Свободный корабль

Сплавлялся я широкими реками,   
Не чувствовал ведомым бурлаками:
Краснорожие брали на борт вдов, 
Приковав нагими у цветных столбов.         
 
Я не заботился обо всех экипажах,       
Перевозчиках фламандского зерна и английских хлопков.
Когда эти шумные покончили с моими бурлаками,
Реки позволили мне плыть вниз (по течению), куда пожелаю.
 
Среди сердитого плеска приливов, 
Я, прошлой зимой более глухой, чем мозги детей,
Я побежал! И отвязавшиеся Полуострова   
не терпели беспорядка более победоносного.
 
Грозы благословили мое морское пробуждение.
Легче пробки, я танцевал на волнах,   
Которые прозваны вечными носильщиками жертв,
Десять ночей, не жалея о глупых глазах фонарей!

Более нежная, чем для детей плоть верных яблок,
Обняла зелёная вода мою еловую скорлупку, 
И от пятен синих вин и рвоты            
Омыла меня, проходя через руль и якоря.   
 
И, порой, я купался в Поэме
Моря, заполненного звёздами, млечного,
Поглощая зелёную лазурь; где, бледно колыхаясь,
Восхищённый, иногда плывет задумчивый утопленник;

Где, внезапно окрашивая синеву, безумья
И медленные ритмы, в сиянии дня,
Крепче алкоголя, объёмнее наших лир,
Сбраживают горькую рыжину любви!

Я познал небеса, рвущиеся от молний, и смерчи,
И прибои, и течения; я познал вечер,
Рассвет, восторженный как племя голубей,
И иногда видел то, что человек мечтает узреть!
                     
Я видел низкое солнце, захваченное мистическим трепетом,
Освещавшее длинные фиолетовые отвердевшие волны,
Подобные актерам древнейших драм,
Потоки, катящие вдаль свои лопасти!

Мне грезилась зелёная ночь со слепящими снегами,
Поцелуи, неспешно поднимающиеся к глазам моря,
Движение неслыханных соков,
Пробуждение, жёлтое и синее, фосфорических певцов!
 
Я следовал, целые месяцы, истерическим
Свинствам — зыбь атаковала рифы,
Не ведая, что светящиеся стопы Марии
Способны взбить морды одышливым Океанам!
 
Я задевал, знайте, невероятные Флориды,
Смешивая цветы пантерьих глаз с кожами
Людей! Радуги, натянутые уздою,
Под горизонтами морей, у сине-зелёных стад!
 
Я видел, как бродят огромные болота — садки,
Где гниют в тростниках целые левиафаны!

Падение вод в сердце штилей
И дали у бездонных водопадов!

Ледники, златые солнца, перламутровые потоки и медные небеса!
Ужасные мели в глуби смутных заливов,
Где гигантские змеи, съедаемые клопами,
Лелеют скрученные деревья, пахнущие черными духами!

Хотел бы я показать детям этих дорад
Голубого потока, этих золотых рыб, этих поющих рыб.
— Пена цветов благословляла мои блуждания без якоря,
И несказанные ветра временами вздымали меня.

Иногда мученик, утомленный полюсами и областями —
Море, чьи рыдания делали приятной качку —
Поднимало ко мне цветы теней, с желтыми присосками,
И я отдыхал, как коленопреклоненная женщина...

Я был почти что остров, качая на бортах ссоры
И помёт злобных белоглазых птиц,
И я блуждал, а на хрупких путях мои
Утопленники опускались в сон спиной вперед!

Но я, корабль, затерянный в кудрях бухт,
Брошенный ураганом в эфир, что не видел птиц;
Я, чей пьяный от воды остов      
Не спасли бы Мониторы и парусники Ганз;
 
Свободный, дымящийся, скрытый фиолетовыми туманами,
Я, дырявивший алеющее небо, будто стену,
Тот, что несёт (отличное варенье для лучших поэтов)
Лишайники солнца и коросту небесной лазури;

Бежавший, замаранный электрическими Лунами — малютками,
Безумная доска с эскортом чёрных морских коньков,
Когда июль крушил ударами дубин
Ультрамариновые небеса в пылающих воронках;
 
Я, дрожавший, чувствуя, как стонут лье за пятьдесят
В течке Бегемоты и вязкие Мальстримы —
— Вечный искатель голубого покоя —
Я жалею о Европе, её древних причалах!

Я увидел звёздные архипелаги! и острова,
Чьи неистовые небеса открыты плывущему:
— В эти ли бездонные ночи ты спишь или бежишь,
Миллионом золотых птиц, грядущая Сила?

Но, право же, я плакал слишком много! Удручают эти Зори.
Ужасна каждая луна и каждое солнце горько;
Острая любовь вдула в меня опьяняющее оцепенение.
О, пусть взорвётся мой киль! О, выйти бы в море!

Если мне нужна какая-нибудь вода Европы — то это лужа,
Чёрная и холодная, в которой, в благоуханные сумерки,
Ребёнок, полон грусти, на корточках пускает
Кораблик, хрупкий, как майская бабочка.

Я не могу более, окунувшийся в томление ваше, о [острые как лезвие] волны,
Идти в кильватере перевозчиков хлопка,
Или пересекаться с гордыми флагами и огнями,
Или плыть под ужасным оком плавучих доков!