Академик Некипелов: Россия сейчас чуть ли не главный защитник рыночных догм и либерализма

Правительство завершает подготовку к принятию федерального бюджета на 2017 год. По словам премьера, он непростой, а по отдельным позициям и весьма жёсткий. Это понятно. По сути уже два года Россия в состоянии экономического кризиса, усугубляемого внешними воздействиями. Как из него выходить? Своими соображениями и оценкой текущего момента с читателями журнала «РФ сегодня» поделился академик РАН, директор Московской школы экономики МГУ им. М.В.Ломоносова Александр Некипелов, который, к слову, в ноябре отмечает свое 65–летие.

 «Мы слишком задержались в рецессии»

– Александр Дмитриевич, вы видите какие–то достижения в российской экономике последних двух лет?

– Вижу. Более или менее стабилизировался курс рубля, он колеблется между 65 и 60 за доллар, сократился масштаб падения производства, хотя мы по–прежнему находимся в состоянии рецессии, сократилась инфляция. Это плюсы. Минусы очевидны. Снижение реального уровня жизни населения продолжается, нет перелома в инвестиционном процессе, в сложном положении банковская система. Высокие процентные ставки в значительной степени блокируют предоставление кредитов, в результате в нынешнем году величина предоставлявшихся практически равнялась сумме погашавшихся кредитов. Экономика живет в условиях крайне жестких ограничений.

– Они неизбежны или являются следствием ошибок Правительства?

– Разумеется, санкции и неблагоприятная конъюнктура мировых нефтяных цен негативно влияют на экономическое развитие. Но, честно говоря, я не разделяю оптимизма и высокой оценки проводившейся политики с отсылкой на то, что все–таки мы стали выходить из кризиса. Задача ведь не в том чтобы проверить способность рынка в конечном счете возвратиться в сбалансированное состояние. Принципиально важна и скорость этого процесса. Мы же с осени 2014 года в состоянии рецессии и только сейчас ожидаем начала выхода из нее. Это очень долгий срок. Он сопряжен с большими издержками для населения, наших производителей, экономики в целом. Мы отстаем по темпам роста от других стран, а значит, теряем позиции в мире.

Есть в макроэкономической теории такое понятие как гистерезис. Оно характеризует ситуацию, когда, казалось бы, краткосрочные сбои приводят к существенному ухудшению долгосрочной траектории развития. Наша экономика близка к попаданию в это незавидное положение.

И тут нельзя не вспомнить тяжелейшую ситуацию 1998 года, когда после дефолта в августе уже в декабре начался экономический рост, а через два месяца удалось полностью стабилизировать ситуацию на валютном рынке и ожидания экономических агентов. Сейчас мы уже потратили два года, а кризис не преодолен. Неизбежным ли было такое развитие событий? Думаю, что нет. Альтернатива была. Мы совершенно напрасно отказались от введения валютных ограничений по капитальным статьям платежного баланса, прежде всего на движение краткосрочного спекулятивного капитала. Наш собственный опыт выхода из дефолта тому порукой. Тогда бы не потребовалось повышать до небес уровень процентной ставки и экономика развивалась бы в более благоприятных условиях.

Сегодня даже МВФ не против валютных ограничений

– Рубль застабилизировался, тем не менее ряд экспертов пророчит снижение его курса к концу года на 10–15 пунктов. Это опять ударит по карману россиян.

– При нынешней денежно–кредитной политике колебания рубля неизбежны. Вот почему следует ввести валютные ограничения. Если сегодня начать просто снижать процентную ставку, то это – тут Центробанк прав – приведет к возобновлению оттока капитала из страны и повышению инфляции. Для предотвращения такого эффекта и нужны ограничения на спекулятивные потоки капитала. А ЦБ практически занял роль наблюдателя и ждет, когда ситуация стабилизируется. Пассивное ожидание требует в течение длительного времени держать процентную ставку на запредельном уровне. В результате не растут кредиты и нет инвестиций, что приводит к стагнации экономики. У бизнеса и руководителей предприятий очень депрессивные настроения. И никто не может поручиться, что не будет новых шоков. Каковы издержки такой политики? – вот важнейший вопрос. Но, похоже, что власти он не очень интересует.

– Может, дело в том, что валютные ограничения рассматриваются как антирыночная мера?

– И даже постыдно антирыночная, как некоторые считают. Но это не так. Сегодня даже МВФ придерживается на этот счет весьма сбалансированной позиции. Он не только не возражает против валютных ограничений, а отдельным странам, например, Украине, даже рекомендовал их ввести. Число государств, использующих те или иные формы валютных ограничений, в последние годы выросло. На них, в частности, активно опиралась при выходе из кризиса Исландия. А наш финансово–экономический блок как будто ставит натурный эксперимент: выйдет ли рынок в итоге на траекторию роста или нет? Ну, выйдет. Вопрос: сколько времени и какие издержки для этого потребуются?

