ВЕКТОР СУДЬБЫ РОССИИ – ЕЕ КУЛЬТУРНО-ИСТОРИЧЕСКИЙ ПРОЕКТ

Источником возможных стратагем видится концепт «Русского мiра», переосмысленный применительно к ситуации XXI века в стране, регионе и на планете. России критически важно отыскать способ единения собственных обширных пространств, гармонизировав их социальное и культурное разнообразие. Восстановив, в частности, внеэтническое содержание категории «русский», либо утвердив в этом качестве неологизм «россиянин», т.е. интегрировав этнические группы и конфессиональные сообщества в целостность национального организма, политическую нацию.                                                                                                       

                                                                                                                                                                                      Сотни лет мы шли навстречу вьюгам

С юга вдаль на северо-восток.

Максимилиан Волошин

Уважаемый господин председатель, коллеги, дамы и господа,

предлагаемые вашему вниманию размышления – взгляд на одну из потенциальных версий развития событий внутри и вокруг России-РФ. Имея в виду императив разработки стратегии государства, с существенно изменившимся геополитическим, геоэкономическим и геокультурным содержанием.

Но вместе с тем – страны, чьи корни имеют тысячелетнюю историю.

Источником возможных стратагем видится концепт «Русского мiра», переосмысленный применительно к ситуации XXI века в стране, регионе и на планете.

России критически важно отыскать способ единения собственных обширных пространств, гармонизировав их социальное и культурное разнообразие. Восстановив, в частности, внеэтническое содержание категории «русский», либо утвердив в этом качестве неологизм «россиянин», т.е. интегрировав этнические группы и конфессиональные сообщества в целостность национального организма, политическую нацию. Как, собственно говоря, это происходило и происходит в таких странах как США и Китай, Индия или Франция. [1]

Однако в нынешнем изменчивом, непросто организованном мире этого недостаточно. Сегодня поверх прежней административно-политической карты мира складывается сложная топография социокультурных интегрий, исторически сопряженных стран-систем, пестрых политий, отражающих новый статус политгеографии: страны – это не территории, а люди. Соответственно стратегическое мышление – это мышление не территориями, а сообществами. И категориями.

Формирование оригинальных трансграничных сообществ требует пересмотра прежних догм и подходов. России необходимо найти линию поведения в пульсирующем политическом тексте: подвижном, неодномерном, комплексном, с синергийном прочтением ряда аспектов: политических и исторических, психологических и языковых.

Иначе говоря, проблему Русского мира должно рассматривать как цивилизационную, социокультурную, с учетом конвергентно-дивергентной (глокальной) стилистики XXI века.

* * *

У России-РФ в настоящий момент нет национального смыслового каркаса — вместо него обществу предлагается перекраиваемое, сшиваемое на конъюнктурную нить лоскутное одеяло мировоззренческой и социальной эклектики. Отсутствует долгосрочное проектирование исторической судьбы, что, конечно, не исключает замыслов и масштабных интриг правящего слоя, в том числе сопряженных с обширным региональным контекстом. Наконец, возникло сомнение в принципиальной возможности реализации «национальной политики» как таковой…

Несмотря на драматизм состояния, у страны есть шанс удержаться в русле актуальной динамики. Равно как явственна угроза увязнуть в социальной и политической автаркии, пережив при этом de facto слабо контролируемую ползучую «конфедерализацию».

Момент, на первый взгляд, благоприятствует повороту в обустройстве и адаптации холмистого пейзажа Русского мира. Именно сегодня – так уж легли карты в глобальном казино – интересы основных игроков на планете дают определенную свободу маневра России.

Соединенные Штаты, занятые установлением контроля (управления) над ситуацией на Большом Ближнем Востоке и нуждаясь в поддержке, предоставляют Москве бо’льшую свободу действий на постсоветском пространстве. Причем, как в европейской, так и в азиатской частях.

Европа, испытав форсаж интеграционных механизмов и пережив объемную реконфигурацию, занята перевариванием собранного под эгидой ЕС интернационала: в чем-то схожих, но все же разнородных политических и культурных организмов. Она производит на свет новую историческую субъектность, однако ощутив колебания почвы, явно не склонна расширять реестр участников процесса.

События, произошедшие в центрально-азиатском и кавказском регионах, также указывают на возможность серьезных подвижек.

И все-таки главный, повисающий в воздухе вопрос – в наличии выраженной субъектности, воли, отчетливой заинтересованности в конструировании сложного сообщества. А также в отыскании перспективной формулы политического творчества, социальной гармонии, культурного со-гласия. Равно как в ее умном, умелом воплощении.

