Колыма комсомольская. Часть 2. 1962-1963.

В очередную поездку я намеревался побывать в эвенском селе Меренга (колхоз «Новый путь»), который всего в 2-3 днях кочевого пути через тайгу и сопки от близкого моему сердцу Таватума. Там жили те самые местные рыбаки, о которых я рассказывал на предыдущих страницах. Селение находилось примерно в 60 км зимнего пути к югу от райцентра Омсукчана и в 30 км от мыса Пестрая Дресва на берегу Охотского моря, у которого нас в компании любителей приключений едва не унесло когда-то в море. Дело было в декабре 1961 года. Световой день короток. И мы с Николаем Алексеевичем Фёдоровым, инструктором парткома нашего управления, опытным партработником и бывалым северянином, который составил в этой поездке мне компанию, решили выехать поздней ночью, чтобы в светлое время суток преодолеть наиболее трудный и совершенно  незнакомый участок пути от центральной трассы до Омсукчана, где планировалась суточная остановка для ознакомления с местной ситуацией. Всё шло по плану до тех пор, пока где-то в районе 150 км мы не натолкнулись на хвост стоящей колонны. Встречного движения тоже не было. Оказывается, путь преградила снежная лавина, сошедшая со склонов соседних сопок, и дорожники с тяжёлой техникой уже часа полтора расчищали путь. В последних завалах снежной массы обнаружили виновника лавины – крупного горного барана с раскидистыми витыми рогами. Естественно, погибшего. Бульдозеристы забросили трофей в свой вагончик, а мы продолжили путь. Не так уж много было потеряно времени, но событие оказалось знаковым. Как и предполагалось, дальнейший путь был непростым. Особой опасности не было, ехать на легковой полноприводной машине по дороге, проложенной для грузовиков с прицепами никакого труда не представляет – ни по ширине проезжей части, ни по крутизне рельефа. Дело было в другом. Ночью прошел снежок, следов нет никаких, всё вокруг абсолютно белое, да ещё лёгкий туман с дымкой, так что совершенно не видно, куда ехать. Выручали вешки, установленные дорожниками по обочине трассы через каждые 30-50 метров. И ползёшь от одной вешки до другой, подъехал поближе – открывается следующая. Оказалось, это незаменимая ориентировка не только на случай пурги, но и для такого «молочного коктейля», в котором мы оказались. Путь занудный, скучно однообразный и утомительный. К тому же  совершенно не видны окрестности, теряется ориентировка.  Уже к вечеру прошли перевалы, в том числе знаменитый Капрановский, названный, как рассказывают, по имени погибшего здесь геолога –первопроходца, появилась ясность обзора, в предчувствии близкого ночлега и отдыха хотелось прибавить скорости. И когда она была примерно 50 км в час, буквально ниоткуда из-за очередной дорожной извилины метрах в тридцати  возник крутой поворот на 90 градусов. Пытаться повернуть на скользком снежном накате нечего было и думать. Я только успел крикнуть спутнику «Держись!», как мы пробили мягкий снежный барьер на обочине и ухнули куда-то вниз. Впрочем, летели не долго. Мягко сели, как в перину. Машина стоит мордой вниз градусов под 45, мотор работает, не заглох. Салон полон пара от снега, попавшего на коллектор. Выбравшись наружу, я увидел. Что мы спрыгнули примерно с 3-метрового трамплина дорожной насыпи, при этом снег погасил скорость и смягчил приземление. Зацепил трос, который всегда был с собой, конец вытащил наверх, и первый проезжавший грузовик, учитывая, что мы сами скреблись всеми четырьмя колесами, немного поелозив, вытащил нас на дорогу. Встряска была хорошая. И урок тоже. Всё могло кончиться гораздо хуже, «промахнись» мы на пару метров. Там были громадные валуны. Оказывается, этот коварный поворот многим становился поперек пути. Месяца не проходило, чтобы кто-то туда не слетал. Предупреждающий знак был, но он совершенно не был виден из-за обильного снега.

