Евгений Александрович Евтушенко

ЕВГЕНИЙ  ЕВТУШЕНКО                      

ЛЮДИ                                                                       

   Людей неинтересных в мире нет.

   Их судьбы -- как истории планет.

   У каждой все особое, свое,

   и нет планет похожих на нее.

   И если кто-то незаметно жил

   и с этой незаметностью дружил,

   он интересен был среди людей

   самой неинтерестностью своей.

   У каждого свой тайный личный мир.

   Есть в этом мире самый лучший миг.

   Есть в мире этом самый страшный час.

   Но это все неведомо для нас.

   И если умирает человек,

   с ним умирает первый его снег,

   и первый поцелуй, и первый бой...

   Все это забирает он с собой.

   Да, остаются книги и мосты,

   машины и художников холсты;

   да, многому остаться суждено,

   но что-то ведь уходит все равно.

   Таков закон безжалостной игры,

   Не люди умирают, а миры.

   Людей мы помним, грешных и земных...

   А что мы знали, в сущности о них?

   Что знаем мы про братьев, про друзей?

   Что знаем о единственной своей?

   И про отца родного своего

   мы, зная все, не знаем ничего.

   Уходят люди, их не возвратить.

   Их тайные миры не возродить.

   И каждый раз мне хочется опять

   от этой невозвратности кричать.

ДРУЗЬЯ, СЕГОДНЯ УМЕР ЕВГЕНИЙ ЕВТУШЕНКО. 

Мы   знаем   уже   об  этом  из  новостей, из  поста  Вячеслава Михалыча.

Тяжело  осознать  это.   Даже   зная  о   том,

 что  он  был  уже  немолод,  что  болел....  

У  каждого -  свой  Евтушенко. И   каждый   относится   к   нему  по-своему.

 Но  для   всех  он  -  целая   эпоха.  Евтушенко  - это  последний  из  Великих

поэтов,  покинувший   нас.

Мы  прочитаем  в   эти   дни  много  слов  о  его   жизни  и  творческом   пути, 

 услышим  воспоминания  его   друзей.  Будут  звучать  горькие   соболезнования

и  прощание  с  Поэтом...

Но  сегодня,  давайте   окунёмся,  хоть  ненадолго,  в  мир  наших

 любимых стихов,  написанных  им.  В  мир   нашей  юности...

Со мною вот что происходит:

ко мне мой старый друг не ходит,

а ходят в мелкой суете

разнообразные не те. 

И он 

   не с теми ходит где-то

и тоже понимает это, 

и наш раздор необъясним, 

и оба мучимся мы с ним.

Со мною вот что происходит:

совсем не та ко мне приходит, 

мне руки на плечи кладёт

и у другой меня крадёт.

А той -

      скажите, бога ради,

кому на плечи руки класть?

Та,

 у которой я украден,

в отместку тоже станет красть.

Не сразу этим же ответит,

а будет жить с собой в борьбе

и неосознанно наметит

кого-то дальнего себе. 

О, сколько

         нервных

               и недужных,

ненужных связей,

              дружб ненужных!

Куда от этого я денусь?!

О, кто-нибудь,

            приди,

                 нарушь

чужих людей соединённость

и разобщённость

              близких душ!

Не надо...
Всё призрачно -
и тёмных окон матовость,
и алый снег за стоп-сигналами машин.
Не надо...
Всё призрачно,
как сквер туманный мартовский,
где нет ни женщин, ни мужчин -
лишь тени женщин и мужчин.
Не надо...
Стою у дерева,
молчу и не обманываю,
гляжу, как сдвоенные светят фонари,
и тихо трогаю рукой,
но не обламываю
сосульку тоненькую с веточкой внутри.
Не надо...
Пусть в бултыхающемся заспанном трамваишке
с Москвой,
качающейся мертвенно в окне,
ты,
подперев щеку рукою в детской варежке,
со злостью женской вспоминаешь обо мне.
Не надо...
Ты станешь женщиной,
усталой, умной женщиной,
по слову доброму и ласке голодна,
и будет март,
и будет мальчик, что-то шепчущий,
и будет горестно кружиться голова.
Не надо...
Пусть это стоит, как и мне, недёшево,
с ним не ходи вдвоём по мартовскому льду,
ему на плечи свои руки ненадёжные
ты не клади,
как я сегодня не кладу.
Не надо...
Не верь, как я не верю,
призрачному городу,
не то,
очнувшись, ужаснёшся пустырю.
Скажи: Не надо!,
опустивши низко голову,
как я тебе сейчас
Не надо...
говорю.

