Колыма комсомольская. Часть 1. 1962-1963.

  Итак, однажды глухим декабрьским вечером, где-то около 12 ночи раздался сильный стук  в окно.  Начало как в плохом романе, когда внимание читателя уж совсем нечем привлечь.  Но клянусь, точно так всё и было! И то, что я этот стук проигнорировал, абсолютно ничего не изменило. Как позднее выяснилось, то был стук посыльного из райкома с целью пригласить на пленум, где решалась моя судьба. Утром в числе последних из тех, кого этот вопрос вообще мог интересовать, узнал, что я стал комсомольским работником.

Райком комсомола располагался в 3-х или 4-х комнатах со столами, бумагами и телефонами. Весь аппарат - человек 5 сотрудников и ещё 1 или 2  работника на штатных  должностях,  как тогда говорили, «освобождённых» секретарей крупных первичек. Более представительными выглядели школьные организации старшеклассников. С производственными ячейками было сложнее. Возможно, в решении этой задачи и состоял смысл моего выдвижения. Опыт общественной работы у меня был совершенно ничтожный. Был комсоргом группы год или два, да выполнял несколько раз отдельные поручения комитета. Работу в народной дружине, которая тогда зарождалась, участие в спортивных соревнованиях и прочие наши дела я как-то с комсомолом напрямую  не связывал. Но рядом был Иван Ветохин – наш первый секретарь. Плакатный парень яркой внешности, высокого роста и благородной осанки, слегка попорченной мотоциклетной аварией. Казалось, он в жизни не ведал никаких сомнений, выражался всегда кратко, четко. выразительно, чаще всего в командно-директивной форме. Дел было полно, но сделать надо было вдвое больше. Чем только мы не занимались. В холодной будке грузовика ездили вечерами в Гадлю – это ближайший к райцентру национальный посёлок, чтобы провести комсомольский рейд против пьянства и бытового бескультурья местных жителей. Однажды даже Галя приняла участие в таком рейде. Девушки-учителя и воспитатели детского садика жаловались, как трудно бывает отучить детей чокаться стаканчиками с чаем или компотом,  отмыть их грязные мордашки после воскресного визита домой, убедить, что нехорошо к себе в постель брать на ночь собак. Машины были не всегда. Однажды возвращался оттуда домой пешком – всего-то 10-12 километров. Ноги в туфлях прихватило так, что пулей влетел в крайний дом к незнакомым людям, которые всё поняли и сразу же поставили мне в ноги тазик с холодной водой для постепенного отогрева заледеневших ступней, чтобы не допустить обморожения. И опять ничему не научился. Так как вспоминаю, что уже после этого пытался попасть из Балаганного в Талон пешком зимой, а там сорок километров безлюдного пути. Вообще говоря, у меня был тогда такой  стиль работы, что после принятия решения я вставал и оправлялся делать, даже если уже день клонился к вечеру, а путь составлял десятки километров. В кузове грузовика или на тракторных санях, на любых попутках. Идеальный случай – с попутчиком в лице партработника или директора с машиной. Потом - через год-полтора, настало время, когда у меня была своя служебная машина, и я уже других брал с собой в попутчики – порой совершенно необдуманно где-нибудь на безлюдной дороге.

Бывали памятные приключения и в летнее время.  Однажды был командирован в Ямск  –  это совсем рядом с почти родным для меня Броховым. Здесь располагался оседлый эвенский колхоз с полным комплексом отраслей, даже молочное стадо имелось. Зашел в контору, там пусто, все при делах. Узнал, что ближайшая молодёжная бригада по берегу реки километрах в трёх косит сено. Не долго думая, отправился их искать. Отошел от села с километр, дорога проходила в речной пойме среди зарослей кустарника. И вдруг боковым зрением я вижу, как в 3-х метрах слева из кустов высовывается громадная медвежья морда, близоруко щурит глазки и шустро работает носом, поводя им слева направо. Тут я узнал, что означает выражение, когда волосы на голове становятся дыбом. Они у меня буквально зашевелились. Из оружия у меня складной ножичек, который я сжал правой рукой в кармане, готовясь подороже отдать свою жизнь. Но внешне себя ничем не выдал, даже шаг не ускорил, как шёл, так и продолжал идти дальше. Обошлось и на этот раз. До косарей добрался нормально, познакомились, обменялись новостями. Когда я рассказал о встрече, они это восприняли серьезно, и обратно меня одного  не отпустили. Оказывается, накануне убили медведицу, а по окрестностям бродил оставшийся сиротой её прошлогодний пестун. Практически взрослый зверь, от которого можно было ожидать всякого.