Представившись руководству района и ознакомившись с обстановкой, после короткой передышки в местной гостинице двинулись дальше. Дорога местами напоминала полузасыпанную колею, но заблудиться было невозможно, так как она была одна. Правда, без перерыва шёл обильный снегопад, но ветра не было, и окружающий пейзаж напоминал сюжет рождественской открытки. Без особых проблем поднялись на перевал, и обнаружили там стоящий грузовик с будкой и стоящих вокруг человек 8-10. Сломалась у них что-то. О буксире или ремонте не было и речи. Забрать всех тоже не получается. Набились до отказа, двое остаются снаружи, места нет абсолютно. Обещаю вернуться за оставшимися сразу же, все соглашаются, и мы отправляемся в путь со всеми возможными предосторожностями. Километров через 20 цель нашего путешествия. Останавливаемся у конторы, высаживаем благодарных попутчиков, и тут я обнаруживаю рядом тех. кто не влез внутрь машины. Смеются. Они сзади пристроились на бампере, как форейторы на запятках кареты, и доехали вместе с нами. Всё обошлось. Пока.

Работа планировалась на неделю. По полной программе – от анализа планов работы и протоколов до вопросов организации и оплаты труда молодых животноводов, рыбаков, охотников. И собрание провели, и с производством ознакомились, с работой клуба, библиотеки, школьной организации – учительской, прежде всего. Когда работа была в разгаре, председатель колхоза обращается ко мне с просьбой. В селе проблемная роженица, скорая может добраться до перевала, где мы аборигенов подобрали, а своя машина не в порядке. Надо помочь. Это не проблема, но из-за тяжёлой дороги у меня расход горючего высокий, не хватит на обратную дорогу до заправки в райцентре. Уверяют: заправим.  Так и вышло. Съездил, отвёз, сдал роженицу на руки врачам благополучно. А когда заправлялся из колхозной бочки, удивился – бензин у них черный совсем и как бы даже густой. Да это, говорят, ничего страшного: в бочке нигрол раньше был. Вот так номер!

Как мы оттуда выбирались – это надо было видеть. Сначала появился дымный выхлоп, потом из выхлопной трубы - снопы искры. Выпускная система так раскалилась,  что под правым передним сидением обтирочные концы задымили. Стало понятно, что далеко мы так не уедем, можно двигатель запороть. Со всеми предосторожностями добрались до заправки, я остановился в стороне на пригорке, залез под машину и вывернул пробку бензобака. Не течет, залипло! Нашел какую-то проволочку, пошуровал, и только тогда хлынула густая черная масса, на которой мы только что ехали. Лишь после этого я руками подкатил автомобиль к шлангу заправки и залился под горлышко.

Прежде, чем отправиться домой, нам предстояло посетить колхозную оленеводческую бригаду, которая кочевала в окрестностях трассы. С нами был проводник, который должен был помочь нам найти стоянку. Всячески утеплив мотор, оставили машину на обочине и двинули по целине в тайгу. Молодой якут быстренько ускакал вперёд, а я не мог оставить моего старшего коллегу, у которого были проблемы с сердцем. Когда примерно через час мы добрались до стоянки, наш проводник Миша уже  лакомился свежесваренной олениной, запивал трапезу горячим чаем и философски рассуждал о никудышних  русских, от которых что в тайге, что в жизни никакого толку. Между прочим, плут и пройдоха был известный. Поговорить в бригаде было о чём, организация труда и быта оленеводов, условия их существования были тогда в центре внимания: область боролась за миллионное поголовье оленей. Через четыре часа возвращались к покинутой машине в полной темноте. Опасений насчет сохранности не было, а вот мороз крепчал и мог прихватить систему охлаждения.  Завелась без проблем. Звук работающего двигателя был в тот момент лучшей в мире мелодией, возвещавшей победу жизни.

