанатизм». Высмеивать же фанатизм иначе, кроме как через глумление над святыней этих акционистов даже и не пытались учить. Не случайно главный скандал вызвали не образы «попов-толокнных лбов», «фанатиков» и прочего, чего на этом действе и не было, а манипуляции со священнейшими для православных изображениями, оклады икон, в которые можно было вставить свою голову и прочие фокусы из арсенала журнала «Безбожник» (впрочем, не слишком ли обидно это сравнение для того журнала, в котором работали Дейнека и другие титаны раннесоветского искусства?).

Конечно, в последнее время появились попытки эстетически «отмазать» по крайней мере некоторых участников выставки и наладить их «диалог» с Церковью. Сказать, что эти попытки достигли своей цели, я не могу, реакция православной общественности была по меньшей мере неоднозначной и сама выставка в стенах Татьянинского храма также была меньше всего воспринята как художественное событие, приобретя характер жеста. Но уже непонятно - то ли покаянного, то ли оправдательно-извиняющего... Существует опасность эволюции «арт-объектов» от антирелигиозной выставки до представленных в храме «икон»

Кстати, отвлекаясь в сторону, чисто художественный смысл такого эксперимента в пусть и «при», но все-таки «храмовом» пространстве тоже для меня не очевиден и вызывает беспокойство. Сперва это беспокойство было смутным, затем, оказавшись в старинных католических храмах Дубровника я понял какое опасение смущало мою душу. В покореженном аджорнаменто католичестве, как оказалось, совершенно утрачена разница между тем, что прилично помещать в храме в качестве священных изображений, и тем, что неприлично. Наряду с имеющими определенную, как ни крути, художественную ценность работами барочного направления в современном католическом храме можно абсолютно наравне и наряду с ними увидеть и «примитивы», и какие-то еще эксперименты в том стиле, которому вполне нашлось бы место на самодуровской выставке. Так что опасность эволюции «арт-объектов» и «арт-жестов» от антирелигиозной выставки до представленных в храме «икон» действительно существует.

И это, кстати, еще одна опасность любого примиренчества с «самодуровщиной». Нет ничего хуже, чем когда провокатор своими приемами навязывает себя в качестве безальтернативного партнера по диалогу. Когда он заявляет тебе: «Дай мне намалевать икону, а то я в неё плюну». Игра в широту души русского человека здесь до крайности опасна.

Но вернемся к главному, задачей самодуровской выставки (как и её близнеца 2003 года - «Осторожно религия») было а). застолбить право этого (как-то неуместно употреблять тут обычный оборот «нашего») артсообщества на глумление, б). сделать это не мобилизуя хотя бы минимальную толику художественного таланта, не создавая эстетически транспарентных произведений, ограничиваясь жестами. Другими словами, Самодуров и Ерофеев обеспечивали за «художниками» (то есть теми, кто вписан в это сообщество, подменившее собой художественный мир России) и теми, кто выступает от их имени право на непристойный жест в сторону Церкви, православия и православных.

При всей размытости понятия современного искусства, между правом на свободу творчества и правом на непристойный жест есть, по прежнему, некоторая разница. То, что в 2003 ответом на акцию стала акция - знаменитый разгром кощунственного пространства и его объектов - вполне закономерно. И этим, казалось бы, вполне можно было бы удовлетвориться, если бы не одно «но» - существенное изменение социального климата за прошедшую с 2003 по 2006-2008 целую политическую эпоху. Представить себе сегодня, в нашей запуганной управлением «Э» и трясущейся от каждого намека на экстремистские проявления общественной среде, непосредственный активный ответ на подобные непристойные жесты - невозможно. Самодуров и Ерофеев обеспечивали за «художниками» право на непристойный жест в сторону Церкви, православия и православных

Право ответить на жест жестом практически утрачено (хорошо это или нет - вопрос к нашей власти, но вопрос второстепенный, жираф большой, как говорится). А это значит, что вопрос о подсудности или неподсудности Самодурова, Ерофеева и прочих приобретает принципиальный характер. Признание невиновности, неподсудности, или хотя бы безнаказанности означает признание одностороннего (подчеркиваю - именно одностороннего) права так называемой богемы, самоназванного «арт-сообщества», на любые непристойные жесты в адрес православных и русских. Еще раз: любому самозванцу, заявившему, что он «художник», будет дозволено совершенно безнаказанно и как угодно оскорблять православных и русских. И любая попытка ответа с их стороны будет выглядеть жалко и бессильно.

