Фельдшер

Sergei Loiko

(Отрывок из романа "Фото на память", главный герой которого в одиночку расследует гибель своей семьи в Боинге, сбитом над Донбассом. Роман выходит в мае в Киеве и в августе в Москве)

Ваня Краснов сидел на завалинке фельдшерского пункта в селе с необъяснимым названием Репяховатый. Жара стояла страшная. Тяжёлые капли, одна за другой, скатывались у него с кривого, словно перебитого, поблёскивающего влагой носа на небритый подбородок, который Ваня всё время вытирал кулаком, выплюнув очередную порцию подсолнуховой шелухи.
Мастеровитей и продуктивней него в деревне семечки никто не лузгал. Талант от бога. Он бросал их в рот одно за другим, штук пять или шесть подряд, и только потом приступал к замысловатым выкрутасам зубами и языком в полости рта. Очищенные таким образом семечки пролетали дальше в пищевод, а шелуха аккуратно складировалась в надутой пузырём правой щеке, словно в мешочке у хомяка. По завершении обработки каждой новой порции, Краснов смачно выплёвывал влажное месиво себе под ноги. На вытоптанной земле под скамейкой уже образовалась горка шелухи, похожая на среднего размера муравейник.
Работал он здесь последние десять лет, с тех пор как вернулся из армии, где тоже служил фельдшером, окончив до призыва медучилище,но так и не поступив в ростовский медицинский. Работа не пыльная, на полставки, три раза в неделю, «чисто», чтобы в каком-то чиновном кабинете рассудительный и осторожный столоначальник с осознанием своей неизмеримой полезности ставил очередную галочку в отчёт об охвате населения медицинской помощью.
В остальные дни Ваня подрабатывал извозом. Если, конечно, его винтажная «карета из тыквы» была на ходу. Возил сельских жителей за умеренную плату в Куйбышево или в Ростов на своём древнем «Москвиче-407» времён «Книги о вкусной и здоровой пищи». И то и другое было единственным наследством, оставшимся от дедушки и передаваемом из поколения в поколение. Дедушка был председателем колхоза. Честным коммунистом-ленинцем. Ничего толком не нажил, кроме «Москвича». За долгие годы в третьем поколении Красновых предмет роскоши превратился чуть ли не в в музейный экспонат.
Местные жители уважали Ваньку за умелые руки и предпочитали его тихоходный тарантас современным такси, управляемым, как правило, какими-то бешеными цыганами или нераговорчивыми «чуреками» без царя в голове.
Всё свободное время Ваня возился с автомобилем, который не мог прожить без починки и наладки и дня. Сине-белый, крашеный-перекрашенный, как забор детсадовского палисадника, «Москвич» стоял рядом, глядя на дорогу грустными глазами-фарами.
Ваня ещё вчера понял, что движок накрывается и нужен капитальный или замена. Надо было ехать в город, искать у гаражников какой-нибудь хлам, прилаживать его пару месяцев, чтобы продлить агониюещё на месяца два-три до следующей капиталки.
«Честно говоря, задолбала эта железяка хУева, — подумал Ваня, украдкой взглянув на своего пятидесятилетнего конька-горбунка. — Правильно мамка говорит.

У меня из-за тебя, Москвичёныш, ни семьи ни детей ни времени ни на что».
Ваня вытащил из кармана халата очередную пригоршню семечек. Он любил, сухие, остроносые, серые с белыми прожилками, а не подгоревшие чёрненькие маленькие.
На нём был белый, замызганный то ли кровью, то ли марганцовкой, то ли ещё какой бурой жидкостью, халат, накинутый на голое тело. Костлявая грудь с влажными серыми волосками вылезала из прорези незастёгнутого халата, словно Ваня прямиком из бани и балдеет на солнышке.
Его невесёлые мысли вперемешку с угрызениями совести мигом улетучились в облаке пыли, когда что-то огромное и рычащее, состоящее из железа и битого стекла, остановилось перед ним на полном ходу, и оттуда выскочил военный с загорелым лицом и кровоподтёком на лбу над правой бровью. Ваня травмы видел за километр. Мог любую помощь оказать. Остановить кровь, померить давление, вправить вывих, продезинфицировать и перевязать любую рану, сделать любой сложности укол,было бы что колоть и куда, промыть хлоргикседином уретру после случайной связи или неосторожной эксплуатации, вытащить гвоздь из пятки, задуть или заговорить боль и даже принять роды, если кому приспичило, что пару раз уже случалось.
Принимать роды в этот раз не пришлось.
— Паренёк, слышь, помоги! — крикнул военный, рывком открывая багажник с выбитым начисто стеклом.
Ваня охотно помог. Они перенесли тело в смотровую (другого помещения в пункте и не было). Положили спиной на стол. Нехорошие мысли зародились у Вани как только он взялся за за ноги пациента. Голова пострадавшего, под расстёгнутой вытертой курткой, свешивалась назад, посреди груди на зелёной армейской майке расплылось широкое тёмное пятно.
Пока военный вытирал руки о штаны и доставал из нагрудного кармана какие-то документы, Ваня натренированными пальцами попробовал померить пульс, которого, как он и предполагал, в наличии не оказалось. Разглядел он теперь и аккуратное пулевое отверстие во лбу.
— Так ить он того, преставился, — заключил фельдшер. — Ранения несовместимые.
— Так точно, — подтвердил военный. — Убит при исполнении.
— А чем я могу помочь? — развёл руками Ваня. — У меня ни то что морга, а и морозильника нет. Только холодильник «Саратов». С таблетками. Они ему уже не помогут.
— Вызови полицию. «Скорую» из города. Пусть забирают. Вот его документы.
Алёхин положил на тумбочку у двери паспорт и другие документы Грымова, которые он нашёл в карманах его куртки .
— Я не могу его принять, — удивился Ваня. — Он не местный. Вы же его привезли. Везите дальше в город.
— Скажешь, он сам приехал.
— Ага, с дыркой во лбу.
— Скажешь участковому, на дороге нашёл. Сейчас принесу тебе все сопроводительные документы.
Алёхин вышел на улицу. Быстрым шагом дошёл до машины, открыл рюкзак Грымова, вытащил оттуда три пачки, поднялся на крыльцо к Ване, который остался стоять в дверях, и протянул тому деньги.