Русские и нерусские.

На модерации Отложенный

Раздвоение личности

Такое состояние я испытываю по отношению к событиям на Манежной и других российских площадях и улицах. Оно усугубилось после телешоу Сергея Минаева под названием «Честный понедельник». Участие в нем вдовы буквально только что погибшего Егора Свиридова, дежурные партийные соболезнования, венок от «Яблока» и каша в голове выступавших усилили мою собственную неопределенность.

Вроде бы неудобно называть шесть тысяч погромщиков «фашистами», но и «Зиг хайль!», вылетавшее из их уст, никуда не деть. Вроде бы смерть человека – это трагедия, но сухие глаза вдовы, выставленные на всеобщее обозрение, как- то умаляют трагичность, умаляя и достоверность душевного порыва, который единственно якобы объединил и повел толпу на безумие. Все сошлись на том, что чашу терпения переполнил следователь, который отпустил задержанных участников смертоносного инцидента предположительно за взятку. Таким образом, найдя точку отсчета, все выступающие повели свои рассуждения, по очереди используя ее как общую спасительную точку опоры. Получилось, не поступи так безымянный следователь, фанаты сидели бы тихо. Неубедительно. Растерянность от ненайденного ответа остается у всех. Голова разламывается.

До сих пор все было ясно. Есть те, для кого слова из советской песни «Дети разных народов – мы мечтою о мире живем!» не утратили смысл. В демократической среде всегда считалось немного неприличным выглядеть националистом. Даже умеренным. Есть те, кто всегда высматривает в толпе прежде еврея, теперь – кавказца или «чурку». Они назывались шовинистами. Передовая общественность относилась к ним брезгливо. Я всегда видела себя в числе первых. Сегодня самоидентификация по этому вопросу во мне подорвана. Поясню, как я раздвоилась.

Случилось так, что мне пришлось близко столкнуться с работой и бытом трудовых мигрантов из Узбекистана. Дело было в Питере. Семья моей дочери, решая жилищную проблему, взялась строить дом. Строили своими руками. Помогать зятю из Новосибирска в Питер отправился мой муж. И, как настоящий прораб, стал жить прямо на стройке в строительной бытовке. Большая территория, выделенная городом под индивидуальное строительство, активно осваивалась. Но в остальных битком набитых фанерных лачугах жили узбеки. Работали они на наших глазах от темна и до темна. Водку не пили, на еде экономили. Демонстративно баранов не резали, были дружелюбны и уважительны. Возможно, и существует, как теперь выясняется, диаспоральное «крышевание», и есть у них свои паханы, коррупцией связанные с миграционной службой, МВД и прокуратурой. Тогда же отношения были простые. Узбеки напрямую платили дань участковому менту, иногда он предупреждал их о наездах ОМОНа. Те на автобусах периодически приезжали на «шмон». И тогда наша «бытовка» оказывала узбекам интернациональную поддержку. В ней прятались отложенные для посылки семьям на родину деньги: нас не шмонали.

Деньги они тоже сами не отправляли: их грабили по дороге на почту. Это была миссия моего зятя. Мы тогда их очень жалели. Венцом интернационализма был подарок, который они сделали мужу моей дочери по какому-то случаю: узбекский халат и тюбетейка. Мы очень гордились этим подарком. Это мое первое «Я». Второе «Я» в себе обнаружила не очень давно. В бане. Был будний день и народу немного. Все голые, национальность не очень-то и разобрать. Но язык громкого банного общения в русской парилке был сплошь не русский. Мне было неважно, какой это был язык, но я почувствовала вдруг к этим миловидным смеющимся, охаживающим себя березовым веником, женщинам острую неприязнь. «Живете в России – говорите по-русски!» - с вызовом произнесла толстая голая тетка, явно рассчитывая на мою поддержку. Вот здесь я и раздвоилась. Из подсознательного неприятия чужого языка «в моем доме» я вернулась в осознанное состояние интернациональной политкорректности и отчитала эту тетку по всем правилам политической дискуссии. Гостьи из ближнего зарубежья на всякий случай перешли на русский, и всем стало противно.

Почему я описываю эти частные случаи из своей личной жизни в контексте общефедеральных событий, потому что, как все, ищу ответ на еще гоголевский вопрос: «Русь, куда ж несешься ты? » Не дает пока ответа никто.

Я полностью разделяю точку зрения, что преступность не имеет национальности. Я категорически согласна с тем, что вся наша государственная система насквозь коррумпирована, в том числе и в межэтнической сфере. Я допускаю, что часть российской элиты политически и экономически заинтересована в разжигании национальной розни и что именно эта заинтересованность в огромной доле явилась основанием случившихся событий. Но нельзя игнорировать тот факт, что к концу первого десятилетия двадцать первого века число иноязычных граждан в России заметно возросло. И нет их вины в том, что, когда их много, они уже и не пытаются говорить по-русски. Они даже не замечают, что это раздражает коренное население, поскольку практически не нуждаются в контактах. Все контакты осуществляют их диаспоральные представители. И нет вины коренного населения в том, что его это наступление «чужаков» объективно раздражает. Процесс инкорпорации коренного населения и мигрантов практически остановился в зоне назревающего конфликта. Пока речь идет о крупных мегаполисах, где идет необъявленная война со всеми «чурками», и граничащих с кавказскими республиками территориях, где развивается конфликт между русскими и кавказцами. Попытки искусственно расселить мигрантов равномерно по России приведут только к эскалации процесса и созданию новых конфликтных точек. И власть, и общество оказались неготовыми к такому повороту событий. Одни, вроде меня, стесняются смотреть правде в глаза, другие, пользуясь нашей стеснительностью, заполняют Манежную площадь. А Русь в это время куда-то несется без оглядки.