Мы живы- и мы благодарны

День Победы, наверное, единственный советский праздник, который остался очень живым и ярким до сего дня – и, очевидно, останется и дальше. Уже давно нет КПСС, нет партийной пропаганды, а люди – по собственной памяти, по собственному искреннему чувству – отмечают этот день.

Кого-то это страшно раздражает, и они указывают на связанную с этим пену. В самом деле, не всем празднующим хватает чувства меры и приличия. Слово «нацизм» превращается в малосодержательное ругательство, сама война некоторыми видится как азартный футбольный матч, который энтузиасты «могут повторить».
В условиях свободного рынка и отсутствия партийного контроля тема Победы, конечно, делается предметом коммерческой эксплуатации и самого дурного опошления. Это неизбежно. Мало какой предприниматель откажется поднять денег на продаже патриотического антуража. Униформа (для детей и взрослых), макеты оружия, патриотические наклейки и тому подобное, что огорчает многих комментаторов в Сети – неизбежное проявление рынка.

А в условиях сколько-нибудь свободной политической дискуссии эта тема сделается еще и предметом политических спекуляций. Этого тоже не избежать. Конечно, состязания на тему «Я самый пламенный патриот!» – «Нет, я!», бурные огорчения некоторых автовладельцев, что они опоздали на Курскую битву, и тому подобное может сильно удручать как эстетическое, так – иногда – и нравственное чувство. Вся эта пена неизбежна в условиях хотя бы некоторой свободы.

Но что останется, если пену смыть? Останется ясное понимание того, что мы живы благодаря тому, что наши относительно недавние предки отбились от нацистов.

Воспоминание о прошлом – это тот язык, которым люди говорят о настоящем. Тогда, в 1941-м, Россию пытались уничтожить – чисто физически. Не подорвать могущество, не отторгнуть какие-то территории, не унизить национальную гордость – а стереть с лица земли, как стирают мокрой тряпкой надпись с доски. Русская история (как и история многих других народов) должна была кончиться. Это было попыткой уничтожения не только России, какой она была тогда – но и России во всех будущих поколениях. Мы бы все не родились на свет, если бы нацистам удалось то, что они задумали.

«Генеральный план Ост», вопреки некоторым фантазиям, не предусматривал снабжения славянского населения завоеванных территорий баварским пивом – в соответствии с планом около 65% украинцев и 75% белорусов должны были быть «переселены» в Сибирь. По вопросу того, что делать с русскими – полностью уничтожить или поставить в условия, ведущие к их постепенному вымиранию – среди нацистского руководства были разные планы, которые, однако, сходились в том, что для России и русских в мире победившего нацизма не было будущего.

Это вытекало из самой идеологии национал-социализма, фундаментом которой был крайний расизм. Что бы себе ни фантазировали нынешние юные нацики на Украине или в России, славяне вовсе не были для нацистов «тоже белыми», и уже тем более «арийцами».

Они считались биологически чуждой и при этом низшей расой, «недочеловеками».

Как говорил, выступая в Штеттине 13 июля 1941 года, рейхсфюрер Генрих Гиммлер: «На другой стороне стоит 180-миллионный народ, смесь рас и народов, чьи имена непроизносимы и чья физическая сущность такова, что единственное, что с ними можно сделать, – это расстреливать без всякой жалости и милосердия… Когда вы, друзья мои, сражаетесь на Востоке, вы продолжаете ту же борьбу против того же недочеловечества, против тех же низших рас, которые когда-то выступали под именем гуннов, позднее – тысячу лет назад, во времена королей Генриха и Оттона I – под именем венгров, а впоследствии под именем татар; затем они явились снова под именем Чингисхана и монголов. Сегодня они называются русскими под политическим знаменем большевизма».

Празднование Дня Победы есть утверждение жизни – мы живы, нас не удалось уничтожить, и это хорошо, и мы благодарим тех людей, благодаря жертвам которых мы живы.

Когда нам говорят, что нечего праздновать кровавую трагедию, отмеченную гнусными зверствами, нам – не нашим предкам, а нам, сегодняшним – говорят, что нас быть не должно, это неправильно, что мы есть. Но раз уж мы есть, раз уж нас не уничтожили – мы должны хотя бы сидеть тихо и не сметь праздновать! Возмутительное нахальство – не просто отбиться, не просто выжить, но еще и радоваться этому факту!

Удивительный психологический парадокс состоит в том, говорят это отнюдь не люди «нордической крови», которые могли бы как-то устроиться при победе Рейха, а люди, у которых было бы либо очень мало, либо решительно никаких шансов попасть в те 25–35% населения, которым позволили бы выжить. Чтобы заявлять, что «СС и НКВД – одно и то же», или «Сталин еще хуже Гитлера», надо быть для начала живыми. Надо появиться на свет от людей, которые выжили и оставили потомков. Не были сожжены в лагерных печах и не были положены в расстрельные рвы.

Сама возможность вести подобные (и какие бы то ни было вообще) разговоры существует только потому, что стороны войны не были одинаковы. Между ними была весьма существенная разница. И для наших близких предков это была разница между жизнью и смертью.

В отрицании этого праздника есть танатос, воля к смерти, желание небытия, какая-то болезненная, невротическая самоненависть человека, который не может смириться со своим происхождением, языком и культурой. Эта самоненависть, увы, может становиться вполне реальной силой в жизни целых обществ, она может становиться ментальной инфекцией – когда находится достаточно людей у камер и микрофонов, которые внушают всем, кто только их слышит: «Вас не должно быть, как жаль, что вы упустили шанс быть уничтоженными… Но раз уж вы его упустили и живы, хотя бы исполняйтесь стыда и отвращения по этому поводу».

И вот нарастающее празднование Дня Победы – это как иммунная реакция. Мы живы, и это очень хорошо. Мы имеем право быть живыми. Мы благодарны тем, кто отстоял для нас это право, и вспоминаем их с глубоким почтением. А пена? Пена неизбежна, но она просто не имеет значения.