– По поручению Президента РФ разрабатывается стратегия развития России после 2018 года, в которой активное участие принимает Центр стратегических разработок (ЦСР) Алексея Кудрина. Значит ли это, что руководство страны определилось с выбором экономической модели?

 – Сложно ответить. В рамках ЦСР ведется разработка, на мой взгляд, примерно того же самого подхода к управлению экономикой, который практикуется сегодня. У другой группы, Бориса Титова, иной подход, хотя, по моему мнению, страдающий несколько легковесным отношением к возможностям денежно–кредитной политики. В общем, можно подумать, что речь идет о конкуренции стратегий... Какие идеи поддержит руководство страны – увидим.

– Как экономическая политика сказывается на процессе импортозамещения?

– В АПК прогресс несомненный благодаря мерам господдержки. В условиях санкций и контрсанкций удалось избежать серьезных перебоев на продовольственном рынке. Да и в промышленности кое–где обесценившийся рубль помогает держаться на плаву. Но эти достижения в значительной степени нивелируются невозможностью доступа к кредитам, расширения производства даже при наличии рынка. Блокируются не только инвестиции, что очень плохо для будущего, но и доступ к оборотному капиталу.

Нефтегазовый сектор не виноват, что доходы используются неэффективно

– Вы сейчас не входите в состав Совета директоров «Роснефти», и я могу более свободно спросить: стоит ли еще сегодня в повестке проблема снятия России с нефтегазовой иглы?

– Мне не по душе это выражение. Об «игле» можно говорить только в том смысле, что высокие цены на нефть ввели в наркотический дурман наши власти. Задача диверсификации и модернизации российской экономики на вербальном уровне обозначена уже давно. К сожалению, результатов еще очень мало. В том числе и потому, что мы не использовали в «тучные» годы огромные доходы нефтегазового сектора для инвестиционных целей и создания современных производств. Мы предпочли держать основную их часть в резервах, которых, как теперь выяснилось, все равно не хватает. И пошел разговор, что надо было еще больше загонять в кубышку.

Эта логика ущербна. Резервы можно более или менее точно планировать, если бы имелись устойчивые закономерности динамики цен на нефтяном рынке, позволяющие определить, сколько закладывать в «подушку безопасности», когда они взлетают, и сколько тратить, когда они падают.

Но таких закономерностей нет, по крайней мере, их никому до сих пор не удалось обнаружить. Исходить же из того, что чем больше резервов, тем лучше, значит не осознавать, что формирование любых резервов сопровождается издержками. Ведь резервы – это средства, которые выводятся из хозяйственного оборота. Вот почему лучшая страховка от однобокой производственной структуры – ее диверсификация.

Сегодня ситуация вообще приобретает фантасмагорический разворот. Минфин вдруг заговорил о том, что он чуть ли не косвенным образом субсидирует нефтегазовую отрасль. И это при том, что, по данным самого министерства, из «нефтянки» изымается около 80 процентов всех средств. И при этом она еще рентабельна…

– Значит, надо радоваться тому, что в сентябре добыча нефти в России вышла на абсолютный исторический рекорд?

– В мировой нефтяной отрасли доминирует относительно небольшое количество крупных игроков, и конкуренция здесь имеет стратегический характер. Способность поддерживать в неблагоприятных условиях высокий уровень добычи, не уходя «в минус», является проявлением высокого уровня конкурентоспособности и важным сигналом другим участникам о необходимости договариваться в отношении масштабов производства.

Вот почему Минфину вместо обвинений ведущих отраслей нашей экономики в неэффективности стоило бы задуматься о более рациональном использовании доходов, которые они приносят, в том числе и сегодня, стране. Согласен с Президентом, что нефтегазовый ресурс очень важен и будет еще долгие годы востребован в энергетике. Что отнюдь не умаляет значимости ее нетрадиционных видов. Их надо развивать. Кстати, в них вкладываются и все крупные нефтяные компании, включая «Роснефть». В то же время нефть еще и ценное химическое сырье. Речь о взвешенном отношении к этому богатству, о том, чтобы использовать разумные методы и формы изъятия ренты.

На парламентских слушаниях в Госдуме депутаты правильно выразили сомнение по поводу нового варианта бюджетного правила, в соответствии с которым планируется существенно снизить цену на нефть, начиная с которой налоги направляются не в бюджет, а в резервный фонд. Это в точности то же самое, что предлагать формировать резервы зерна в периоды неурожаев.

Стоит ли сейчас усиленно бороться с государством в экономике?

– Вы одобряете проводимый сейчас налоговый маневр, связанный с заменой экспортных пошлин налогом на добычу полезных ископаемых?

