ИДЕЙНАЯ ПЛАНЕТА

 ИДЕЙНАЯ ПЛАНЕТА

                                                                Каких чудес на свет  не бывает.

                                                                Кто ходит по воде и мёртвых оживляет.

                                                                Все чудеса не  в силах перечесть,

                                                                Но самое большое чудо -  ЧЕЛОВЕК!

   Иван Петрович вчера  смотрел по телевизору ночную программу «Так не бывает, но бывает». Хлёсткое,  закрученное и противоречивое название. Разбираться, что оно значило, он не стал,  так как знал, что названия придумывают для завлечений. И, если кто-то затянется под них, то там такое накуют в уши, что он поверит даже в то, что никогда не существовало, и не будет   существовать, но станет с пылом и жаром   утверждать, что видел собственными глазами.

   Его буквально захватило взрывное магнетическое  выступление полнотелой  женщины. Она рысисто моталась по площадке в студии в развевающемся красном плаще, с небрежно наброшенным на плечи голубым с белыми полосами  шарфом и  втолковывала громоподобным голосом заинтригованной публике, что она вот уже тридцать лет, хотя по виду она перешагнула за сороковку, ничего не ест, а питается только одним солнечным светом.

- Не хлебом единым жив человек, - выкладывалась она (вещала, как пророк), получая в ответ шумные аплодисменты и единодушие  по специальному знаку ведущего, - а светом, исходящим из уст  божьих.

   Идея произвела такое сильное впечатление на Ивана Петровича, что он провёл самые беспокойные часы в своей  жизни в  тщательном анализе слов выступавшей и пришёл к следующим мыслям, которые не только взбунтовали его верой, но и подтолкнули, а к чему подтолкнули – посмотрим далее.

   Так какие же мысли появились у Петровича? Приведём. Это же никакие продовольственные механизмы не нужны: раз, а если взглянуть шире и глубже: это же какая экономия грошей в масштабе кармана  человека: два, а если поднять мысль ещё выше. Вздёрнуть её до самой верхушки, взять в объёме общества, перевести его на солнечное питание? Это же… Три.  Иван Петрович забрался со своим счётом  в такие не просматриваемые  выси, в которых другой застрял бы, запутался, а он  выкарабкался с неуёмным  желанием: завтра же решительно отбросить все дела, которых, честно говоря,  у него и не было, разве что кроме обдумывания, что поесть, и  положить начало проведению справедливого, а не жульнического эксперимента.

   Утречком, опираясь на ноги и руки, он сполз  с постели, и вышел в облегчённом виде на порожки. Они тяжело скрипнули, так как Петрович был неумеренно увесистым, часто похлопывал по шаровидному  животу, недовольно приговаривая: негодный ты, товарищ, никакой помощи от тебя нет, я тебя кормлю, а ты только всё больше и больше требуешь, в рост идёшь, отяжеляешь меня. Нет, чтобы тебе с других  питаться, из меня тянешь. Кряхтя, он присел, и, подняв голову с раскрытым ртом,  подставил его под солнечные лучи.

   Какая прелесть. Кушай солнечные лучи. Никаких движений с ложкой.

   Уже шёл третий час эксперимента. Голод крепко наседал на Ивана Петровича. Он не поддавался. И, может быть, выдержал бы атаку кухонных запахов до вечера. Но  во двор влетела помеха: ворвался  его дружок Петро Иванович: мужик заумного склада, в отличие  от Петровича тонкослойная  щепка, но с сильным, басовитым голосом и так тряханул им, что Иван Петрович, попав под ударную воздушную волну, сильно  поколебался и чуть не грохнулся с порожек. Он хотел сделать корректное  замечание Ивановичу убавиться в голосе, но утонул в вихре слов.

- Вышло! Вышло! Ваня!  Ночью вышло. Выползло, - захлебывается Петро Иванович, пристегивая слова друг к другу  так, что между ними не проявляется даже малейшая прореха.

   Такая загадка. Любого на интерес поставит.  Что вышло ночью? Куда? С кем? Как тут не оторваться от солнечного питания. Иван Петрович посмотрел  на дружка,  вертевшегося, как юла, а потом,  положив  руку на его макушку, которая даже заискрилась от трения,  тормознул.

- Что вышло ночью? Толком расскажи.

   Петро Иванович вырвался из - под руки Петровича и снова начал метаться по двору с тем же самим криком, пока не осел голос.

- Ты представляешь, Ваня, - с трудом ворочая языком, захрипел он. – Я такого чуда не ожидал. Оно такое сложное, - Петро Иванович пожевал зубами развесистые губы, -  что на простое совсем не похоже. Ни на капельку.

- Да не тяни. Говори быстрее, - вскипятился Иван Петрович, любопытство его заело.

- Сплю вчера в своей хате, и вдруг чувствую,-

- Подожди, - перебивает Иван Петрович. – Нужно некоторые уточнения внести. – Он тянет носом. Не пахнет. Глаза дружка не болотного цвета. - Ты скажи мне, в каком состоянии трезвости ты вчера был?  Самой низшей, самой средней или самой высшей?

- Самой высшей.

Два двухсотграммовых стакана загрузил.

- До дна, значит, не достал. Тогда продолжай.

- Так вот сплю, - застрочил Петро Иванович, - и представляешь, - он выбрасывает руки вверх, ковыряет ими в воздухе, словно пытается что-то выловить в нём,- и чувствую ощущение такое щекотное, как будто кто-то под мышками лазит. Хочешь, продемонстрирую тебе?

- Не надо. Гони дальше.

- Так вот. Пощекотало. Я и глаза закрыл. А когда открыл,  то увидел, - он замирает.

- Да что ж ты молчишь, - взрывается Иван Петрович.