Между тем, Капрановский перевал, миновать который можно разве что по воздуху, до отказа забило снегом. Бульдозеры пробили траншею глубиной более 2-х метров, и она вся была забита грузовиками с прицепами. Протиснуться между ними было абсолютно невозможно, и разборок тут  ожидалось не менее, чем на сутки-двое. И вдруг среди автомастадонтов я вижу хрупкий изящный корпус легковушки марки Шкода – что-то среднее между нашей «Победой» и «Москвичом». Оказывается, директор автобазы едет по срочным делам (это под Новый  год-то!) в Магадан, у него тут свой бульдозер, который протащит их вокруг этой пробки прямо по целине. Я им предложил взять нас в компанию, пообещав сопровождать на дальнейших участках пути, где может встретиться всякое. Нас прицепили к бульдозеру, за нас – «Шкоду» - словом, как в той сказке: дедка за репку, бабка за дедку. Было большое опасение, что оторванные мосты останутся зимовать в снегу, а мы поплывем дальше на днище кузова.  Поэтому я держал мотор под оборотами и подбуксовывал всеми четырьмя на пониженной передаче. Как ни странно, фокус удался. Правда, мой стальной трос сразу лопнул, и нас прицепили за бульдозерный в руку толщиной. Тащили 500 или 600 метров по жуткой целине медленно-медленно, машина кренилась влево и вправо, но могучий буксир не давал ей отклониться от курса. В результате бульдозерист вытащил нас на твёрдую дорогу и оставил одних. Разобрав остатки уцелевших концов, пустились в путь. Шустрая легковушка быстро умотала вперёд, а мы со своими более скромными возможностями потянулись следом. Как оказалось, расслабляться было преждевременно. Через десять-пятнадцать километров уперлись в хвост колонны, которая стояла. Впереди стоят наши спасители, опередившие нас на несколько минут. Ожидаем, когда дорожники пробьют проход в преградившей путь очередной снежной лавине. Развел паяльную лампу, натаял в котелке снега, настрогал туда оленины. Пока стояли, получилась аппетитная горячая похлебка, которую мы с удовольствием выпили и потом ещё пожевали полусваренное мясо. Вдруг что-то рядом утробно ухнуло. Оказалось, метрах в 150 позади нас сошла новая лавина, завалив обратный путь. Через некоторое время мы смогли продолжить путь, а дорожники принялись за очередной завал.

Вышли на основную трассу, до города 256 километров, солнышко катится к закату. Никаких встрясок больше не должно быть, впереди Новогодний вечер в кругу близких и друзей. Но не успели мы проехать 50-60 километров, как на пути возникла нелепая фигура в тулупе, машущая руками рядом с «Победой», задравшей  к небесам и капот, и багажник. Главный инженер какого-то прииска на свои страх и риск без шофера рискнул отправиться в Магадан, чтобы встретить Новый год в кругу друзей. Далее, как обычно. Подвело колесо. Пока менял, заглушил двигатель. Как сразу же выяснилось, сделал он это зря. Радиатор перехватило, пришлось срочно слить воду. Троса у него, конечно, нет, а у меня остался огрызок не более трёх метров длиной. Прицепили, причем, с одной стороны на закрутку, петли не было. Тащили около 40 км до дорожной службы 150-го километра, где были тёплые боксы, куда мы этого бедолагу и закатили.

До города добрались без приключений с рекордным временем: предновогодняя дорога была пустынна. Только успел поставить машину и забраться в ванну, как ударили куранты. Дома я был один. Не надеясь на мое скорое возвращение, Галя встречала Новый год у наших новых друзей Ходаревых на Новой Весёлой.

Да, вот так выходит, что к этому времени у нас появилась своя благоустроенная двухкомнатная квартира № 35 в обкомовском доме по адресу площадь Горького 3Б – в самом центре города, рядом с Дворцом культуры профсоюзов, которого тогда ещё не было, он возводился позднее на наших глазах. Надо же случиться такому зигзагу судьбы, как в хитро закрученном авторском сюжете, что квартиру №34 рядом с нами получила семья Киселёва Г.Н., который в это время работал 2-м секретарём обкома комсомола.