Трудно воспроизвести круг конкретных проблем, которыми мы тогда занимались, а импровизировать не рискую. Но встречи с людьми были интересными, оставляли чувство взаимного удовлетворения. Нас, райкомовцев, ждали, приветливо встречали. Мы становились друзьями, готовыми поддержать друг друга и помочь по мере сил. Типичная на этом фоне история, рассказ о которой ещё впереди, это то, что случилось с Сашей Малаховым и его семьей.

Незаметно подошло время долгожданного отпуска, который у северян полагается один раз в три года продолжительностью почти шесть месяцев. Каких-либо путёвок мы не брали, хотя с ними было довольно просто, отдыхали  у моих родителей в колхозной деревушке. И вот, не успели мы войти во вкус вольной жизни, как получаю телеграфную депешу с предложением прервать отпуск и прибыть в обком комсомола для получения нового ответственного поручения.

Как потом выяснилось, кульбиты Н.С.Хрущёва вступили в новую фазу. Разделив партийные органы по производственному принципу, в сфере сельского хозяйства, которое было его любимым коньком, он создал  ещё одну управленческую структуру типа совнархозов в промышленности. Их назвали колхозно-совхозными территориальными управлениями и создали при них парткомы. Комсомол копировал партийную структуру, и появился соответствующий комсомольский комитет. Производственные отделы собирали сводки, писали отчеты и сочиняли планы, а чем должны были заниматься мы? Ведь Устав никто не отменял, и территориальные партийные и комсомольские органы оставались полновластными структурами, занимаясь кадрами, приёмом, взносами и другими важными оргвопросами. К счастью, трений практически не было, мы не претендовали (в составе 3-х работников!) на власть и в меру сил и способностей помогали делать общее нелёгкое дело.

В области таких комитетов по сельскому хозяйству было два: один для Чукотки, второй непосредственно для семи районов области. Этот последний достался мне. Выделили нам помещение, дали двух инструкторов, а также – легковой автомобиль ГАЗ-69 из обкомовского гаража. Полагался новый, но я предпочел обкатанный с пробегом 10 с небольшим тысяч, уступив непроверенное (и без утепления) новье обкому. Что немаловажно – машина была с обкомовскими номерами, хотя они и оканчивались цифрой 13 – а главное, за ней сохранилось стояночное место в прежнем гараже – совсем рядом с квартирой, которую мы получили немного позднее. Возможно, на  ставке шофёра сэкономили. Думаю, это было смелое решение отдать машину в руки дилетанта-совместителя в условиях зимней Колымы. Я не имел никакой возможности за ней следить и как полагается обслуживать. Просто чудо, что эксперимент окончился сравнительно благополучно – как потом увидим.

К концу лета в Хабаровске состоялось крупное зональное совещание работников  агропрома. Я впервые принимал участие в мероприятии такого масштаба. Его проводили известные тогда государственные и партийные руководители – Воронов и Полянский. В составе нашей делегации был мой друг Гена Киселёв, так что я чувствовал себя сравнительно уверенно. Впервые столкнулся с номенклатурным подходом в организационных делах. Летели одним большим самолётом дружной весёлой кампанией, а по прибытии оказались расквартированными по рангу: руководители в центральных люксах, гвардия пожиже в одно-двухместных номерах, а шушера вроде меня – в гостиницах типа «Дом колхозника» подальше от центра. Нас с Геннадием разлучили. Задело, хотя и пустяки. В целом встреча была интересна и поучительна. Не столько с точки зрения поставленных задач (неужто они нам были в диковину?), хотя первых лиц послушать было интересно, сколько с точки зрения всяких организационных мелочей. Побывал на местном рыбокомбинате, оценил мощный холодильный комплекс и амурскую рыбу (кажется, калуга) полутораметровой длины. Была какая-то японская выставка товаров прибрежной торговли, но ничего интереснее шариковой ручки я там не помню.

