В Украине рождается нация

Виктория Ивлева, российсий фотожурналист и корреспондент недавно издала книгу о постмайданной Украине, а сейчас работает над новым изданием и тоже по украинской тематике. Известный журналист пишущий об Украине с сочувствием и любовью в теперешней России, это даже не редкость, это явление.
Ивлева дала большое интервью изданию Bird In Flight. Интервью очень честное и очень женское, я сильно его урезал, оно для моего журнала несколько неформат. Но очень инетересно.
И я искренне хочу поблагодарить thomas_brute, который обратил мое внимание на это интервью, которое я считаю замечательным. 

Над чем работаешь в этот раз?
Последние два года, находясь в Украине, я очень долго пыталась найти какой-то фотографический символ всего того состояния, в котором пребывает страна. Всего этого идеологического разворота, этого объединения людей ради любви к своей стране, по сути, появления новой нации. В общем, очень долго думала, пока в конце концов не сообразила, что это роды. Роды тяжёлые, с кровью, с кесаревым сечением; возможно, с болью, со страхом, но заканчивающиеся, как и большинство родов, прекрасным результатом — рождением ребёнка. Пусть он сперва маленький, красненький, со сморщенными ручонками, но есть надежда, что из одного из этих детей когда-нибудь вырастет Тарас или Александр Сергеевич или ещё кто-нибудь хороший.
Так появился проект «Рождение Украины», будущая фотовыставка. В его рамках я езжу по всем областным центрам и снимаю портреты рожениц и только что родившихся детей.


В больницах?
В роддомах и перинатальных центрах. Дорога к этому, конечно, была непростой.
Но я получила письмо Татьяны Коломийченко, секретаря ассоциации акушеров-гинекологов Украины. Она мне пишет: «Здравствуйте, мы с вами познакомились на съезде. Простите, если я тогда с вами холодно общалась, но я почитала ваш Facebook и готова помогать во всём». Теперь Татьяна делает для меня какие-то невероятные вещи: предварительно обзванивает все города, куда я еду, обо всём договаривается. В результате получается замечательно.

Я объехала уже девять городов: восток, юг и центр. Чтобы показать непрерывность всего этого процесса, приходится снимать в режиме «один день — один город». Короче говоря, ночую или в поезде, или в роддоме.

Ты достаточно давно работаешь в Украине. Почему, на твой взгляд, рождение происходит именно сейчас, а не в 1991 году, не с началом перестройки или после того же Чернобыля?
Так получилось, что только сейчас, пройдя через этот конфликт, через кровь, Украина обретает новое качество. Ведь вам очень повезло: за почти 25 лет независимости Украина не знала запаха крови, не пережила ни одного внутреннего конфликта, в отличие от других советских республик.

Только через кровь произошло некое очищение, отсечение от себя прошлого, выход из этого коммунистического бушлатика. А ещё за 25 лет у вас выросло новое поколение людей, которое не умеет боятся. А те, кто умел, кто постарше, те позабыли. Всё-таки у вас была очень тихая страна.

Тебе не кажется, что весь этот процесс декоммунизации, дерусификации, запущенный у нас сверху с таким напором, заново приучит людей бояться?
Я бы обобщила эти процессы как десоветизацию. Нет дерусификации как таковой, просто Россия семимильными шагами идёт в Советский Союз, хотя понятно, что дважды в одну реку войти нельзя.


Смотри, во всех украинских роддомах, где я работаю последние недели, знали, что я из России, но ни один человек не сказал ни одного дурного слова на этот счёт. В роддоме в Днепропетровске ко мне подошла женщина-врач и спросила: «Вы из России? А вы знаете, что это вы начали войну, вы на нас напали?» Я немного обалдела от такого натиска и посоветовала ей сменить тон. Чуть позже ко мне подошла другая сотрудница роддома и говорит: «Извините её, она беженка из Горловки, у неё дом разрушен, мы тут её как можем стараемся поддержать». И тут меня захлестнул такой стыд, что, когда она вернулась, я кинулась к ней просить прощения. Короче, разревелись мы с ней вместе.

В общем, я не вижу здесь отторжения всего русского, не вижу того, что люди перестали читать Толстого или не пойдут на русский фильм, потому что он русский. Есть какое-то количество маргиналов, но это нормально, когда в обществе много разных мнений. Главное, чтобы фашистские взгляды не доминировали, а они здесь не доминируют, как и антирусские.

Книга оказалась востребованной в России? Захотели ли у тебя в стране читать материалы, написанные независимым журналистом вне рамок существующей борьбы пропаганд?
Мы напечатали всего тысячу экземпляров — не самый большой тираж, особенно для 140-миллионной страны. Но сам факт того, что в России сейчас выходит книга, написанная без всего этого политического противостояния, написанная человеком, который проехал по Украине и написал о том, что видит, глядя направо-налево, меня этот факт очень греет. Это такой даже не политический, а нравственный жест.

И вот сейчас половина тиража продана, хотя не прошло и трёх месяцев. Другой вопрос — в том, кто её покупает. А покупают её люди, которые и так смотрят со мной в одну сторону. И это всегда проблема — как достучаться до противоположной стороны. До тех, кто, несмотря на другие взгляды, способен не матом крыть, а разговаривать.

Возможно, они настолько наивны, что верят пропаганде. Потому что, когда пытаешься с ними говорить, задавать простой вопрос: «А вы стали счастливее из-за этой войны?» — не находишь никого, кто бы стал. И я даже думаю, что тот, кто эту войну затеял, счастливее не стал. Вот тут приходит понимание, что, может быть, не войну надо было начинать, а своей страной заняться.
Но как достучаться до этих людей? Как сделать так, чтобы до них дошла книжка, мне непонятно. Это просто невозможно в условиях тотальной несвободы. Я не могу взять свои книги и прийти в казарму к солдатам, что-то им рассказывать. Не могу прийти в больницу и сказать: «Граждане врачи, давайте я вам книжку почитаю».

Вот этот «страх заранее» — он, на твой взгляд, преодолим?
Конечно. Он растёт из Советского Союза, где все мы жили в страхе. Но уже через два года после начала перестройки страну было не узнать. Когда ходишь всю жизнь на четвереньках, а тебе потом кто-то говорит встать во весь рост, то сперва действительно неудобно. Но потом оказывается, что это естественно. Так и быть свободным — естественно для человека.

Работая на Востоке с харьковскими волонтёрами, ты видела это преодоление?
Нет, там было совсем другое. Мы занимались эвакуацией людей, а когда спасаешь человеку жизнь, совсем не думаешь о политике, есть вещи поважнее.