Хотя, как я уже где-то упоминал, без крыши над головой мы не оставались нигде, получение новенькой квартиры всё же было событием. Простенькая 2-комнатная хрущёвка с маленькой кладовкой, но ведь это был 1962-й. В это время наша семья состояла из 3-х человек, так как с нами жил младший брат Галины Толя, так как родители умерли. Он тогда ходил, кажется, в 8-й классе. Мальчик спокойный, самостоятельный, хорошо учился, не припомню, чтоб с ним были какие-то проблемы. Галя работала по специальности в аптеке на в сторонке от ул. Портовой с видом на бухту. Так мы стали магаданцами.

С этим периодом связано ещё одно памятное событие: первая поездка в Москву -  по  вызову ЦК ВЛКСМ  на семинар председателей ревизионных комиссий.

Запоздавший вызов и неблизкая дорога сказались. Когда я приехал, семинар уже закончился, его участники разъехались, а заниматься со мной персонально никому не хотелось, а может просто было некогда. Я был предоставлен самому себе. С размещением никаких проблем – поселили в скромной служебной гостиничке типа улучшенной общаги, зато в самом центре - в Колпачном переулке. Я бросил вещички и пошёл просто гулять по городу, рассматривая всё вокруг с наивностью провинциала. Запомнился памятник в форме миниатюрной часовенки, посвященный героям Шипки – прямо напротив входа в здание ЦК ВЛКСМ. Сегодня - до чего же всё испохабилось в столице –  там традиционное место сборищ московских геев. Походил так дня два или три, и так утомился от впечатлений, что немедленно взял обратный билет и пошёл отметить командировку. Меня там слегка пожурили – с чего это я самостоятельно взялся решать, когда мне заканчивать командировку? Впрочем, задерживать тоже не стали, и вскоре я уже вновь был на своей новой родине – в Магадане. Но эти прогулки по столице не забылись. Позднее, когда пришлось с ней знакомиться всерьез и надолго, я часто вспоминал свои первые «променады» и даже узнавал кое-какие из тех мест, где бывал. В Москве нет мест, не заслуживающих внимания, каждое из них связано с историческими, культурными, политическими событиями или судьбами известных людей, но первые свои маршруты я прокладывал наугад и, как выяснилось, по наименее интересным местам - по ул. .Чернышевского в сторону Курского вокзала.

Текущая работа шла своим чередом. Помаленьку накапливался опыт, постепенно проходило ощущение «новобранца», появлялась уверенность. Помню, как с инструктором обкома Пашей Рычковым готовили пленум Северо-Эвенского райкома комсомола. Первым секретарём был Прокоп Зыбин – из местных народностей. Жил он в те времена ещё в районной гостинице, и было проблемой убедить его в необходимости каждый день заправлять кровать. Однажды мы с ним были на каком-то местном молодёжном мероприятии. Мне интересно было выявить национальные эстетические критерии, и я спросил Прокопа, какая из присутствующих девушек кажется ему самой красивой и привлекательной. Несколько смущаясь бестактности моего вопроса, он всё же показал  мне одну красавицу – у неё были самые узкие глаза, просто щёлочки, и, естественно, самые толстые щёки. Прокоп, как многие его соплеменники, попивал. Однажды, об этом мне рассказали позднее, подвыпивший, он шёл с мешком муки на плече. Поскользнувшись на покрытом снежком льду, неудачно упал, переломив спинной хребет, и умер.

А тогда мы готовили пленум, писали доклад, с которым должен был выступить Прокоп, дурачились от избытка энергии и самостоятельности, приклеивая конец одной страницы к началу следующей и превращая текст в подобие папирусного свитка. Было весело, над чем-то хохотали, но. как всегда, поджимал лимит времени. И вдруг нас вызывают к 1-му секретарю РК партии. Он сообщает нам, что планы меняются, и наш пленум придется отложить или перенести. Как дружно, не сговариваясь,  мы с Пашей, как боевые петухи, вскочили с мест и вперили в него испепеляющие взоры, это надо было видеть. Впечатление произвело. Было принято какое-то компромиссное решение.