Поскольку выезд «на материк» для северян всегда праздник, начальство разрешило желающим задержаться на сутки. Мы с  Геной эти правом не воспользовались, и возвращались обратно в пустом самолёте вместе с П.Я.Афанасьевым, о котором я уже упоминал, и Иваном Петровичем Чистяковым – председателем облисполкома. Вчетвером. Облегченный борт смог добраться до Магадана с одной посадкой на заправку вместо обычных двух. И всё же дорога была длинная. Руководители нас не чурались. Пригласили к себе за рабочий столик (никаких напитков и закусок!), долго беседовали. Не только расспрашивали, но и много рассказывали. В основном, не о работе. П.Я. поведал, как рабочим пареньком году этак в 1925 он вступил в коммунистическую партию, много учился, работал. Прошёл все ступени низовой работы, в конце концов, был направлен на Север. Родине было необходимо золото. Много. Стояла колоссальная задача перевести прииски, рудники и всё народное хозяйство области на труд вольнонаемных граждан. Активно боролись, чтобы освободить Колыму от тяжкого гнета людской молвы и оставить места заключения только для тех людей, которые здесь совершали преступления. Немаловажной была и экономическая сторона дела, дорога  стоит недёшево. И всё же привлечение тысяч сезонников на путину и промывочный сезон окупалось. Бульдозер, доставленный на прииск зимой, в течение летнего промывочного сезона возвращался в казну равным по весу количеством золота. Были и такие месторождения. Вторая проблема – обеспечить возрастающую численность населения не только рыбой, в этом как раз не было затруднений, но и олениной, картофелем, капустой. Привозное дорого, съедает все надбавки и коэффициенты.

Время пролетело незаметно, самолёт пошёл на снижение. Опытный пилот не доверял приборам, и делал это над водной гладью Охотского моря. Совсем недавно в районе Балаганного разбился командир дивизии стратегических бомбардировщиков, которые летали из под Белой Церкви до Уэлена и обратно. Он  немного поторопился со снижением, полагая, что уже миновал береговую черту. Вышли на высоту метров 700-800 и пошли к берегу. Тут выяснилось, во всяком случае, для пассажиров, что вершины сопок утопают в низкой облачности. Командир нашел распадок, нырнул туда, и мы летели, как по извилистой трубе, где по бокам склоны сопок, а вверху густая облачная крыша. Думаю, ширина коридора была не более 600 метров, так что на склонах сопок можно было рассмотреть каждое дерево. Было немного не по себе, вдруг штурман ошибся? Эти берега не отличишь один от другого. Однако через несколько минут полёта впереди открылась посадочная полоса – это был аэродром Уптар на 47-м километре, где самолёт без всяких заходов с ходу приземлился. И очень кстати. В ту же минуту полил такой дождь, что окрестности полностью скрылись из виду. Но мы уже, считай, дома.

Между тем, дом, в котором нам обещали квартиру, только строился. И на лето Римма (коллега по работе)  пристроила нас  в комнате своих знакомых, которые уехали в отпуск. Это был район Нагаевской бухты, точнее, её побережья, с которого открывалась бесподобная панорама Охотского моря. Однажды вечером зашел мой хороший знакомый по рыбацким делам Олег Антошкин. Он был одним из лучших учеников знаменитого капитана Кулашко, удачливого рыбака, героя Соцтруда, немного позднее и сам получил это высокое звание. В те времена он уже сам стал капитаном, возглавил комсомольско-молодежный экипаж. У него проблема: выгнал механика, который в связи с молодостью капитана пытался взять на себя лидерство и даже поднял на него руку. Вещь, конечно, беспрецедентная, на море слово капитана закон, а в порту он разошёлся. Путина в разгаре, а его сейнер простаивает, не имея возможности выйти в море. Тут и план трещит, и зарплата плачет, и команда не в восторге. Просит помочь найти подходящего человека. На следующий день мы раскрутили все наши связи, и к вечеру проблема была решена. Олег пригласил к себе на сейнер в гости. Некоторое  время спустя, я оформил командировку. И пошёл с ним в море на лов. Погода была  редкостная - почти  штилевая.