- У меня глаза ещё не подсевшие, и я вижу,  как моё сознание, а оно такое лучистое, похожее на светящийся, огненный шар, полыхает во всю комнату,  думал, что сгорю,  выходит из мозгов, вот прямо  отсюда. - Иванович со всей силой пальцем, словно сверлит дырку в сплющенном лбу. -  И начинает путешествовать по огромной блестящей и длиннющей, треугольной  трубе. Я такую трубу даже в самой низшей трезвости не видел. А  в ней, - завывает он, -  такие миры  по бокам прилеплены, Ваня, такие миры.

   Иванович уже не завывает, а протяжно воет, - ты представить даже не можешь, - он бросает выть и  выражает свой восторг цоканьем языка, облизыванием губ, жестом рук, словом, всем, что может в нём двигаться, а при большой радости и развалиться: подвижный мужик. -  Лучше, чем наш в сотню, тысячу раз. А между ними что-то течёт, наверное, вода живая, потому что сверкает, и все миры к трубе присосались и   от неё  питаются. Ух! Глаз вырвешь и даже тогда не увидишь.

   Иван Петрович от таких слов в ступор вошел. Фраза просто  замечательная!  

   Иванович замолкает, набирается сил и взвивается.

   Моё рабочее тело лежит на кровати, а ты же знаешь, какая у меня кровать, не раз после упадочной трезвости ты на ней валялся, потому что домой не мог дойти, а в тех мирах кровати в миллион раз удобнее.

- Да при чём здесь кровати? – взъерошивается Иван Петрович. – Ты о мирах, мирах толкуй.

- Как при чём кровати? – удивляется Петро Иванович. - Я же на кровати лежал, а не на полу, когда сознание выходило.

    Петро Иванович опять замолкает, а потом делает сильную  ударную концовку, - а сознание оторвалось и в путешествие пустилось, мать твою. Как тебе такое? – Он растопыривает руки. – Обидно. Тело оставляет на произвол, а само в миры! Разве это правильно? Благородно, - высыпает он, всё больше и больше подтягивая мат. - В теле жило, пользовалось им, а потом фу, фу. В отброс.  Вот так. Да! Чуть не забыл. – Он подскакивает, зависает в воздухе, а потом обрушивается вниз. - Самоё секретное вспомнил. Самое тайное, сакральное, о котором пока у нас никто не знает. Моё сознание там с одним разговаривало. Важняк такой весь в белом, расфуфыренный, в шляпе, наверное, и в туфлях хороших. Он и спросил его.

- Кого?

- Сознание моё. Спросил: ты знаешь, почему мы создали вашу планету? Моё сознание, конечно, не в курсе, откуда ему знать, если всю жизнь проколупалось в депо среди мазута и солярки, а ему важняк  в ответ тихо на ухо шепчет…

- Да ты что обалдел, - обозлился Иван Петрович. -  Сознание с ушами?

- А как же. Чем оно ещё может слушать. Может твоим брюхом? – парирует Иванович. Он не сдержан в спорах и, когда ему говорят об этом, Петро Иванович отвечает: я за спор никакую истину не пощажу. - Ты дальше слушай. Важняк ему и шепчет: ты знаешь, почему мы создали вашу планету?  Из-за нехватки идей у нас. В смысле у них. У тех, которые трубой владеют. Вакуум идейный там образовался. В мире, мол, много населённых пунктов, но они все безыдейные. А вот ваш пункт идейный, только в нём могут рождаться великие и мощные идеи, а  в других мирах нет. Не рождаются. Скудные они на мыслишку. Не богатырского умственного габарита. Похвалил. Так ты понял, какая у нас планета. И – дей – на – я, - по слогам выговаривает он.

   Иван Петрович не выдерживает и кричит.

- Так мы планета  или пункт?

- Ой, Ваня.  Для миров планета, а для нас пункт - пунктик. Что тут непонятного.

   Иван Петрович  в отчаянии машет рукой, потом успокаивается, задумчиво осматривает  дружка и спрашивает.

- Ты вчера телевизор наблюдал?

- Да.

- Какую программу?

- Не помню. Их сейчас тысячи. Как горох с мешка высыпаются.

-Так, - степенно начинает Иван Петрович. - Вышло твоё сознание из тела твоего или не вышло, я точно, - он подчёркивает  слово «точно» резким взмахом руки, - не знаю, потому что ночью я при этом не присутствовал, а потому и не видел, но, - Петрович делает длинную паузу, - крепко  догадываюсь, что вышло.

- Поверил! Поверил, - прорывается голосистым криком Пётр Иванович. – Научный мужик ты, Ваня. Тебя нужно в самые высшие академические сферы оформить, - заклубился Иванович.

- Да не ори ты так, - отбивает Иван Петрович. -  Главное не в этом, а в том, - он поднимает  указательный палец вверх, - так, как я сейчас наглядно вижу тебя, слушаю и непосредственно при этом  присутствую, то и делаю научный  вывод, что твоё сознание до сих пор в тебя ещё не вернулось.

- Это почему же оно не вернулось, - взвинчивается   Петро Иванович и стучит по лбу, откуда  доносится один гул. – Вернулось. Слышишь, гудит.

- Это нужно быть самым последним дурнем, - отвешивает Иван Петрович, -  чтоб вернуться из таких миров в наш пункт.

   БАМС!

   Подсёк Иван Петрович дружка. Припечатал. Припёк. Припаял. Приварил. Да так подсёк, припечатал, припёк, припаял, и приварил, что тот, словно  окаменел. Речь потерял. Ни гу-гу.  Только слюной на губах пузыриться.

- Вот так лучше, -  довольно замечает Петрович. -  И вообще рекомендую тебе: не мешать мне. Подключайся, проводи эксперимент и делай, как я.

   Он пошире раскрывает рот.