Как живет детская "фабрика несчастья"

Интернат для умственно отсталых детей на улице Ляпустина в Екатеринбурге после череды трагедий, случившихся там с детьми, называют «фабрикой несчастья». В 2014 году стало известно о насилии над воспитанниками со стороны санитара интерната. В 2015 году девятилетний воспитанник во время подготовки к тихому часу вытолкнул из окна интерната пятилетнего ребенка. В 2016 году в ванной во время купания утонула восьмилетняя девочка. 

Серия трагедий привела в стены интерната знаменитостей: детского омбудсмена Павла Астахова, ответственного секретаря совета по правам человека при президенте России Яну Лантратову. Вместе с прокурорами и общественниками они старались навести порядок на «фабрике несчастья». Но 19 января 2017 года в интернате на Ляпустина произошла очередная трагедия — во время купания ожоги 35% тела получил 11-летний мальчик, оставленный санитаркой под струей кипятка. 

Журналистам и общественникам сложно понять, что на самом деле происходит в интернате. Учреждение очень закрытое, туда не пускают ни СМИ, ни волонтеров (хотя желающих помогать детям обычно достаточно). Областные власти оберегают интернат от посторонних взглядов. 

Чтобы лучше понять, что происходит в учреждении на Ляпустина, один из журналистов Znak.com решил устроиться на работу в интернат.

Начало. «Здесь не будет детей, которые тебе понравятся»

В первых числах февраля мы встречаемся с директором Екатеринбургского детского дома-интерната для умственно отсталых детей Натальей Печеник в ее кабинете. На часах около 8 утра. Накануне я позвонила ей и поинтересовалась вакансией санитарки. По легенде, я была вынуждена бросить филфак УрФУ и уехать на малую родину в Невьянск, чтобы ухаживать за больным дедушкой. И вот сейчас вернулась в Екатеринбург, чтобы получить образование дефектолога.

— Санитаркой я вас не возьму — это исключено! Как вы себе представляете, что вы в 21 год будете подмывать 18-летнего парня? Детей здесь нужно подмывать почти после каждого похода в туалет. А кто-то из них вообще не умеет сам себя обслуживать, надо будет вместе с ребенком ходить в туалет — помогать ему. Зачем вам на такое смотреть? — Наталья Печеник начала разговор таким грозным тоном, будто хотела отругать, напугать и завершить собеседование прямо сейчас.

Я сказала, что готова к любым трудностям и хочу работать с детьми. Но ладони потели, губы дрожали, словно на холоде, а рюкзак я уронила на пол. Было понятно, что я ужасно нервничаю. Казалось, на этом все и кончится.

— Уборщицей пойдете? — не изменив выражения лица, спросила директор.

— Да! Конечно!

— Запомни: здесь не будет детей, которые тебе понравятся. Здесь все «тяжелые». Но что бы они ни сделали, трогать их категорически запрещено!

Полтора месяца ушло на сбор небольшого пакета документов — оформление санитарной книжки и получение справки об отсутствии судимости. Еще в отделе кадров меня попросили принести школьный аттестат и поставить пару прививок. Все. Можно выходить на работу. Пять дней в неделю по восемь часов. Оклад, согласно трудовому договору, — 2903 рубля. Правда, в отделе кадров обещают, что со всеми премиями в месяц я буду получать в среднем 10 500 рублей.

День первый. С почином вас!

На контрольно-пропускном пункте интерната меня встречает Сергей Ю. —двухметровый парень в камуфляже. Он беспардонно зевает. Вальяжным движением руки забирает мой свеженький пропуск:

— Зачем ты сюда пришла? Тут дети все (крутит у виска) — того. Ну шизофреники всякие. Помню, один такой встал за моей спиной с палкой и ка-а-ак замахнется. А ведь и не ответишь ему. Их сейчас бить нельзя. Камеры везде!

Пока Сергей ведет меня до корпуса, где я буду работать, меня не покидает ощущение, что обстановка кажется знакомой. Интернат на Ляпустина очень напоминает колонию строгого режима, где мне довелось бывать: КПП, двухметровый бетонный забор, смотритель, который ведет тебя до корпусов, десятки видеокамер. 

— Надеюсь, что завтра ты сюда уже не придешь, — говорит охранник.

По извилистым коридорам я попадаю в холодное, пропахшее сыростью подсобное помещение, где меня уже ждут «начальницы» — Галина и Тамара. В интернате женщины работают завхозами. Для меня заготовили «новенький» халат глубокого синего цвета. На присохшей к пуговице бирке видна дата изготовления халата — 1980 год. Он старше меня на 15 лет.