 Ночи уже были тёмные, и косяки искали кулашкинским методом, «на фосфор». На судне гасились абсолютно все огни, в том числе и ходовые, и бытовые – словом, все. На носу устраивался наблюдатель, обычно сам капитан, и внимательно смотрел вниз, в воду. Когда попадал косяк, рыба бросалась врассыпную из-под форштевня, оставляя яркий фосфоресцирующий след. Тут главное было в том, чтобы отличить настоящий косяк от мелочи. Когда становилось ясно, что рыба внизу серьезная, выбрасывался светящийся буй – простой поплавок с лампочкой и батарейкой. Сейнер, не снижая хода, делал циркуляцию вокруг светового сигнала, выбрасывая сеть-кошелёк уходивший от поверхности метров на 30-40 в глубину, и сводил концы воедино,  и быстренько через лебёдку затягивал трос, проходивший через кольца в нижней части. Дело сделано, остается всю эту махину вытащить и посмотреть, что там удалось зацепить. Понятно, что взаимопонимание и сработанность команды требуется как в цирке, но в конечном счете всё зависело от опыта и сноровки капитана. Сделали пару замётов – пусто. Я осмотрелся, попросил робу и встал вместе со всеми в один ряд – держал и отпускал по команде какие-то концы. Роба сплошь прорезиненная, но её главной особенностью было полное отсутствие пуговиц и застежек с выступающими деталями. Чтобы зацепившись за ячею кошелька не оказаться вместе с  ним в морской пучине. Крутиться приходилось совсем рядом с черной бездной – ночью-то да без огней. Были несколько случаев, теряли людей. Списывалось на оплошности пострадавших. За время моего присутствия на борту особо удачных замётов не было. Вообще я заметил, где бы я ни работал, на удачную рыбалку рассчитывать не приходилось – сплошная невезуха. Когда усталость одолевала до невозможности, потихоньку спускаешься в кубрик. Там большая семейная чашка с хлебом, вторая со сливочным маслом, третья с сахаром, четвёртая с красной икрой. И чайник литра на три с горячим хорошо заваренным чаем. Быстренько заготавливаешь один-другой бутерброд во весь рот на ширину булки, подзаправляешься – и через 15-20 минут снова готов к работе. После сброса сети до её выборки, кажется, прошло не более получаса. Смотришь на циферблат – там отстукало часа 3-4. Когда умотались  «дальше некуда», капитан объявил отбой. Судно бросили в дрейф, даже не оставив вахты, и все упали прямо на палубе, кто где стоял. А вокруг была сказочная картина. Во все стороны до горизонта гладкая, как зеркало, вода, совершенно незаметно переходившая в небесный свод. И посредине этой фантастической сферы наш сейнер со спящей командой на палубе. Потом после очередного замета стояли в темноте с огнями, приводили в порядок снасти для следующей попытки. Была плотная дымка, в ночное время схожая с настоящим туманом.  Я находился в рубке, наблюдая от нечего делать за вращающимся на зелёном экране лучом локатора. Вдруг прямо по курсу замечаю возникшую точку – какая-то цель. Но дело в том, что она стремительно шла прямо на нас – прямо визуально видно, ползет, как полусонная муха по стеклу визира. Убедившись, что не ошибся, побежал искать капитана. Тот к моему сообщению отнесся серьезно и сразу же прибыл на локаторный пост. Когда цель приблизилась совсем близко, приказал включить все прожектора и запустить сирену. Бесполезно, «муха» и не думала сворачивать. И тут мы слышим, гул моторов, на высоте не более 100 метров над нами проходит самолет – разведчик. Летом ищет косяки, зимой оценивает ледовую обстановку.

Набрав кое-как трюм рыбы, на малых МРС (морской рыболовный сейнер)  их ёмкость всего около 60 тонн, пошли на базу.  Видимость была неважная, и мы с Олегом стояли на верхнем мостике – есть такой на сейнере для любителей свежего воздуха – ничего лишнего,  ни тента, ни тормоза, ни газа, только штурвал и переговорная трубка в машину. Шли как обычно, узлов 10-12, что соответствует примерно 18-20 км в час. И вдруг сквозь свист ветра и волн стал прослушиваться какой-то посторонний шум. Олег сразу же сбавляет ход, мы ещё внимательнее смотрим вперёд по курсу. Так и есть. Мы приблизились к скалистому берегу острова Завьялова, на котором располагалась приемная рыббаза. Пошли вдоль береговой линии метрах в 150 от прибойной полосы в поисках бухты с причалом. Так закончилась моя «экскурсия» в район морского лова. Путина оказалась удачной, но уже без меня. Возвратился примерно через неделю с попутным танкером на берег (Олег «передал» меня с рук на руки капитану, оказавшемуся его товарищем по мореходке, для доставки на берег). Удобства кают и техническая оснащенность танкера после спартанских условий МРС впечатляли. Первые часы на берегу ходил, высоко поднимая ноги: земля подо мной покачивалась. 