Всегда найдется женская рука,

чтобы она, прохладна и легка,

жалея и немножечко любя,

как брата, успокоила тебя.

Всегда найдется женское плечо,

чтобы в него дышал ты горячо,

припав к нему беспутной головой,

ему доверив сон мятежный свой.

Всегда найдутся женские глаза,

чтобы они, всю боль твою глуша,

а если и не всю, то часть ее,

увидели страдание твое.

Но есть такая женская рука,

которая особенно сладка,

когда она измученного лба

касается, как вечность и судьба.

Но есть такое женское плечо,

которое неведомо за что

не на ночь, а навек тебе дано,

и это понял ты давным-давно.

Но есть такие женские глаза,

которые глядят всегда грустя,

и это до последних твоих дней

глаза любви и совести твоей.

А ты живешь себе же вопреки,

и мало тебе только той руки,

того плеча и тех печальных глаз...

Ты предавал их в жизни столько раз!

И вот оно - возмездье - настает.

"Предатель!"- дождь тебя наотмашь бьет.

"Предатель!"- ветки хлещут по лицу.

"Предатель!"- эхо слышится в лесу.

Ты мечешься, ты мучишься, грустишь.

Ты сам себе все это не простишь.

И только та прозрачная рука

простит, хотя обида и тяжка,

и только то усталое плечо

простит сейчас, да и простит еще,

и только те печальные глаза

простят все то, чего прощать нельзя...

Уронит ли ветер

          в ладони сережку ольховую,

начнет ли кукушка

          сквозь крик поездов куковать,

задумаюсь вновь,

          и, как нанятый, жизнь истолковываю

и вновь прихожу

          к невозможности истолковать.

Себя низвести

          до пылиночки в звездной туманности,

конечно, старо,

          но поддельных величий умней,

и нет униженья

          в осознанной собственной малости -

величие жизни

          печально осознанно в ней.

Сережка ольховая,

          легкая, будто пуховая,

но сдунешь ее -

          все окажется в мире не так,

а, видимо, жизнь

          не такая уж вещь пустяковая,

когда в ней ничто

          не похоже на просто пустяк.

Сережка ольховая

          выше любого пророчества.

Тот станет другим,

          кто тихонько ее разломил.

Пусть нам не дано

          изменить все немедля, как хочется,-

когда изменяемся мы,

          изменяется мир.

И мы переходим

          в какое-то новое качество

и вдаль отплываем

          к неведомой новой земле,

и не замечаем,

          что начали странно покачиваться

на новой воде

          и совсем на другом корабле.

Когда возникает

          беззвездное чувство отчаленности

от тех берегов,

          где рассветы с надеждой встречал,

мой милый товарищ,

          ей-богу, не надо отчаиваться -

поверь в неизвестный,

          пугающе черный причал.

Не страшно вблизи

          то, что часто пугает нас издали.

Там тоже глаза, голоса,

          огоньки сигарет.

Немножко обвыкнешь,

          и скрип этой призрачной пристани

расскажет тебе,

          что единственной пристани нет.

Яснеет душа,

          переменами неозлобимая.

Друзей, не понявших

          и даже предавших,- прости.

Прости и пойми,

          если даже разлюбит любимая,

сережкой ольховой

          с ладони ее отпусти.

И пристани новой не верь,

          если станет прилипчивой.

Призванье твое -

          беспричальная дальняя даль.

С шурупов сорвись,

          если станешь привычно привинченный,

и снова отчаль

          и плыви по другую печаль.

Пускай говорят:

          «Ну когда он и впрямь образумится!»

А ты не волнуйся -

          всех сразу нельзя ублажить.

Презренный резон:

          «Все уляжется, все образуется...»

Когда образуется все -

          то и незачем жить.

И необъяснимое -

          это совсем не бессмыслица.

Все переоценки

          нимало смущать не должны,-

ведь жизни цена

          не понизится

                    и не повысится -

она неизменна тому,

          чему нету цены.

С чего это я?

          Да с того, что одна бестолковая

кукушка-болтушка

          мне долгую жизнь ворожит.

С чего это я?

          Да с того, что сережка ольховая

лежит на ладони и,

          словно живая,

                    дрожит...

А снег идет, а снег идет,

И все вокруг чего-то ждет...

Под этот снег, под тихий снег,

Хочу сказать при всех:

"Мой самый главный человек,

Взгляни со мной на этот снег -

Он чист, как то, о чем молчу,

О чем сказать хочу".

