Back to Лианозово

Как-то  зимой мне позвонила приятельница и пригласила на выставку авангарда, которая  почему-то проходила на ВДНХ. Где конкретно никто не знал, но это выяснилось очень скоро – прямо от метро тянулась вереница граждан, которые никак не походили на обычных алкогольных завсегдатаев выставки достижений,  а уже в районе павильона Космос начиналась привычная по тем временам очередь, медленно ползущая к загадочному павильону Пчеловодство.
Впрочем, выбор отдаленного помещения для культовой выставки  никого не удивил, время  было такое.  Хорошие  фильмы тихо шли четвертым экраном по отдаленным клубам, а  в роскошных центровых  кинотеатрах крутили всякую муть,   громкие театральные  премьеры старались сделать как можно тише,  а чтобы нормально пообщаться народ уползал высоко в горы.  Зато наивный  вопрос в автобусе: «Мужчина, где брали джинсы?»  был в порядке вещей.  И, кстати, те самые джинсы, не фирму, конечно, а польскую подделку,  вполне можно было купить не у спекулянтов, а в каком-нибудь обычном сельпо километров за  200 от Москвы.  И там же  посмотреть «Великолепную семерку» или  «Челюсти».  В общем, на дворе стоял  1975, завершающий год девятой пятилетки, расцвет социализма или застоя, как кому больше нравится,  от каждого по способностям,  каждому по труду.
Ближе к заветному павильону стали попадаться однотипные товарищи,  которые не очень скрываясь фотографировали мерзнущих в очереди любителей прозападной заразы, что, впрочем, граждан не сильно пугало – несмотря на свирепую идеологию  власть вела себя вполне прилично и  за коллективные  хождения по улицам в воронки не волокла. Это так, для сравнения.
Что до выставки, куда мы  добрались по морозцу часа через два, то она, конечно, впечатляла,  поражала,  потрясала и т.д.  Хоть сейчас и приходится слышать:  ничего, мол,  особенного  там  не было - так, мол,  сюрок, чернуха,  абстрагоны средней руки… И еще много всякой поповщины и церковщины,  что, представляете,   тогда тоже считалось авангардом.  Словом,  такого навалом в любом  европейском  музее.
Может оно и так,  но экспонировалось все это не в Тейт-модерн, а в стране победившего соцреализма, так что даже  обычные, хоть и слегка кривоватые  «метафизические»  кувшины Краснопевцева  казались  невероятной крамолой и сотрясанием устоев.  Уже тем, что они не очень походили на любимый народом граненый стакан, украденный для распития  на троих из газировочного автомата и затем заботливо повешенный на веточку для грядущих поколений.
Да что графин! Вместо передовиков производства или «засраков»  (заслуженных работников культуры)  на стенах помещались возмутительные портреты,  где  вместо голов были изображены задницы в обкомовских шляпах  с полями.  Эти  начальственные задоморды запомнились особенно,  хотя большинство  работ и фамилии авторов, конечно же,  вылетели из памяти, а фотографии, которые  я делал на выставке, за давностью лет  потерялись.
Но осталось главное – пьянящее послевкусие  какой-то другой жизни, без передовиков, доярок, наглой шпаны и линии партии, словно сходил на  хороший  фестивальный  фильм… Плюс ощущение неприятной и пугающей правды жизни, которую от  нас тщательно скрывали, хотя это  была наша жизнь.   Тут особенно впечатлили  замечательные (на мой взгляд) и ненавидимые властью работы  Рабина:  селедка и бутылка водки на замызганной газете  с первомайскими лозунгами, грязные провалы окон чудовищных бараков  Лианозова,  мрак и  беспросветность окраин под  бодрое вранье из репродуктора...   В ту пору я жил неподалеку от Лианозова и подтверждаю  -  так оно и было.

Конечно, еще мы делали ракеты, но летали на них не все.
Собственно, почему я вспомнил ту давнюю выставку,  давно упакованную  в ячейку памяти «прошлая жизнь»?  Потому что недавно, гуляя по той же выставке достижений среди богато отреставрированного ампира, я  увидел на павильоне «Культура» рекламу художественной выставки – три художника под одной крышей. Про двух я никогда не слышал, оказалось, так, мазня, а третьим был  тот самый Оскар Рабин, словно явившийся на машине времени  из социалистического далека в наше время  с ревизией.  Ну что, сынки,  помогла  вам ваша перестройка, гласность и все такое?  Доложите, что вы натворили тут за сорок с лишним лет, а?   Подняли рабочего и его колхозницу  на недосягаемую высоту, завели вместо тов. Налбадяна тов. Церетели?.. Молодцы, ребята, вы славно потрудились!
Сегодняшняя рабинская экспозиция оказалось не очень большой, полотен двадцать, знаменитых  «Рубля» и «Паспорта» не было, взамен была «Виза» и другие парижские работы,  но выполненные в том же мрачном стиле  60-х, что смотрелось  довольно натужно:   при всех язвах капитализма Париж – это все-таки не Лианозово.   Но было и Россия -  та, старая 60-70-х и современная, которая отличалась только иными реалиями, но никак не общим угрюмым колоритом.  «Улица имени Пресвятой Богородицы»,  колбаса на мятой газетке с заголовком «Национальная идея – православие»,  пасхальные яйца и другие сегодняшние реалии.  «Российская береза спасет от СПИДа».  Что тут скажешь!? Старая гвардия – глаз алмаз.
А теперь небольшое отступление, но по делу. Если заметили, все когда-то покинувшие родину соотечественники страдают неким  вирусом  иммиграции.  Этот вирус по имени «Россия» словно  папиллома прячется где-то в глубинах иммунной системы, а потом может  вылезти наружу в самых уродливых формах. Например, в виде необратимых  изменений  памяти и зрения, когда  прошлое, от которого человек бежал когда-то сломя голову, вдруг начинает казаться ему желанным и прекрасным, а настоящего он в упор не видит и не хочет.  Это не лечится, ты ему про свинцовые мерзости настоящего, а он тебе про мороженое, которое когда-то  стоило  13 копеек. И все, разговор окончен.
К счастью,  вирус этот   проявляется не у всех, о чем свидетельствуют увиденные мною на выставке работы на темы  России сегодня, так что озирать отечественные  пейзажи и из Парижа можно не теряя  остроты зрения. Это радует. Хотя на месте маэстро  я бы еще стилизовал  пасхальные яйца под омоновские шлемы с трогательной надписью ХВ.  Впрочем,  вопрос вкуса.
А теперь о том, что не радует.  Немногочисленный народ на выставке кучковался в основном  не у Рабина, а в других залах, где экспонировались  халтурные портреты обнаженных  селянок с исполинскими формами,  деятелей культуры (одетых)  и,  конечно же,  обязательные нынче святые, иконки, церквушки, деревушки и все какое.
«А что, - спросил я у экскурсоводши, -  на Рабина совсем не ходят?» - «Почему, - говорит, - заходят, но тут же убегают. Не верим, говорят, что все тогда было так плохо и мрачно».
И правильно, товарищи,  не верьте, здоровее будете.  И раньше было все прекрасно, и теперь, а скоро станет и еще лучше. Вот только подкрасим Лианозово и соорудим на главной выставке  пышные колосья из лучшего  сталепроката -  и заживем.  А  диссиденты от живописи нам теперь тоже не помеха,  потому что ни в какое задрипанное «Пчеловодство»  народ сегодня за искусством не пойдет.