Падение рождаемости, кризис семьи и неизбежность депопуляции в Европе в первой половине XXI века (со

Анатолий Антонов — главный редактор журнала «Демографические исследования» (профессор, доктор философских наук, зав. кафедрой социологии семьи и демографии социологического факультета МГУ им. М. В. Ломоносова).

Перед своим повсеместным падением в ХIХ в., уровень рождаемости в Европе был достаточно высоким, чтобы превышать уровень смертности и надежно обеспечивать тот прирост населения, который послужил основой бурного развития рыночно-индустриального капитализма. Этот рост населения Европы никогда не рассматривался в качестве угрозы благоденствию человеческого рода [1], не именовался «перенаселенностью» или «демографическим взрывом», хотя в различных концепциях мальтузианского толка связывался с ростом бедных слоев населения. Слишком очевидной была связь между благотворностью урбанизма-индустриализма, ориентацией капитализма на массовость продуктов промышленного производства и, тем самым, на массовое общество.

Вплоть до ХХ столетия капитализм умело и безвозмездно пользовался системой ценностей и социокультурных норм, в том числе норм многодетной семьи, созданных тысячелетиями фамилистической цивилизации. В этом жизненно важном наследии, так сказать моральном капитале прошлых эпох, обнаружилась невероятная живучесть.

Вопреки практике капиталистических отношений, имевшей вовсе не нравственную окраску, мощь фамилизма (семейного альтруизма) казалась неисчерпаемой. Поэтому даже в экономических теориях капиталистического производства приток рабочей силы принимался в качестве извечной переменной — невозможно было усомниться в том, что он когда-нибудь иссякнет. Забота об этом притоке, необходимость создания какого-то социального регулятора, способного обеспечить приток людских ресурсов, необходимый для развития производства, находилась как бы вне науки и не могла стать ни научной, ни тем более социальной проблемой.

И это не удивительно в условиях роста населения и постоянства коэффициентов рождаемости. Так в 1800—1880 гг. в Европе рождаемость оставалась в пределах 38 рождений на 1000 населения и лишь в последней четверти Х1Х в. начинается сокращение рождаемости, хотя в отдельных странах оно наблюдалось раньше- в Финляндии с середины (с 45,3‰ до 33,1‰), а во Франции — с конца ХVIII в. (с 33‰ до 21,6‰). В 50-е годы ХIХ в. на 21% сократилась рождаемость в Швеции, на 10% в Испании в 60-е годы, а в 70-е годы в Англии ( на 21,2%), в Германии, Венгрии, Голландии, Бельгии и Италии на 13%, в Австрии, Дании, Швейцарии — на 10%. [2]

В первой половине ХХ века рождаемость в Европе сократилась с 32,5‰ в 1900 г. до 20‰ к 1940 гг., причем в западно-европейских странах до 14—15‰ (ниже всего в Австрии 13,3‰ и Швеции 14,2‰), до 16—18‰ в Центральной Европе, и до 25—27‰ в Восточной и Южной Европе. [3]

При этом до начала 1960-х гг. снижение происходило за счет неполной реализации имевшейся тогда еще у населения потребности в 3 и более детях и, следовательно, было подвержено колебаниям коэффициентов рождаемости под воздействием экономических обстоятельств и условий жизни семей.

Послевоенный «бэби-бум» в конце 40-х и в 50-е годы обусловлен более полной реализацией имевшейся потребности в 3—4 детях, но ни в коей мере «ростом» потребности в детях. Соединение супружеских пар, создание новых браков и постепенный рост уровня жизни способствовали полноте удовлетворения тогдашней потребности в детях, которая вместе с тем медленно, но все же продолжала ослабляться.

Трудно определить сроки распространения того или иного типа потребности в детях (т.к. не было прямых и даже косвенных ее измерений в демографии), но в первой четверти ХХ столетия в Европе (если судить по суммарным коэффициентам рождаемости) продолжает ослабляться потребность в многодетности семьи до своей минимальной границы (до 5 детей).

В 30—40-е годы Вторая мировая война блокирует полное удовлетворение потребности в детях, поэтому закрепление практики вынужденной малодетности приводит постепенно к преобладанию в населении потребности в среднедетной семье (в трех — четырех детях) и потребность в многодетности сходит с исторической сцены в качестве ведущей потребности европейцев.

Процесс исторического отмирания многодетной семьи, т.е. социальных норм многодетности и потребности семьи в 5 и более детях, анализируемый в теории репродуктивного поведения с позиций научной школы фамилизма и пронатализма, однажды начавшись и, будучи связан с развалом системы социокультурных норм высокой рождаемости (отменой табу на контрацепцию, на искусственные аборты и т.п. [4]), имеет тенденцию к полному отказу от брака, семейности и деторождения.

Строго говоря, можно констатировать лишь сформированную тысячелетиями потребность в многодетности и отмирание ее, ведущее к сокращению рождаемости вплоть до бездетности.

Отсюда, в процессе падения рождаемости, в науке конвенциально или условно фиксируются те или иные стадии этого падения, связанные с условными же фазами ослабления репродуктивных норм и потребности в детях.

Следовательно, точное определение периодов среднедетности и малодетности (и внутри этих типов детности еще каких-то более дробных этапов) возможно и чем-то даже удобно, но принципиального значения не имеет. Среднедетность и малодетность, однодетность и бездетность — все это условные отметки общего процесса исторического отмирания многодетности, стремящегося к полной бездетности.

