Глыба третьего пути

Платон Беседин

Мы говорили с коллегами-писателями об успехе, о пути к славе. И сходились во мнении, что успех, слава – совокупность многих факторов, и масштаб личности среди них – отнюдь не главный. Удивительно, но разговор этот произошёл в день, когда на 94-м году жизни скончался великий человек – математик, публицист Игорь Ростиславович Шафаревич. Человек-вектор, человек-глыба.

И при всём его несомненном размахе человек, чья слава и на десятую долю не совпала с его масштабом. Это особенно заметно в часы, дни после его смерти. Мы видим редкие эпитафии в СМИ. Мы наверняка не услышим их по телевизору. Так, редкие отклики редких людей на смерть по-настоящему великого человека.

Однако чем измерить это величие? Уж точно не успехом, который, по выражению Достоевского, слишком много значит между людьми. Вечером мы беседовали уже с людьми кино о национальной идее.

Я сказал о смерти Игоря Шафаревича. Мало кто понял, о ком идёт речь, хотя собрались люди далеко не глупые; они легко оперировали названиями книг, именами

Да, в случае Шафаревича поражает несоответствие личности и признания. Умер человек колоссального ума, для кого-то гений, а он незнаком многим в стране, из которой, в отличие от многих, никогда не уезжал, за естество и идентификацию которой боролся до последних своих дней. Наверное, такое возможно лишь тогда, когда личность, намеренно замалчивая, окружают мороком.

Три столпа диссидентской мысли – Андрей Сахаров, Александр Солженицын, Игорь Шафаревич. Сахаров стал либеральным светочем. Солженицын был выслан на Запад и стал одним из главных таранов советского режима, а когда вернулся, хоть и во многом не будучи понят, уже при жизни обрёл статус последнего великого писателя земли русской.

Шафаревич никуда не уезжал.

Он оставался и долбился о стенки консервной банки изнутри. И это, на самом деле, лишний раз демонстрирует, как сложно не выбирать из двух навязываемых вариантов, а искать свой, третий, путь

Первыми публицистическими работами, которые я прочёл у Шафаревича, были «Социализм», «Обособление или сближение» и, конечно, «Есть ли у России будущее?» – те, которые вышли в легендарном сборнике «Из-под глыб». Говоря о нём, вспоминают чаще всего статьи Солженицына, но тексты Шафаревича имели там первостепенное значение.

А дальше, конечно, была легендарная «Русофобия» – труд, во многом перечеркнувший дальнейшую судьбу Игоря Ростиславовича. Это был вопль, это был стон о судьбе русского народа, но в книге этой, распространявшейся, само собой, через самиздат, был и другой народ – «малый». Шафаревич заимствовал данный термин у француза Огюстена Кошена, и касался он главным образом еврейского вопроса.

Тема сложная, болезненная даже сейчас, а тогда поистине убийственная, взрывная и даже экстремистская. Неслучайно затем у Шафаревича вышла книга с провокационным названием «Записки русского экстремиста»

Но была сила, была честь в том, что кто-то в принципе осмелился заговорить об этом. Позднее Шафаревича обвинили в недобросовестной работе с фактами и даже в конспирологии. Действительно, спорных моментов в его работах хватало. Однако верно и то, что те, кто так любит размышлять о жидомасонских заговорах, протоколах сионских мудрецов и прочей антисемитской ерунде, часто не знает работ именно Шафаревича.

Ведь, несмотря на зачастую спорные и даже сомнительные оценки, он, безусловно, был человеком академичным. Достаточно казать, что Игорь Ростиславович – выдающийся математик с, действительно, мировым именем.

Его труды по алгебре, теории чисел и алгебраической геометрии фундаментальны. Глыбу его академического веса по большей части не пошатнули ни репрессии, ни поклёпы. Национальная Академия Наук США потребовала от Шафаревича покинуть её в 1992 году за «Русофобию», но он сделал это лишь в 2003 году – сам, в знак протеста против бомбардировок Ирака.

И зачастую то, что Игорь Ростиславович писал в своих публицистических работах, рассматривалось и анализировалось им с точки зрения строгого математического подхода. В них хватало здравых, разумных зёрен. Главное, из которых – первичность не государства, а народа, их единство

Ведь, конечно, говоря о «большом» и «малом» народах, Шафаревич писал не о русских и евреях, а о более глобальных, общих вещах, противопоставлениях, смыслах

Собственно, в стране всё побеждающего, но так и не победившего коммунизма, это уже попадало под категорию диссидентства. А Шафаревич снова и снова доказывал провальность социалистического пути. И его логично постарались окутать тьмой, отцепили от всех должностей, от всех сфер и буквально травили, чтобы заставить пасть под пятой режима. Но он выдержал.

Несомненно, был соблазн идти по второму – западническому – пути: стать тараном для советского замка, добавив либерально-демократического напора. Соблазн этот отливал чеканным звоном. Но Шафаревич с предельной точностью диагностировал ошибочность и этого пути. Его работа «Две дороги – к одному обрыву» припечатала и либеральный, и коммунистический путь.

По сути, именно Шафаревич сформулировал то, что понимали простые люди, но не решались сказать мыслители. Его не замечали не просто либералы или коммунисты, а обособленные элиты как таковые, два. Шафаревич слишком часто апеллировал к простому человеку, подтягивая его к вершинам, беспокоя тех, кто уже находился там

Но по тому самому третьему пути, о котором во все времена, а сейчас особенно, говорили в России, Игорь Ростиславович направил одним из первых. Он сам всё время, со своей первой статьи, шёл по нему, не шарахаясь и не отклоняясь, а сохраняя верность выбранным идеалам и основательную цельность позиции. Шафаревич задал вектор, по которому сейчас в прорывные моменты истории старается идти российское государство. Это путь народный, путь правды, понимаемой в исконно русской традиции, как истина и справедливость.

Но это не карикатурно-народническая линия с яркими отблесками национализма, а здоровая тенденция к защите интересов каждого человека и народа в целом зачастую во вред общегосударственным интересам. Ведь чем стало возвращение Крыма как не восстановлением народной справедливости вопреки рациональному государственному интересу?

Однако и воссоединение Севастополя и Крыма с Россией, несмотря на всю энергию и смыслы, не сделало это понимание выкристаллизованным.

Всё равно есть и плодится то, против чего бился Шафаревич – государство в государстве, замкнутость и элитарность класса, не понимающего и не принимающего народ

Во многом от того незаметной проходит кончина Игоря Ростиславовича. Дело его по-прежнему скрыто во тьме.

Но, возможно, как это часто бывает с людьми значимыми (может быть, даже с гениями), особенно русскими гениями, понимание их роли, их уроков приходит позже, в самый переломный момент истории; тогда прежние скрытые мессиджи, смыслы разгораются и уже не гаснут. Тьма расступается, шелуха спадает (в том числе и та, которую создал сам автор).

Это самая тщательная проверка временем, когда индикатор zeitgeist определяет действительно главное, важное. Есть уверенность, что труды Игоря Шафаревича эту проверку легко, впервые легко, пройдут.