«Их сейчас бить нельзя. Камеры везде!» — говорит охранник

Завхоз дает мне утюг и предлагает погладить халат на столе, застеленном старым детским одеялом. Разгладить многолетние складки не удается — вода то и дело льется из всех отверстий утюга. Провод угрожающе нагревается. 

Мне предлагают воспользоваться еще одной советской реликвией — старым металлическим утюгом. Но и он не гладит — и даже не включается.

— Да… вот и утюга теперь не стало, — ухмыляется завхоз. — Настенька, здесь вообще ничего нет. Мы вот тебе даже лентяйку за свои деньги купили! — с этими словами Галина протягивает мне старые резиновые перчатки.

Пока я еле-еле втискивала в них свои руки, Галина предупредила меня: «Перчатки, пожалуйста, береги! Это я принесла их на работу, мне подруга из больницы отдала». Если перчатки порвутся, мне придется купить такие же, предупреждают меня: «Денег нет».

Халат старше меня

В этот момент в подсобку заходит худощавая замученная женщина лет 40–45, которая буквально волочит за собой трех девочек. Завхозы тут же принялись шептаться, вводя меня в курс дела: 

— Это наша воспитательница. Видишь, скольких себе под опеку взяла? Свои дети у нее давно выросли. А тут за каждого ребенка государство ей по 38 тысяч платит. Вот и считай…

Правда, ноток осуждения не слышно.

— Нам в самом деле деньги нужны. Я вот получаю чистыми на руки 16 тысяч, а за коммуналку плачу 5,5. Нет, ну куда это годится? — возмущенная Галина начинает сильно кашлять. Женщина почти месяц переносит простуду на ногах. Если она будет болеть, ее доходы сократятся.

Дело в том, что согласно коллективному трудовому договору, к фиксированному окладу всех сотрудников интерната прилагаются ежемесячные стимулирующие выплаты. Так, например, за отсутствие больничного листа в месяц работнику начисляют 3 балла или прибавку к зарплате в размере 15% от оклада. Оклад завхоза Галины составляет 4517 рублей. Если женщина не уйдет на больничный, то в конце месяца получит прибавку в 677,5 рубля.

Моющие средства, которые мне выдают, просрочены

На первое время за мной закрепили наблюдательницу — 36-летнюю уборщицу Елену. Она работает в интернате почти год. Елена выдает мне на руки два дезинфицирующих средства — многофункциональный гель и спрей для глянцевых металлических поверхностей.

— Это тебе на месяц, может, больше. Как пойдет.

Кроме того, я получаю от нее таблетки хлорки — три штуки. Позже я отыщу банку с хлоркой сама. Но и там таблеток, так сказать, на донышке.

— А тряпки? Для пыли, для пола? Чем мыть? — я немного растерялась.

Завхозы вновь разводят руками: и тряпок тоже нет. Тамара решает пустить на эти нужды застиранный и, вероятнее всего, списанный пододеяльник. Когда-то он был зелено-желтого цвета, с пчелками. 

— Погоди! Ты что! Не рви! Надо Виктору Викторовичу [заместитель директора] позвонить и спросить, — остановила Галина решительную коллегу. Вскоре разрешение от руководства по столь важному вопросу было получено, а пододеяльник растерзан.

Прижимая лоскутки ткани к груди, по теплому коридору я осторожно иду в школу. Она находится на втором этаже одного из корпусов. На первом этаже располагается отделение интерната «Милосердие» для лежачих детей. Оттуда весь день доносится много звуков. Дети плачут, стонут, иногда слышны крики и истошные вопли. Заходить туда посторонним строго запрещено.

Стоило только войти в школьный коридор, как откуда ни возьмись на меня налетела худощавая невысокая девочка с двумя хвостиками и в лиловой водолазке, залитой слюной: 

— Мама! Мамочка, ты за мной приехала! 

Я не нашла, что ей ответить. В это время из кабинетов стали выглядывать учителя и зазывать детей на урок. Дети все пострижены коротко, трудно отличить одного от другого. Они в растянутой, нередко грязной одежде. Ребята хаотично разбредаются по коридору на голос учителей.

Перила нужно мыть несколько раз в день

Я отправляюсь мыть перила на лестницах первого этажа до школы. Отмыть следы от рук, слюну и прочие разводы удается только с помощью выданного мне средства. Чистые перила красиво сияют металлом. Их нужно мыть два-три раза в день.

