Пластичность и ригидность

Мы всё горюем, как податлива телеаудитория по отношению к элементарному манипулированию. Но противоположный полюс – "антиватники" – податлив не меньше.

Откуда вывод? Из успехов таких политиков, как Навальный и Мальцев. Казалось, не должны мало-мальски зрелые люди так покупаться. Мало-мальски зрелые, может, и не должны. У нас покупаются очень и очень многие. И это говорит о зрелости протеста.

Впрочем, что это я о Навальном снова. Посмотрите на политический взлет другой властительницы умов – Собчак-дочери. Вчера – "Дом", не помню уж с каким номером, сегодня – совесть и ум протеста.

А теперь вспомните, как это было в 1988-91-м годах. Когда мы выбрали в свои вожди самые отбросы. Зная, что это отбросы. Но выбрали. Не обращая внимания ни на партийность, ни на партийные биографии, ни на отсутствие каких бы то ни было признаков раскаяния.

Мы ведь обо всем знали. И все равно шли за дудочкой крысолова, полагая, что идем в светлое будущее. Вся наша элита – вспомните их по фамилиям. Как можно было голосовать за них? Но мы голосовали. И за Собчака-отца, и за Попова, а позднее – и за Гайдара... Соверешенно ни о чем их не спрашивая. Мы видели художества Ельцина в Штатах. И умилялись. А история, когда он спьяну оказался в реке – "наверно неспроста его швырнули в тину с высокого моста". Помните, как мы реагировали? Происки КГБ, покушение на вождя революции, клевета и всё такое... Вижу, помните...

Тогда-то и начал свою политическую карьеру оказавшийся не у дел заведующий дрезденским культурным центром. А нынешний председатель конституционного суда? Кто, когда и при каких обстоятельствах сделал его председателем в первый раз? Помните? Вижу, что помните...

Что? Хотите сказать, что не было чистых? Ну, во-первых, если не белоснежные, то гораздо более чистые тогда были – и среди политэмигрантов, и среди наших диссидентов разной степени диссидентства. Но это "во-первых" даже не самое важное. Гораздо важнее "во-вторых" – не белизна здесь важна, а готовность мыться. Нам нужно было строжайшим образом требовать глубокого расскаяния за коммунистическое прошлое. Не люстрировать – люстрирация не самоцель. А вот раскаяние, глубокое и искреннее – самоцель. И нам нужно было брать новых вождей на короткий поводок. С еженедельными отчетами перед требовательной комиссией. Под объектив. С трансляцией по первому каналу.  А мы этого боялись. Боялись правды. И получили то, что получили.

Но ладно – это дело прошлое. Но сегодня же всё повторяется тютелька в тютельку. Точно под копирку. Все тогдашние глупости – почти тридцать лет спустя. И снова мы точно так же пластичны: немного подпоешь, и делай с нами что хошь.

Но у нашей пластичности – когда умелый лепила в два счета может вылепить из нас что угодно – есть и оборотная сторона: ригидность, интеллектуальная ригидность: неизменяемость даже не взглядов, взгляды здесь как раз ни при чем, а некоторых застывших постулатов, словесных формул.

Как раз тех самых, которым и нужно подпеть, чтобы лепить из нас что хошь.

Это тот самый случай, когда формула заменяет интеллект: человек зазубрил что-то и повторяет, производя на окружающих впечатление думающего существа. А это такое же думанье, каким был социальный протест у попугая в рязановском "О бедном гусаре...". Помните, он кричал про то, что царь – дурак, и про долой самодержавие?.. Наша преданность идеям демократии часто напоминает мне этот эпизод.

Повторяются вроде бы во многом и правильные вещи. Но повторяются бездумно, и от того правильные и вроде бы умные они превращаются в глупости. Про столбовую дорогу истории, про всепобеждающее европейство, про разделение властей, про... дайте, посмотрю, как раз сегодня прислали очередную статью – а вот, про торжество закона и независимость судов...

И всё это отчасти, и кое-что и во многом – правильные вещи. Если только видеть их реально и понимать их природу и место в общей картине. Но всё это становится почти совершенно бессмысленным, когда повторяется с попугайской настойчивостью.

Наши социальные мыслители циклятся на отдельных частях огромного целого, этого целого не видя и, следовательно, не понимая места так настойчиво повторяемых ими деталей целого. Это, как если бы учитель рисования все время повторял, что рисовать надо на бумаге и карандашом. Верно, конечно. Но наличие бумаги и карандаша не делает человека художником. Нужно еще очень много разных вещей. Сказать, что бумага и карандаш – главное? Ну, да – в некотором смысле, так: без них не порисуешь. А в некотором, главное – что-то совсем другое. Например, знание, как точить карандаш. Ну, или еще есть такая штука, как талант художника...

К чему я всё это? А к тому, что пока мы настолько "пластично-ригидны", ничего путного у нас получиться не может. Сколько бы мы ни меняли одного вождя-прохиндея на другого. И какую бы республику мы ни делали – парламентскую ли, президентскую ли... Всё это не о том. Не здесь лекарство от нашей болезни.

Только сплоченная группа умных (а не делающих умные лица и говорящих умные слова), честных и обязательно добрых людей, которая сумеет делать умнее, честнее и добрее окружающих и таким образом расти сама – только такая группа сможет начать тащить нас из болота, в которое мы сами залезли и из которого вылезать совсем не торопимся.

Возможна ли такая группа? Сегодня – нет. Но, чтобы она стала возможна завтра, понять, что это – единственная возможность, нужно сегодня. И захотеть этой возможностью воспользоваться нужно тоже сегодня.

Иначе и завтра нам не останется ничего другого, кроме как говорить всё о том же.