Кто мне любовь мою принес?

Наверно, добрый Дед Мороз.

Когда в окно с тобой смотрю,

Я снег благодарю.

А снег идет, а снег идет,

И все мерцает и плывет.

За то, что ты в моей судьбе,

Спасибо, снег, тебе. 

Соленые брызги блестят на заборе.

Калитка уже на запоре.

                      И море,

дымясь, и вздымаясь, и дамбы долбя,

соленое солнце всосало в себя.

Любимая, спи...

            Мою душу не мучай,

Уже засыпают и горы, и степь,

И пес наш хромучий,

                 лохмато-дремучий,

Ложится и лижет соленую цепь.

И море - всем топотом,

                    и ветви - всем ропотом,

И всем своим опытом -

                      пес на цепи,

а я тебе - шёпотом,

                  потом - полушёпотом,

Потом - уже молча:

                   "Любимая, спи..."

Любимая, спи...

               Позабудь, что мы в ссоре.

Представь:

         просыпаемся.

                     Свежесть во всем.

Мы в сене.

          Мы сони.

                  И дышит мацони

откуда-то снизу,

                из погреба,-

                            в сон.

О, как мне заставить

                    все это представить

тебя, недоверу?

               Любимая, спи...

Во сне улыбайся.

                (все слезы отставить!),

цветы собирай

             и гадай, где поставить,

и множество платьев красивых купи.

Бормочется?

           Видно, устала ворочаться?

Ты в сон завернись

                  и окутайся им.

Во сне можно делать все то,

                           что захочется,

все то,

       что бормочется,

                      если не спим.

Не спать безрассудно,

                     и даже подсудно,-

ведь все,

         что подспудно,

                       кричит в глубине.

Глазам твоим трудно.

                    В них так многолюдно.

Под веками легче им будет во сне.

Любимая, спи...

               Что причина бессоницы?

Ревущее море?

             Деревьев мольба?

Дурные предчувствия?

                    Чья-то бессовестность?

А может, не чья-то,

                   а просто моя?

Любимая, спи...

               Ничего не попишешь,

но знай,

        что невинен я в этой вине.

Прости меня - слышишь?-

                       люби меня - слышишь?-

хотя бы во сне,

               хотя бы во сне!

Любимая, спи...

               Мы - на шаре земном,

свирепо летящем,

               грозящем взорваться,-

и надо обняться,

               чтоб вниз не сорваться,

а если сорваться -

                  сорваться вдвоем.

Любимая, спи...

               Ты обид не копи.

Пусть соники тихо в глаза заселяются,

Так тяжко на шаре земном засыпается,

и все-таки -

             слышишь, любимая?-

                                спи...

И море - всем топотом,

                    и ветви - всем ропотом,

И всем своим опытом -

                      пес на цепи,

а я тебе - шёпотом,

                  потом - полушёпотом,

Потом - уже молча:

                   "Любимая, спи..."

Дай бог слепцам глаза вернуть

и спины выпрямить горбатым.

Дай бог быть богом хоть чуть-чуть,

но быть нельзя чуть-чуть распятым.

Дай бог не вляпаться во власть

и не геройствовать подложно,

и быть богатым — но не красть,

конечно, если так возможно.

Дай бог быть тертым калачом,

не сожранным ничьею шайкой,

ни жертвой быть, ни палачом,

ни барином, ни попрошайкой.

Дай бог поменьше рваных ран,

когда идет большая драка.

Дай бог побольше разных стран,

не потеряв своей, однако.

Дай бог, чтобы твоя страна

тебя не пнула сапожищем.

Дай бог, чтобы твоя жена

тебя любила даже нищим.

Дай бог лжецам замкнуть уста,

глас божий слыша в детском крике.

Дай бог живым узреть Христа,

пусть не в мужском, так в женском лике.

Не крест — бескрестье мы несем,

а как сгибаемся убого.

Чтоб не извериться во всем,

Дай бог ну хоть немного Бога!

Дай бог всего, всего, всего

и сразу всем — чтоб не обидно...

Дай бог всего, но лишь того,

за что потом не станет стыдно.

 Вот  и всё.  Хочу закончить  свой  пост  словами  Евгения Александровича

Евтушенко из  его   стихотворения "ЛЮДИ": 

 И если умирает человек,

 с ним умирает первый его снег,

 и первый поцелуй, и первый бой...

 Все это забирает он с собой.