Пока идет урок, уборщица Лена подводит меня к шкафчику с инвентарем и знакомит с правилами мытья школы:

— Когда будешь мыть пол, добавляй в ведро половинку таблетки хлорки, целую не кидай — надо экономить. Средством, которым моешь перила, тоже много не пшикай. У тебя в подсобке есть средства для мытья унитазов и кафеля в туалете, но они все просроченные. Так что надевай на свои резиновые перчатки еще одни перчатки, иначе разъест.

Отмыть ржавчину на унитазах и разводы на плитке просроченными средствами едва удается. Запах от них резкий, бьющий в голову, вот только пользы никакой.

В школе снова шум, гам, стоны, крики, рев — это перемена. Мальчишка ползает на четвереньках туда-сюда и что-то бурчит себе под нос. Девочка подскоками скачет из угла в угол и зловеще смеется. Еще один мальчик медленно идет мимо меня, сжав кулачки. Он будто готовится дать отпор невидимому врагу. На его голове почти нет волос, а те, что есть, растут небольшими кустиками. Неподалеку от кабинета музыки я замечаю плачущую девочку. Ту самую, что назвала меня «мамой».

— Анастасия, что же, с почином вас! — с некоторой интригой в голосе кричит мне завуч школы, подозвав к себе. Когда дети и учителя немного расступились, я увидела на полу кучку. Кто-то из ребят решил сходить в туалет и сделал это при всех, в коридоре.

— С первой какашкой на Ляпустина, Анастасия! Вы только не расстраивайтесь, здесь у нас такое бывает нечасто, конечно, но все-таки бывает, — завуч утешает меня, уткнувшись носом в платок и отдаляясь от объекта зловония. 

Медицинской маски для меня тоже не нашлось. 

— Мы все из своей зарплаты покупаем. А что делать? Маски тоже из дома приносим, — говорят мне.

На часах 13:00. Время, когда уроки у детей заканчиваются и за ними приходят воспитатели. Чувствуется, что обстановка начинает накаляться. Педагоги и воспитатели старательно разделяют детей по группам, но те, стоит лишь отвернуться, вновь разбредаются по сторонам. Тогда взрослые начинают кричать: «Встань! Не тормози! Иди! Поднимай ноги! Возьмитесь за руки! Шагайте!» Крик мало помогает. Дети продолжают хаотичное движение, как молекулы газа. Кого-то воспитатели вынуждены уносить на руках.

В подсобке

Двое мальчишек затеяли потасовку.

Они бьют друг друга наотмашь с неистовой силой. Учитель физкультуры быстро разнял дебоширов, дав одному из них подзатыльник. Мальчик на какой-то момент потерял ориентацию в пространстве и с глухим грохотом врезался в стену. В это время физрук грозно посмотрел на другого участника драки, назвав его «грязной соплей».

Действительно, некоторые дети в интернате выглядят безобразно — грязная одежда, испачканное лицо. Но сейчас в интернате проживает порядка 170 детей. 50 из них находятся в отделении «Милосердие». Мытьем 120 оставшихся воспитанников занимается единственная банщица. В день она успевает вымыть в среднем 15-17 детей. Поэтому в душ каждый ребенок ходит не чаще одного раза в неделю.

Когда школа наконец опустела, я принялась отмывать коридор, спортивный зал, два туалета и классы. Три таблетки хлорки кончились раньше, чем я закончила мыть. А флакон со средством для металлических поверхностей, который мне выдали на месяц, опустел на треть.

Всякий раз, когда я набирала воду в ведра, она бежала с перебоями, меняя температуру. Именно внезапно побежавшая из крана горячая вода в январе этого года стала причиной ожогов II степени у 11-летнего воспитанника.

Если верить Елене, то в школе не было уборщицы с сентября. И количество грязи в классах тому подтверждение. К концу первого рабочего дня моя спина словно говорила мне: «Завтра ты не встанешь».

День второй. «Я не дам карандаши — я за свои деньги их купила»

Утро второго рабочего дня началось с горячего чая в холодной подсобке вместе с завхозами. Из разговора Татьяны и Галины стало ясно, что в пятницу, 17 марта, в интернат нагрянет «московская проверка». Женщины вспоминают, что проверки зачастили к ним после «некоторых неприятных событий». Визитом Павла Астахова и известной топ-модели, благотворителя Натальи Водяновой здесь мало кто остался доволен.

«Астахов, когда приезжал, пальцы веером гнул только, а сам на две минуты заглянул в „Милосердие“ и ушел. А Водянова, конечно, детскую площадку нам сделала, но зато потом такие гадости в газетах писала про наших санитаров», — жалуются женщины.