Это, так сказать, итог политический возможного оправдательного приговора. Полтому, что в случае приговора не оправдательного возникают вопросы к прокуратуре. Почему она сосредоточилась только на преследовании лиц, совершенно не преследуя кощунственных объектов? Почему изображения хотя бы наиболее кощунственных из поделок ерофеевских подопечных не пополнили списка экстремистских материалов, в котором уже что только не нашло своего места, включая статью про «Чеченскую республику» и пресловутый «флаг с крестом»? Почему любое издание в России может помещать у себя эти объекты сделанные на стые помойки, порнографии и христианофобии, не испытвая никаких проблем а с законом? По сути это безразличие уже является серьезным поражением всей нашей «антиэкстремистской» правовой практики.

Рядом с этим будет стоять еще и итог эстетический, который, в каком-то смысле, стал бы для нашего общества настоящей гуманитарной катастрофой. А именно, нашему обществу будет навязано отношение к объектам, не обладающим ни малейшей художественной транспарентностью, не содержащим никакой значимой эстетической информации ни о личности художника, ни о его культуре, как к художественным артефактам. Последствия этого будут весьма предсказуемы - после подобного решения большинство наших художественных музеев можно попросту будет закрыть, поскольку никакого отличия между объектами, находящимися в них, и любыми другими объектами не будет. Мадонна и Содом окончательно уравняются в правах. Любому самозванцу, заявившему, что он «художник», будет дозволено безнаказанно оскорблять православных и русских?!

Странным образом этого не понимает наше «художественное сообщество», ухитряющееся одновременно поддерживать Самодурова и Ерофеева и сопротивляться передаче икон и храмов в руки Русской Православной Церкви. Основной аргумент музейщиков состоит в том, что храмы и фрески, иконы и потиры и даже паникадила с орарями имеют уникальную художественную ценность, которая делает их чем-то большим, чем рядовыми предметами культа. Если с точки зрения богослужебного употребления (когда речь не идет о чудотворной иконе) совершенно безразлично употребление «Троицы» Рублева или её копии, то с точки зрения искусства значение имеет именно рублевская икона как концентрация творческого гения великого иконописца. Именно поэтому сотрудник музея имеет право говорить (и быть услышанным), что именно это уникальное произведение нуждается в особых условиях хранения, и, кроме того, будучи выдающимся созданием человеческого творческого гения и шедевром национального искусства, предполагает свободный доступ всех ценителей искусства. И заметим, что Православная Церковь относится к этим аргументам с пониманием.

Признание поделок ерофеевских чертомазов такими же художественными артефактами, как и рублевская «Троица» аргументы музейщиков уничтожает, проводя границу художественного и не художественного и отношения к нему по самой нижней планке. Если искусство - всё, если искусством считается самая пошлая и кривая пародия на искусство, третичное травестирование иконописных шедевров, то никакого основания для выделения «Троице» привелегированного статуса попросту не существует и трястись над ней совершенно незачем. Пусть отдадут её Церкви, где она гораздо более потребна в целях «клерикального акционизма», и закажут себе новую, к примеру, - у Тер-Оганьяна, если он способен нарисовать хотя бы пару линий.

Другими словами, если Самодурова и Ерофеева ждет оправдательный или, хотя бы, снисходительный приговор, то в высшей степени логичным со стороны РПЦ будет на следующий день вновь поднять вопрос о возвращении в её владение и пользование абсолютно всех культовых предметов из музейных запасников. Эстетические основания для удержания их в руках музеев будут, в этом случае, упразднены решением суда, а никаких юридических оснований, чтобы не возвращать ограбленному награбленного попросту не существует.