Никто меня особенно не контролировал и не наставлял, мы сами как-то планировали свою работу, и главное в ней было – познакомиться и поддержать организации отдаленных колхозов и совхозов, до которых, как правило, не доходили руки наших территориальных коллег. Естественно, получали в этом  максимальное одобрение и поддержку и тех, и других. Настало время первой серьезной поездки на своём служебном ГАЗике в командировку. Попутчиков набралось под завязку. И от финхозотдела ревизовать какой-то райком, и корреспондент от молодёжной газеты, ещё кто-то, и секретарь обкома по идеологии Гена Песков, для серьезности смешно собиравший губы в трубочку, будто хотел свистнуть. Он с самого начала, как старший по должности, попытался взять лидерство в свои руки и ехать по интересующему его маршруту, отложив всё остальное хоть на день, хоть на фиг. А корреспондентка Жанна в его отсутствие подзаводила меня: что ты его слушаешь, он тебе не начальник,  хочет взять тебя в услужение – и так далее в таком же духе. И я, конечно, упирался, так как имел свои планы, которые, в конце концов, реализовал, но лучше бы я этого не делал, так как при этом испытал такие впечатляющие минуты, перед которыми бледнеют все предыдущие приключения. Однако, по порядку.

Не могу до сих пор понять, как так получилось, что я отправился в ответственную поездку, не опробовав, как следует, машину. Понадеялся, что новая, обкатанная, из обкомовского гаража – и вот результат. Она не хотела ехать. Катится нормально, ничто нигде не греется, тормоза держат, но ты давишь акселератор до пола, а она развивает 40 км в час и не более, хоть лопни. У меня полно людей, а мы едем со скоростью катафалка, затрачивая на дорогу вдвое больше времени, чем полагается. Нас обгоняют все грузовики, кому не лень, просто позорище. Да ещё получилось так, что отправились в ночь по Тенькинской ветке в сторону поселка и перевала Кулу. Там рельеф  разнообразнее, серпантины покруче, движение менее напряженное. Подъезжали к Теньке часа в 4 утра. Салон дружно храпел, а я пучил глаза на дорогу, не давая векам сомкнуться. Что значит, без опыта. Дело кончилось тем, что преодолев очередной тёщин язык, вздрогнул как от удара током: я не помнил, как его проехал. Похоже на то, что сознание отключилось при открытых глазах, и я ехал этот участок на каком-то внутреннем автомате. Представил, что было бы, не выверни я руль в конце виража – там был обрыв на 500 метров глубиной. Сразу стало жарко. Сна как не бывало. Доехали без проблем. Спутники так и не узнали, по какому краю мы только что проехали.

На стоянке в райкоме выкроил время и «продул» все бензопроводы и карбюратор. Тщетно, как только поехали, стало ясно – всё по-прежнему. Оставалось последнее: бензонасос. Остановился прямо на трассе. Мороз градусов тридцать, ветра почти нет – у меня не более получаса на эксперименты, несмотря на хорошее утепление двигателя. Хорошо, что я не стал бензонасос отделять от картера и даже не отсоединил трубопроводы. Открутил два винта, снял крышку над диафрагмой, глянул на клапаны – и всё стало ясно. Один из них был, видимо, пристукнут чем-то сверху, и не пропускал бензин, он едва сочился, хотя должен идти струей. Бывает везение. Пошарив по бардачкам, нашёл в мелком барахле запасной, как будто специально припасённый. Пять минут на сборку, и машина пошла глотать километры, как голодная «тигра». До сих пор задумываюсь, неужели кто-то в гараже подстроил? Разбора ситуации не было. Когда вернулся, острота впечатлений прошла. Больше подобного не повторялось, но были другие заморочки.