Нашлись дела в Гижиге, там в колхозе «Путь Севера» была наша подшефная комсомольско-молодёжная бригада животноводов-доярок Марии Падериной. Попутно я смог навестить нашего друга Колю Матвеева, познакомиться с его молодой женой Люсей (за которую Колю едва не убили местные ревнивцы), и убедиться, что времени молодожёны зря не теряли: они ждали первенца. Тогда мы ещё не знали, что это будет Светочка. По-моему, Коля с Люсей были в этом деле первопроходцами. Было очевидно, что наш друг попал в надёжные руки, и за  его судьбу можно было не беспокоиться.

Посмотрел свою трудовую книжку и удивился: оказывается, комсоргом обкома я проработал всего полгода. А столько впечатлений и приключений. Кстати, оба этих назначения в моей трудовой книжке подписаны Геннадием Николаевичем лично. Не знаю, сколько времени я смог бы выдержать такой темп работы, но когда в феврале 1963 года, будучи где-то в очередной командировке, я узнал, что наша структура – производственная, партийная и, само собой, комсомольская ликвидированы, было искреннее чувство сожаления: только во вкус входить стали, контакты наладили, какие-никакие перспективы наметили, тут такой сюрприз. Вот уж о чём не было опасений, так это остаться без работы. Действительно, меня сразу же утвердили инструктором обкома ВЛКСМ и закрепили два ключевых по золоту района – Ягоднинский и Сусуманский – соответственно 600 и 650 км по Колымской трассе.   И хотя с областным комсомольским активом был уже в общих чертах знаком, здесь у меня появляется новый круг товарищей и друзей. Хотя вплоть до преклонных лет я довольно сложно сходился с новыми людьми, здесь всё как-то проходило непринужденно, без дипломатии и политеса. Например, в Ягодном тогда секретарила Галя Уткина, которая позднее стала Иноземцевой и одновременно нашей соседкой по подъезду на 2-й Ново-Останкинской, когда я учился в АОН. Тогда по водительской малоопытности она разбила райкомовскую «Победу», а я за один вечер заменил переднее крыло и поставил машину на ход, ещё бы она осталась ко мне равнодушной.

Не знаю, какой в конечном счете итог был от всей нашей работы, но «крутиться» приходилось иной раз круглосуточно. В память, к примеру, врезалась такая картина: время суток, когда вечерняя  заря переходит в утреннюю. Промывочной сезон, работа не прекращается ни на час. Мы находимся на территории какого-то даже не прииска, а его отдаленного участка. Суровый пейзаж сопок, скромные строения вокруг, у конторы громкоговоритель на столбе орёт во всю проектную мощь: «Куба любовь моя, остров зари багровой…». Это было 26 июля, в памятный для всех нас день победы Кубинской революции. Когда новое российское руководство предало всех, включая свой народ и, естественно, Кубу, я вспоминал тот далёкий миг свое жизни как часть нашего общего с кубинцами дела.

Довелось побывать в оленеводческой бригаде совхоза «Озёрный» на самой границе с Якутией – это было в летнее время. Оленеводы оказались приезжими из Коми, у них был несколько иной быт и традиции. Мне показалось, уровнем выше традиционных северян. Например, они располагали свои жилища на сборных деревянных полах, которые возили с собой. Обычная фаянсовая чайная посуда, никаких кружек. И обликом совсем, как славяне.

Кажется, в Кадыкчане познакомился с молодёжной бригадой шоферов, которые возили уголь от Аркагалинской шахты до электростанции – небольшое по расстоянию, но очень ответственное по значению транспортное плечо, так как электроэнергией питались все населенные пункты и предприятия. Интенсивность движения была так высока, что на этом участке никогда не было снежного покрова, его просто растапливали и иссушали колеса тягачей и прицепов. Это были знаменитые чехословацкие самосвалы «Татры-111» и позднее 138. Напомню, 12-цилиндровый дизель воздушного охлаждения, берет 12-15 тонн в кузов, и тонн 20 на прицеп. Морозы там были жуткие – это ведь совсем недалеко от полюса холода. Ребята работали геройские, и бригадиром у них был Саша Малахов – круглолицый парень добродушного облика из Белоруссии. Познакомились на ходу, договорились поддерживать контакты, у него ещё какие-то производственные заморочки были, надо было разбираться и помогать найти справедливость. Словом, всё как обычно, если бы не последующие драматические события…

