Ошибка Бильжо

Понимаю, что противно. Еще бы не противно! Кто вытерпит то, что творят с праздником победы! А – вообще, с историей! А – с идеологией! Да, от этого "патриотизма" кого угодно вывернет. Негодяи и дураки нашли себе-таки убежище. И, конечно, хочется вмазать! Во всех смыслах этого слова. По чему угодно. Не по лицу, так по аргументам. Ну, нельзя же так, в самом-то деле! Ну, нельзя из святого сделать поводок и водить на нем общество!

Все понимаю. Протест против этой вакханалии естественен и необходим.

Но он не должен быть эмоциональным. Не должен быть только эмоциональным. И, более того, должен быть не столько эмоциональным, сколько разумным и выверенным.

Потому что здесь нужно очень четко разделить подвиг от примазывающихся к подвигу. Это раз. И разделить подвиг и его изнанку. Это два.

В чем был подвиг? В преодолении себя. Десятки миллионов людей четыре года напрягали все силы, чтобы преодолеть себя: страх, боль, страдание, горе, усталость... Это – психологическая сторона подвига, индивидуальная. Историческая же, общественная, общая сторона подвига – было сломлено абсолютное, дьявольское зло. И от того, что сломало его другое зло, первое не становится менее дьявольским.

В чем изнанка подвига? Ну, прежде всего кажется – в цене. Цена была уплачена грандиозная. Можно было заплатить меньшую? В истории нет сослагательного наклонения – на этот вопрос ответить невозможно. Но заплачена была ОЧЕНЬ высокая цена. Наверное – избыточная.

Но изнанка даже не столько в самой цене, сколько в расточительности плательщиков. Они не жалели людей. И это делает их уже не только героями – участниками и даже не простыми участниками, а организаторами общего подвига, но делает и преступниками: безжалостность - преступление.

Атака некоторых интеллигентов на подвиг эмоционально понятна. Но она, конечно, самоубийственна. Есть вещи, которые обесценить невозможно – как ни пытайся. В сражении с ними обесценишь себя. Много чего можно (и нужно) рассказать о той войне. Но, если цель рассказа – доказать, что подвига не было, то цель будет достигнута другая: докажешь, что ты сам – очень нехороший человек. Это чтобы помягче.

В каком-то из восточных единоборств есть такой принцип: использовать энергию противника, чтобы его скрутить. Это именно то, что происходит сегодня с развенчивателями победы: естественная энергия протеста их нравственного чувства используется для того, чтобы скрутить протестующих. И очень плохо, что сами они не понимают, что скручиваются.

С демаршем Бильжо произошла именно эта история. Намерение было хорошее – попротестовать против гослжи, лицемерия и прочего. А получилось... сказать "неудачно" – ничего не сказать, получилось дурнопахнуще. И с точки зрения исторической, и с точки зрения профессиональной, и просто с человеческой, нравственной точки зрения.

С точки зрения историка, упоминание документа без подробного его пересказа, без имен других читателей, с указанием на "изъяли" – всё это вернейшие приметы исторической фальсификации.

Все они лепятся по одной схеме: я читал, но документ пропал (вариант: мне рассказывал имярек, теперь он умер).

Известно, что у Зои Космодемьянской были серьезные неврологические проблемы. Насколько их можно классифицировать как психиатрические, какие у нее были диагнозы и насколько они были валидны – всё это вполне возможные темы для историков, включая и историков советской медицины, вообще, и советской психиатрии, в частности. Но они малое имеют отношение к истории и тем более к нравственной оценке ее гибели.  

С точки зрения профессиональной постановка через 75 лет после события диагноза ("кататонический ступор с мутизмом") является в высшей степени непрофессиональным делом, показывающим, между прочим, как у нас вообще обстоят дела с диагностикой в психиатрии (75 лет назад они были не лучше). И дело тут даже не только в большом сроке после события и крайне ограниченном фактическом материале, используемом диагностом, но и в том, что имеющийся материал не использован. Она не молчала. А кляла палачей и обещала им гибель. Я уж не говорю о том, что явные неадекватности поведения просто помешали бы ей попасть в диверсанты. Шизофрения не тот диагноз, с которым можно посылать в тыл врагу.

Но самое главное здесь, конечно, в другом. Не в истории и не в психиатрии. Главное – в нравственной оценке. Не приказа Сталина сжигать деревни. А в нравственной оценке человека, совсем молодой девушки, девочки, которая приняла мученическую смерть.

Бильжо здесь подвига не то не видит, не то не хочет видеть. Сострадать не то не хочет, не то не может. Видит болезнь души, а не величие. И тем самым, вместо того, чтобы высечь прохиндеев-спекулянтов, которые пытаются использовать почитание народом героев войны, сечет самого себя. Замахнулся-то он на Мединского, а вмазал себе.

Тоже самое постоянно происходит и с другими "либеральными историками". Не замечая главного и концентрируясь на второстепенном, игнорируя светлую сторону и сосредотачиваясь исключительно на теневой, они не только искажают историю. Это бы еще ничего. Они себя дискредитируют – и как историков, и, что гораздо важнее, как людей. Их стрелы возвращаются к ним самим.

Можно и нужно говорить и о ленд-лизе (который, между прочим, был не только помощью , но и бизнесом на войне). Можно говорить и о жестокости Советской армии в Германии. Обо всем можно говорить. Но тут важнее не то, о чем ты говоришь, а то, что ты хочешь сказать. И, если ты хочешь сказать, что всё они врут, что ничего высокого там не было, то скажешь ты не о войне, а о себе. И скажешь совсем не то, что хотел бы, чтобы о тебе думали окружающие.  

Мне уже приходилось об этом писать. Интересно, сколько еще нужно будет к этой теме возвращаться, чтобы растолковать взрослым как будто людям такие как будто детские вещи.