Тем временем в школе уже началась перемена. В коридорах опять воцарился хаос. Перед моим шкафом с уборочным инвентарем лег мальчик в одном ботинке и зажал глаза руками. Другой выбежал из туалета без штанов, но был тут же пойман учителем. Третий принялся облизывать косяк у двери в туалет. Учителя едва поспевают за ними, чтобы вновь усадить всех за парты.

В школе при интернате для умственно отсталых детей нет привычных предметов типа математики или русского языка. Здесь педагоги занимаются с детьми домоводством, рисованием и музыкой. Их учат окружающему природному и социальному миру. Педагоги говорят, что раздаточный материал для уроков часто приходится покупать на личные деньги. 

Так, учитель домоводства приносит на урок из дома овощи, крупы и пластиковую посуду. Она объясняет, что в школе для занятий такое не выдают. «А мы ведь учимся с ними чистить и резать овощи для супов и салатов. Даже тесто замешивали! Скоро будем изучать быт в квартире. Им важно научиться обслуживать себя самостоятельно, когда они вырастут», — рассказывает педагог.

Пока все ребята на уроках, у двери главного входа сидит смирный мальчик Ваня. Он тяжело вздыхает и покачивается на стуле. Дело в том, что каждый учебный день учителя выбирают дежурного — того ребенка, кто более-менее владеет речью и сможет с 8 до 13 часов контролировать вход и выход из школы.

— Ты любишь рисовать? — осторожно спрашиваю я.

Ваня ничего не отвечает, но едва заметно кивает головой. В кабинете по развитию моторики я прошу бумагу и карандаши. Учитель соглашается дать мне один лист бумаги и один простой незаточенный карандаш.

— А можно для Вани взять цветные карандаши? 

— У меня нет цветных карандашей, — отвечает педагог.

— Как же нет? Вот же у вас дети рисуют карандашами. Нам хотя бы три основных цвета, — прошу я.

— Я не дам карандаши, потому что я их сама на свои деньги купила. У нас в каждом классе свой набор карандашей.

Ване пришлось раскрашивать грибок и желуди простым серым карандашом, но эта затея быстро вывела его из себя. Он стал нервничать, постоянно показывая пальчиком мне на гриб и что-то нервно бормоча. В итоге отбросил листок и снова установился на дверь, покачиваясь на стуле.

Ваня

Мне удается найти цветные карандаши в кабинете для рисования. Учитель, тяжело вздыхая, отдает их мне со словами: «Пожалуйста, только верните их обратно».

Едва Ваня видит у меня в руках цветные карандаши, его руки начинают дрожать, а дыхание учащается. Он впервые смотрит мне в глаза и зовет к себе рукой. Около четверти часа он раскрашивает рисунок. Иногда спрашивает у меня, какой нужен цвет. Я отвечаю: «коричневый», и он с радостью ныряет в коробку с карандашами, вытаскивая все карандаши нужного цвета. Рисует каждым по чуть-чуть, будто не хочет никого из них обделить.

Когда дежурство Вани закончилось, он нашел меня в другом крыле школы и нервно сунул мне в руки смятый листок. 

— Это мне? Ты даришь мне рисунок? — я искренне растрогана.

— Да. Тебе. — Ваня практически не умеет говорить, и эти слова даются ему непросто.

Когда все ребята ушли на обед, я, как и обещала, вернула карандаши в кабинет рисования и начала там мыть. 

— Вы не подумайте, мне не жаль карандаши, у нас ведь не только их нет, — вздыхает учительница рисования. — Вот, например, директор принесла мне два клея-карандаша на всех ребят. И как мы все будем делать аппликации? Детям нужны фломастеры и мелки, потому что нужно формировать нажим. А мне в начале года выдали на всех учеников шесть упаковок фломастеров. Сейчас март — уже ничего не осталось.

Фраза «мы покупаем на свои деньги» звучала от учителей так же часто, как «доброе утро» и «до свидания». По словам самих учителей, средняя зарплата педагога в общеобразовательной школе № 3 в интернате варьируется от 20 тыс. до 25 тыс. рублей в месяц. Средняя зарплата в Свердловской области в 2016 году составляла 32 тысячи рублей.

День третий. Спектакль с шоколадным фонтаном

Утро третьего дня началось в кабинете директора.

— Девочки, завтра у нас большое мероприятие, поэтому прийти на работу нужно при полном параде, чистенькими, накрашенными. Порепетируйте речь, чтобы никаких заиканий не было. Никакой усталости на лицах. Вы будете регистрировать всех гостей на Дне открытых дверей, — Наталья Печеник говорит мягко и доброжелательно.

