Почему нам не сочувствуют?

 

Потому что мы никому не сочувствуем. И всё. И статью писать не надо.

Кого мы пожалели? Чьему горю не позлорадствовали?

Ах, это – они? Я не такая. Я жду трамвая.

Речь же не о единицах сердобольных, а об обществе в целом. А в целом мы не знаем, что такое жалость. Мы стали абсолютно черствы. Может быть, черствее, чем когда бы то ни было в новейшей истории. У нас сто человек потравились метиловым спиртом – мы что заплакали? Траур объявили? В лучшем случае – закричали: "Казнить убийц-производителей средств для чистки унитазов!".

А что из нас вообще может выдавить слезы? Разве что – к себе, любимому жалость. Да и это уже не у всех. Москва слезам не верит. А чему она верит? Бездушию, бесчеловечности верит.

Вот та же катастрофа и всенародная скорбь. Да, кого мы обманываем?.. Какая скорбь? Показуха одна.

Вот всенародная ярость – этого добра у нас сколько хотите. Бабченко неаккуратно выразился – правду нам сказал. Ату его! Шарли не посочувствовал? Ату! А мы Шарли сочувствовали? Куда там! Так им охальникам и надо! И японцам, когда у них АЭС затопило, так и надо! И европейцам, когда у них хоть маленькая, да неприятность. Всем так и надо. Кроме нас самих. Нам надо не так. Нам надо манну с неба.

Да вы почитайте интернет. Вам хоть раз попадалось искреннее выражение скорби! Мне – ни разу. Фальшь на фальши! Желание убить нескорбящих – сколько угодно. Да, какая может быть скорбь! Мы скорее собачку покалеченную пожалеем, чем человека. Любви-то внутри нет. Ни на грош. Да, и откуда ей взяться? Нам стольких пожалеть придется, что после этого ни одному в правительстве не усидеть – беды-то людские не на пустом месте выросли.

Нет, нам жалеть нельзя. И за этим очень тщательно следят те, кому за это деньги платят: чтобы мы, не дай бог, никого не пожалели. У нас и религию в это превратили –  не пожалей ни дома ближнего, ни жены, ни раба, ни рабыни его, ни вола, ни осла, ни самого ближнего. И жалеющие вызывают у нас самую свирепую ярость. Потому что обнажают для нас наше человеческое ничтожество. Впрочем, ярость у нас вызывает всё что угодно – любая правда.

И какое к нам, к таким сердобольным должно быть отношение у мира? Что мы такого хорошего миру несем, чтобы мир к нам хорошо относился? Да, мы в советское время, когда нас вполне по заслугам империей зла назвали, хорошего больше несли, чем сегодня. Мы тогда хоть угнетенным неграм сочувствали. А теперь кому? Да, мы и сами себе сочувствать сегодня не можем. Мы теперь уже не имерия зла в том только смысле, что политика у нас злая, а психика добрая. Мы теперь сгустком зла стали: у нас и политика злая, и сами мы злые. Без проблеска любви. В советское время у нас хоть мечты были добрые, хоть фантазии... А сегодня и там добра у нас не осталось.

Так что что тут говорить? О чем говорить? Не опомнимся, не схватимся за головы – так и будем жить объектами всеобщего презрения. И, что самое важное – своего собственного. Невозможно таких людей уважать. И для нас самих невозможно. Мы, правда, и других уважать не можем. Но главное – себя.

Отсюда и все эти истерики – про гражданства лишать за недостаток скорби. Лицемерной скорби. Потому что нелицемерной у нас сегодня и быть не может. А дальше следующий шаг – казнить за недостаток лицемерия.

Ну, и как к нам должны относиться другие?