Вернувшись в Магадан, буквально дня через 3-4 узнаю, с Сашей случилась беда. Один из товарищей по бригаде пожаловался на какие-то проблемы ходовой части. Бригадир кинулся под машину осматривать дефекты, а водитель, не заметив этого, пригнул в кабину и дал по газам. В момент начала движения Саша оказался между колёсами сдвоенного заднего моста прицепа, его прокрутило  между скатами несколько раз как колобок, и выбросило в сторону изжеванного, безжизненного. Первые сигналы были именно такие, что скорее всего не жилец. Срочным санрейсом его доставили в Магадан, и сразу же на хирургический стол. Трудно сказать, что у него осталось неповреждённым: множество переломов, разрывы внутренних органов, разрывы наружные в области паха. Медики сделали всё, что могли. Эпопея продолжалась месяцы, потом годы реабилитации. Для поддержки приехала его жена Женя, остановилась у нас с Галей.  Мы ей выделили диван, на котором она «жила».  Дохаживала последние недели беременности. Был период – она в роддоме, Саша на растяжках в хирургии, а мы мотаемся от одного к другой. Родилась хорошая здоровая девочка, Саша выжил и помаленьку шел на поправку. Надо было начинать жизнь заново. Помогли, чем могли. Протолкнули в техникум, получил специальность, работу, совместимую с его физическим состоянием. Где-то на Парковой нашлась для них квартира. Хорошо помню, есть фотография, где наши дети примерно в 5-летнем возрасте  вместе встречают у ёлки Новый год, а вокруг такие юные мамы, которые по молодости лет всё ещё думали, что счастье где-то впереди.

Не хочется признавать себя дураком даже задним числом, но вот что касается наивности, граничащей с махровым идиотизмом, этого хватало сверх меры. Это не по поводу Малаховых, совсем про другое. Ознакомился с «кухней комсомольской работы, и хотя до подлинного мастерства было далеко, всё же какое-то мнение о происходящем сложилось. Это бы ещё ничего, если бы я держал его при себе. На аппаратном партсобрании (в члены партии был принят в феврале 1962 года Ольским райкомом) вылез с критикой первого секретаря обкома, члена ЦК ВЛКСМ, делегата XIII (или XIV?) комсомольского съезда Вадима Яковлевича Савченко. Мне показалось неприемлемым, что используя ораторский талант как артистический приём, он доводит аудиторию до слёз (преимущественно женскую) и экстаза, а сам, не  разделяет этих чувств, цинично подмигивает: «Ну, как я их?». Сегодня я смотрю на политическую сцену,  и вижу Вадима прямо 1:1 в облике Вольфовича.

А что было тогда… Оскорбившийся шеф закрыл дискуссию лапидарным афоризмом: «Завтра ты будешь на улице!»  С тем я и ушёл с собрания, гордо унося чувство выполненного долга. Партбюро задержалось. Позднее вечером Геннадий мне сказал всего несколько слов: «Не переживай. Сожрать тебя мы ему не дадим». Он имел ввиду поддержку членов бюро..

Размышляя, как говорят, о времени и о себе, я пришёл к выводу, что работа «на карьеру» не для меня. Правда, вывод сделал потому, что обратил внимание: на всех групповых фотографиях, даже студенческих, нахожусь на задних рядах. Это уже психологический тип, причём, далёкий от лидерского.

Но только сейчас (а мог бы и раньше) я понял, какой серьезной опасности избежал, уйдя с этого пути. Дело в том, что 10 лет спустя я тоже вылетел с партийной работы – с шумом, треском, словом, со  скандалом, но уже на Старой площади. Похоже, было что-то во мне (может м сейчас есть?)  взрывчатое, неуправляемое и временами неподвластное самому.