– Мне не кажется проведение такого маневра в срочном порядке целесообразным. Смотрите, к чему это может привести. Экспортные пошлины – не только средство изъятия ренты, но еще и определенный клин между внешними и внутренними ценами на топливо. Убрав их, вы сразу увеличиваете стимулы для экспорта, и больше нефти пойдет на международный рынок. Меньше – на внутренний, где цены начнут расти, пока не сравняются с мировыми. Мы согласны на это?

Да, там предусмотрены некоторые компенсирующие меры по изменению акцизной политики и даже введению отрицательных акцизов для нефтепереработки. Но вопрос остается: готовы ли мы к повышению внутренних цен на нефть и нефтепродукты? Здесь не годится чисто бухгалтерский счет, основанный на сегодняшних уровнях поставок на внутренний рынок и на экспорт. Поэтому при осуществлении в пожарном порядке такой маневр может привести к снижению конкурентоспособности всей нашей промышленности, созданию на пустом месте проблем по обеспечению горючим посевной кампании и т.д. и т.п.

– Теперь о восприятии обществом ситуации в экономике. Недавно 2/3 радиослушателей одной популярной радиостанции на вопрос: «Чувствуют ли они страх приближения войны?», ответили «да». При этом они не верят, что она разразится, но считают, что пропаганда ее угрозы связана с нашим трудным экономическим положением. Можете прокомментировать?

– Внешнеполитическая ситуация очень неприятна, общество ощущает обусловленные ею риски. Другое дело: не Россия формировала внешние угрозы, она реагирует на них. Налицо, как мне кажется, парадокс. С одной стороны, на политическом уровне осознается необходимость консолидации общества, гармонизации внутренних интересов, и для этого много делается. С другой – настойчиво сохраняется необычное даже для остального мира трепетное отношение к рыночным догмам. Впечатление, что мы сейчас, по крайней мере на словах, едва ли не главные защитники идеалов совершенной рыночной экономики и безграничного либерализма.

Доходы консолидированного бюджета снизились до 30 процентов ВВП. Это ниже чем в среднем по Организации экономического сотрудничества и развития (ОЭСР), значительно меньше, чем во Франции, Норвегии и многих других развитых странах. При этом идейная борьба с экономически активным государством сопровождается не менее энергичным использованием механизмов ручного управления. На мой взгляд, нужно быть большим оптимистом, чтобы считать такое положение дел разумным.

Экономфак – супермаркет, а МШЭ – бутик

– Минфин обещает уже в этом году подавить инфляцию до 5,5 процента. Вы не считаете это успехом?

– Ее можно довести и до нуля. Дело в том, какие при этом процессы будут происходить в реальной экономике. Ведь даже с позиции уменьшения дефицита бюджета не очень выгодно сильно усердствовать в снижении инфляции и героически приводить ее из двузначной цифры к 5,5 процента. Создаются дополнительные проблемы для федерального бюджета, что подталкивает к сокращению госрасходов, в том числе и инвестиционных. В итоге страдает экономика.

– Есть надежда, что выпускники возглавляемой вами Московской школы экономики смогут обеспечить устойчивое развитие нашей страны? Кстати, не дублирует ли она «старый» Экономический факультет МГУ?

– Я сам его оканчивал, чем очень горжусь. Экономфак – это как большой современный универмаг, а мы – маленький бутик со специализацией в области экономической теории и финансовой стратегии. У нас всего около 500 студентов и аспирантов. Бюджетных денег нет, поэтому обучение в МШЭ платное. Минус в том, что отрезается часть способных ребят, родители которых не могут финансировать их учебу. Навык брать образовательные кредиты в нашем обществе пока не сложился. Ситуация лишь отчасти смягчается тем, что наиболее успешные студенты получают гранты по результатам каждой экзаменационной сессии. С другой стороны, мы зарабатываем деньги, что позволяет привлекать лучших специалистов, в том числе зарубежных, для преподавания. Неоценимую поддержку оказывают Школе попечители.

Наша цель – дать ребятам представление о различных подходах, существующих в современной экономической науке. Мы никому ничего не навязываем. Наша задача в том, чтобы выпускники Школы хорошо разбирались в причинах как ценностного, так и позитивного характера, в силу которых разные ученые по–разному оценивают одни и те же результаты. Выбор же им предстоит делать самим.

Что касается собственного мировоззрения, то в моей системе ценностей высокие позиции занимают идеи солидарности, сотрудничества, общественного благосостояния. Разумеется, мои экономические воззрения на протяжении жизни корректировались. И до сих пор я стараюсь учиться и познавать новое, поверяя его реалиями. Главное, чтобы ценностные предпочтения не мешали объективности в анализе экономических процессов.

Беседу вела Людмила Глазкова