Но какую историческую инициативу способна выдвинуть сегодня Россия? Какой дар может предложить она соседям – помимо энергоносителей – который послужил бы стимулом для амбициозной реконструкции?[2] Стал бы благородным идеалом, наполняющим стратегическим содержанием отношения сопредельных стран и народов? Что за сумма интересов и ценностей увлекла бы их на путь сотворения системы, сочетающей членов общей судьбой?

Наверное, это самый трудный вопрос. Неразрешимый ли? В настоящий момент – возможно. Между тем сюжеты и сценарии, обнаруживаемые в контексте Русского мира, рассчитаны не на сиюминутную перспективу. К тому же при отстраивании соборной архитектуры может быть использован разнообразный инструментарий: геополитический, геоэкономический, геокультурный. И, так сказать, «ретроспективно-дискурсивный», расширяющий пространство поиска, причем с асимметричным подходом к проблеме. То же относится к вариабельности конфигураций и многомерности смысловых разрешений.

Будучи хотя бы отчасти реализована, инициатива сетевой геометрии Русского мира продвинула бы и Россию, и часть сопредельной субэкумены в ту область практики, где сегодня обустраиваются такие социокультурные комплексы и политэкономические гиганты, как США, ЕС, Китай.

* * *

Концепция Русского мира неодномерна и неоднозначна. В этом – ее достоинство.

У данного подхода несколько регистров: от сугубо языкового прочтения концепта до стратегии выстраивания сложного взаимодействия исторически связанных с Россией стран, иных близлежащих государств и территорий, а также культурных сообществ и диаспоры.

Эта полифоничная установка нуждается в проблематизации, критически завися от избранных акцентов, интеллектуального мастерства, методов продвижения идеалов в окружающий мир.

Другой императив стратегического действа: внятное определение русской/российской идентичности, оригинального культурно-исторического кода, его осмысление и предъявление внутри страны и за рубежом.

Следующая составляющая – программа обновления и развития, не ограниченная научно-техническим, промышленным содержанием, позиционируемым сегодня как очередная модернизация России (не слишком удачное, но прижившееся определение). [3]

Наконец, трансляция детонирующих импульсов, найденных решений, перспективных образцов в семантике, учитывающей культурно-историческую специфику общества. [4]

Подобный подход не содержит ничего необычного. Опыт модернизации различных ареалов показал, что, к примеру, органичная (гомогенная) западноевропейская модернизация – т.е. процесс формирования общества Модернити, модифицировано исполненный и на американском континенте – существенно разнится от догоняющей, преимущественно технической, подчас симуляционной модернизации постколониального мира. [5]

Конечно, это предельные рамки феномена – его пограничье, лимитрофы. И, скажем, модернизация Китая, Индии, Ирана, арабских княжеств Персидского залива, прямо заявляющих о культурной автономии от западноевропейской кальки (что, впрочем, не означает отрицание последней, доказавшей эффективность феноменом глобализации), свидетельствует о возможности вариаций в схемах интенсивного развития. Все же оговоримся: используя и адаптируя не ими созданную технологическую и стратегическую новизну.

Та же проблема стоит перед вторым поколением центрально/восточно-европейских стран. И в еще большей степени – перед странами центрально-азиатского региона.

Наверное, стоит повторить: России, наряду с моральной реабилитацией, интеллектуальной / культурной реформацией, декриминализацией – а это, пожалуй, наиболее серьезная ее повестка, необходима сегодня исторически мотивированная концепция обновления и долгосрочная стратегия отношений с окружающим миром с учетом меняющейся в стране и на планете ситуации.

Причем – с использованием оригинального социокультурного кода, прочитанного на основе опознанной идентичности.

* * *

Итак, суммируя вышеизложенное, можно сказать, что речь идет о критическом моменте выбора Россией судьбы – пути в будущее, позитивность которого будет зависеть от следующих достижений:

·         успеха в поиске – с привлечением культурно-исторического наследия – оригинальной и яркой мелодии в постсовременном концерте стран и народов;

·         формулирования концепции полноценного обновления, эффективность которой была бы связана не только с активированным обстоятельствами инстинктом выживания, но также с удержанием/воспроизводством элитой и обществом критической массы представлений об идеалах, чести, национальном достоинстве;

·         разработки долгосрочного, реалистичного «большого проекта» трансформации внешней/внутренней политики применительно к новым условиям.

И умной прописи шагов-действий по воплощению национальной мечты.