Да и, в конечном счете, в руках Церкви в этом случае иконы будут безопасней, а то придет то ли Бренер с долларом, то ли Тер-Оганьян с топором, то ли, не дай бог, Леня-запамятовал-как-прозвище с не-буду-говорить-чем. В храмах пока еще есть простые бабки, и простодушные мальчики, которые святыню может и защитят. А вот относительно музеев - не уверен, не спрячет ли православная интеллигенция лицо, и не скажет ли она, что останавливать кощунников - недостаточно гуманно и боязно перед законом. Если искусством считается пошлая пародия на искусство, то никакого основания для выделения «Троице» привелегированного статуса не существует. Пусть отдадут её Церкви

Ведь и в самом деле, если «акции» Самодурова, Ерофеева и их подельников будут признаны законными, то сопротивление им и противодействие кощунникам окажется как бы и незаконным. Чтобы возвысить руку на кощунников потребуется мужество не меньшее, чем на мученичество. А готово ли к этому наше православное сообщество, измученное диалогом, совершенно непонятно. Во всяком случае, пока-что знаменитые слова Иоанна Златоуста об отношении к кощунникам звучат нам скорее в суд и осуждение, да еще и попахивают «экстремизмом»:

«Раз у нас зашла речь о хуле, то я хочу просить вас об одной услуге, взамен этой речи и рассуждения, - именно, чтобы вы унимали в городе тех, кто богохульствует. Если ты услышишь, что кто-нибудь на распутьи или на площади хулит Бога, подойди, сделай ему внушение. И если нужно будет ударить, не отказывайся, - ударь его по лицу, сокруши уста его, освяти руку твою ударом; и если обвинят тебя, повлекут в суд - иди. И если судья потребует ответа, смело скажи, что он похулил Царя ангелов, ибо если следует наказывать хулящих земного царя, то гораздо больше оскорбляющих Того. Преступление одного рода - оскорбление. Обвинителем может быть всякий, кто хочет. Пусть узнают и иудеи и эллины, что христиане - хранители и защитники Города. Пусть то же самое узнают распутники и развратники, что именно им следует бояться слуг Божиих...

Исправляй, по крайней мере, хоть равного себе, и если даже надо будет умереть, не переставай вразумлять брата. Это будет для тебя мученичеством... До смерти борись за Истину и Господь будет сражаться за тебя...

И не говори мне таких бессердечных слов: "Что мне заботиться о богохульнике? У меня нет с ним ничего общего". У нас нет ничего общего только с дьяволом, со всеми же людьми мы имеем весьма много общего. Они имеют одну и ту же с нами природу, населяют одну и ту же землю, питаются одной и той же пищей, имеют одного и того же Владыку, получили один и тот же естественный закон, призываются к тому же самому добру, что и мы. Не будем, поэтому говорить, что у нас с ними нет ничего общего, потому, что это голос сатанинский, дьявольское бесчеловечие. Не станем же говорить этого, а покажем подобающую братьям заботливость...

Достаточно одного человека, воспламененного ревностью, чтобы исправить весь народ. Не по чему иному, как по нашей лишь безпечности, а отнюдь не слабости, многие погибают и падают духом! Не безрассудно ли, в самом деле, что если мы увидим драку, то бежим на площадь и мирим дерущихся? Да что я говорю - дерущихся?! Если увидим, что упал осел, то все спешим подать руку и поставить его на ноги! А о гибнущих братьях не заботимся. Богохульник - тот же осел, не вынесший тяжести своего гнева и упавший. Подойди же и подними его и словом и делом, и кротостью и силой. Пусть разнообразно будет лекарство. И если мы так устроим свои дела, что будем искать спасения ближних, то вскоре станем желанными и любимыми и для самих тех, кто получает исправление. И насладимся будущими благами, которых все мы да достигнем благодатию и человеколюбием».

http://www.rus-obr.ru/print/ru-club/7163