Растолкав экипаж по точкам приложения сил и сбагрив Пескова на райкомовских работников, отправился по своим делам. Мне предстояло побывать в колхозе «Красный богатырь», который располагался на другом берегу реки Колымы. А добраться до него было возможно только с этой стороны. Дороги не знаю, в этих краях впервые. Очень обрадовало, что напросился в компанию местный участковый, не имевший своего транспорта. Добрались до реки, надо было по льду перебираться на другую сторону. Официальной переправы не было, да и откуда ей тут было взяться. Посмотрели со всех сторон, лед толстый – дело было в конце ноября, морозы были уже крепкие. Решили рискнуть. И вот когда были где-то на середине реки, я услышал под колёсами необычный гул и похолодел, когда понял, в чём дело: под нами была пустота. После ледостава вода продолжала падать, и лёд повис в воздухе. Следовательно, его несущая способность снизилась раз в десять. Не хочется думать, что было бы, если бы… Всё же Колыма река полноводная, и даже после спада уровня там вполне могло быть 3-4 метра. Поступил точно так же, как в прочих критических случаях: действовал, как будто ничего не случилось. Что я ещё мог?

На этом яркие впечатления не кончились. Уже на подходе к центральной усадьбе надо было пересечь косогор. Дорога проходила по склону сопки с крутизной около 10 градусов. Вообще это немного, но дело было в том, что вся сопка была покрыта ледяным панцирем наледи, которая спускалась сверху вниз и совсем затянула дорожную колею. Я смотрел вниз, куда сопка уходила примерно на километр в длину, и думал ту же самую думу. Что будет, если… Обошлось и на этот раз.

Наше прибытие в село произвело фурор: машина была первой, открывшей зимний путь. Значение события заключалось в том, что автомобильного летнего пути туда вообще не было. Поработал там плодотворно, как Кук с аборигенами, но в отличие от него вернулся домой в целости. Обратный путь не оставил никаких зацепок в памяти, видно, своеобразная нервная разрядка.  Боевое крещение прошло успешно. Результаты были положительные, а ещё важнее, что ущерб нулевой. Можно было браться за новые маршруты в глубинку. И один из них скоро встал в повестку дня как очередная задача.

Однажды вместе с Геннадием, который тогда был секретарем обкома комсомола, в компании с корреспондентом «Комсомольской правды» со смешной фамилией Зюзюкин мы с неделю колесили по самым отдаленным и экзотическим районам области, спускались в золотодобывающую шахту (всего-то метров 150). Ездили по зимникам, много было встреч с интересными людьми, коротали время в пути общими разговорами о наболевшем. Следствием этих бесед несколько месяцев спустя стала статья в «Комсомолке» «Сезонный билет в миллион рублей» о проблемах привлечения сезонной рабочей силы в рыбной промышленности, написанная с помощью журналиста Вадима Кузнецова, впоследствии довольно известного молодёжного поэта, среди произведений которого было стихотворение «Брохово». Там были слова, прямо отразившие эпизоды моей трудовой биографии: «Мамы ахали, мамы охали, провожая сыночков в Брохово…» Ну, и так далее. Этот сборник где-то отлёживается на дальних полках моей домашней библиотечки.

В какой-то промежуток между командировками меня пригласили для утверждения в должности на бюро обкома партии. Особого значения этой процедуре я не придавал и чувствовал себя совершенно спокойно. Кто-то из инструкторов доложил мои данные. В принципе всё было ясно, вопрос наверняка был повсеместно согласован,  но чтобы совсем уж не формализовать процесс,  кто-то из членов бюро задал вопрос: «Ну, как?»  Говорят, зануда -  это как раз тот, кто начинает рассказывать про «как». Правда, я узнал об этом позднее, а тогда ответил отчетливо и кратко, на задумываясь ни на секунду: «Как на передовой». Хотя ни на какой передовой, разумеется, мне бывать не приходилось и сравнивать было не с чем, но чувство такое было.  Ответ, похоже, пришёлся по душе, все заулыбались, как водится, пожелали успеха и меня отпустили. Дело в том, что это был единственный случай, когда мне довелось побывать на таком уровне руководства. Хотя в дальнейшем и должности, и уровень ответственности, доверия соответственно были неизмеримо выше.