В числе гостей значатся представители комиссии по делам несовершеннолетних, министерства образования и социальной политики Свердловской области, руководители благотворительных фондов, детский омбудсмен в Свердловской области Игорь Мороков, а также капитан «Уральских пельменей» Андрей Рожков.

С 8 утра до 14:30 часов в интернате пройдет несколько открытых мастер-классов для детей, показ фильма о воспитанниках, экскурсия по детскому дому после ремонта. Для гостей, помимо прочего, запланирован кофе-брейк с шоколадными фонтанами. «Нам нужно сформировать положительный образ интерната», — говорит Печеник.

В классе

После сбора в кабинете директора я заглядываю в подсобку к завхозам, где царит необычное оживление.

— Так, мыло и туалетная бумага есть? Нужно везде в туалеты расставить, — запыхавшись, раздает указания завхоз Галина. — Еще подкрасить косяки успеть!

Для появления в туалетах мыла и бумаги оказался нужен приезд комиссии. А для кабинета психотерапевта вдруг нашелся добротный ковер, на пустующие в учреждении окна — шторы. 

Приводить интернат в порядок мобилизовавшимся сотрудникам пригнали подростков 16–17 лет из медицинского колледжа и колледжа при институте МЧС. Двадцать молодых парней на протяжении двух часов лихо очищали территорию интерната от грязи и льда, собирали и выбрасывали мусор. 

Я была отлучена от школы, мне нужно было вычистить просторную комнату площадью около 50 квадратных метров в корпусе, где после ремонта появятся места для дополнительных развивающих занятий с детьми. Очищать пыльный линолеум от засохшей краски и штукатурки поначалу пришлось мягкой губкой для душа. Правда, ближе к обеду мне все-таки выделили металлические губки, чтобы ускорить процесс очистки. А потом и вовсе позвонил заместитель директора интерната Виктор Балуков:

— Анастасия, нам нужно что-нибудь для уборщиков успеть купить?

— Нужно купить все!

Спустя еще час в моем арсенале возникли губки, щетки, средства, перчатки — все, что необходимо в будничной работе, а не только перед комиссией и именитыми гостями.

Во второй половине дня меня вновь вызывает директор. В кабинете сидит Наталья Печеник и пресс-секретарь регионального министерства социальной политики Анна Кузьмина. Последняя предлагает мне помочь организовать встречу прессы и сопровождать коллег на дне открытых дверей. 

Через пару минут Кузьмина узнает во мне журналиста Znak.com. Точнее говорит, что я очень на нее похожа. Похоже, она не уверена до конца, что я — это я. А я не сознаюсь до последнего. Но уже понятно, что эксперимент по внедрению на «фабрику несчастья» подходит к концу. 

Вечером в редакции мы решаем, что, хотя трех дней работы в интернате слишком мало, чтобы понять его проблемы и сложности, опубликовать этот текст нужно перед началом Дня открытых дверей. Это позволит открыть двери немного шире.

От редакции

Хотя три дня работы уборщицей — это действительно очень мало, чтобы понять, как и чем живет интернат на Ляпустина, кое-какие выводы можно сделать. 

Главный из них: интернату не хватает средств даже на самое необходимое: тряпки, чистящие средства, медицинские маски, карандаши. Сотрудникам многое приходится покупать на свои деньги. При этом зарплата персонала так мала, что сложно ожидать прихода сюда множества квалифицированных кадров. Работа здесь очень тяжелая, часто неприятная. Если в других местах можно заработать больше, кто пойдет сюда?

Неудивительно, что за детьми часто недоглядывают, не хватает рук, чтобы заботиться о них должным образом. Возможно, отсюда и несчастья.

Когда в следующий раз вы будете читать про траты десятков или сотен миллионов рублей на тот или иной проект в Свердловской области, подумайте о детском интернате на улице Ляпустина. В нем сотрудники пользуются одними перчатками на двоих, а чтобы порвать на тряпки старый пододеяльник, надо получить разрешение заместителя директора.

Дети, которые живут здесь, — тяжелые дети. Им сложно вызвать умиление взрослых. Но они каждый день преодолевают боль и трудности. И они тоже, как любые дети, нуждаются в любви, ласке, заботе.

К сожалению, нынешняя система социальной защиты и позиция региональных властей сильно осложняет помощь интернату и детям со стороны общества. Надеемся, эта публикация заставит и чиновников, и общественников взглянуть на интернат с той стороны, где нет шоколадных фонтанов и подкрашенных косяков.