Поэтому бессмысленно говорить о каком-либо «переходе» от «высокой» к «низкой» рождаемости, от «многодетности» к «малодетности», от «традиционной» семьи к «современной» и т.п. — нет никакого «перехода» к чему-то низшему или высшему, к чему-то определенному в своей автономности, а есть просто процесс разрушения старой системы социальных норм. И в ходе этого разрушения или регресса можно лишь условно констатировать какие-то этапы, фазы, стадии, уровни. [5]

И если общество захочет, то посредством своих инструментов воздействия (с помощью науки и политики) может добиться торможения кризиса семьи и рождаемости на приемлемом для себя (но искусственно поддерживаемом!) уровне. И оно обязательно добьется этого рано или поздно.

Терминология «перехода», увы, создает иллюзию устремленности истории к какому-то финальному событию или явлению, венчающему собой смену промежуточных этапов. Напротив, терминология кризиса нормативной системы фамилизма привлекает внимание к тому, что нет никаких барьеров на пути этого разрушения, кроме специальной политики противодействия, нацеленной на распространение семей с 3—4 детьми, чтобы избежать депопуляции, например.

Разумеется, вся сложность проблемы в отсутствии стремления у общества и государства к проведению политики поощрения среднедетности, что является прямым следствием массового распространения малодетности, малодетного стиля жизни. В качестве новой реальности сформировавшийся малодетный образ мыслей создает почву для возникновения житейских и научных концепций антирождаемости.

Во второй половине ХХ века начинается отказ от среднедетной семьи, от потребности семьи в 3—4 детях, но измерить непосредственно этот процесс в 50—60 гг. еще не удается. Однако о масштабах распространения нового типа потребности семьи в 2 детях (или точнее — дальнейшего отмирания норм многодетности) можно судить по степени реализации социально-биологического потенциала рождаемости. Согласно  В. А. Борисову, в европейских странах в 60-е годы реализация гипотетического минимума естественной рождаемости — ГМЕР — (при отсутствии практики контрацепции и бортов) понизилась до 40%.

Можно предположить, что в конце ХIХ — начале ХХ века она была намного выше и составляла где-то 60—70% (если потенциал рождаемости где-то 55—60‰, а общий коэффициент в среднем 38‰, то степень реализации ГМЕР равна 63%). [6]

Следует отметить, что в 70-е годы реализация ГМЕР в Европе понизилась до 30%, а в конце 90-х гг. составила лишь 20%, т.е. чем меньше реализация ГМЕР, тем больше практика контрацепции и абортов, а это бывает, когда ослабляется и без того низкая потребность в детях.

По суммарным коэффициентам рождаемости 60-х и 70-х гг. можно видеть размах распространения потребности в малодетной семье во многих европейских странах. К примеру, в Австрии снижение с величины 2,79 до 1,91, в Англии с 2,66 до 2,03, в Бельгии с 2,53 до2,08, в Дании с 2,54 до 1,92, в Финляндии с 2,71 до 1,59, в Швеции с 2,17 до 1,89. Это снижение опускается ниже границы простого воспроизводства населения — 2,1 детей на одну женщину за всю жизнь.

В 80-е и 90-е годы отсутствие специальной политики, направленной на укрепление семьи с несколькими детьми, на повышение ценности семейного образа жизни вело к дальнейшему кризису ценности семьи, к ослаблению мотивов брака, к увеличению сожительств и росту разводов, что связано с резким увеличением однодетности семей.

Ну, а к какому итогу это все в конечном счете привело, можно судить по данным о суммарных коэффициентах в Европе в 1993—2004 гг., которые отражают латентное действие падающих установок на число детей и снижающейся потребности семьи и личности в детях.

Средняя величина суммарного коэффициента по 15 странам Евросоюза составила соответственно 1,47—1,52, по 25 странам ЕС 1,52—1,50 ребенка, т.е. почти на 0,5 ребенка меньше, чем в 70-е годы (в среднем снижение на 0,25 детей за декаду). Ниже всего эти коэффициенты в 1993 г. были в Италии 1,25, в Испании 1,27, в Германии 1,28 и в Греции 1,34; в 2004 г. — в Словении 1,22, Польше и Чехии 1,23. Латвии 1,24, Словакии 1,25, Литве 1,26, Венгрии 1,28, в Румынии, Болгарии и Греции — 1,29. [7]

Разумеется, более точную картину падения рождаемости дают данные социологических измерений репродуктивных установок, но подобная информация имеется не во всех странах. Представляет также интерес сопоставление динамики установок детности и потребности в детях со снижением суммарных коэффициентов рождаемости.

Но вначале несколько цифр по ЕС. Численность населения Европейского Союза на 1 января 2003 г. составила для ЕС-15  378,5 млн. чел. (для ЕС-25 453 млн. чел.), причем естественный прирост 0,8 чел. на 1000 населения в год едва превышал границу депопуляции (из 15 стран в трех наблюдалась убыль населения, а в 5 странах соотношение между рождаемостью и смертностью было близким к их балансу). Расширение ЕС за счет в основном стран Восточной Европы (естественный прирост в них отрицательный — –1,1 чел. по 10 странам) привело к уменьшению этого прироста для 25 стран до 0,5 чел. [8]

По всем странам Европы картина такая же кризисная, как и по странам ЕС: в Северной и в Западной Европе число рождений на 1000 населения 11, а смертей — 10, тогда как в Южной Европе эти цифры, соответственно, 10 и 9, а в Восточной Европе 9 и 14 (здесь из 10 стран лишь в Польше прирост положительный). [9]

Коэффициент суммарной рождаемости показывает, как далеко зашло падение рождаемости — в Восточной Европе это 1,2 рождения на одну женщину (на 0,9 меньше границы замещения поколений), в Южной Европе — 1,3. В Северной и Западной Европе положение чуть лучше — 1,6 рождений, но динамика этого коэффициента такова, что в ближайшие годы (если учитывать данные социологических исследований репродуктивного поведения семьи и личности) число рождений будет продолжать снижаться.

Однако, при составлении прогнозов численности населения и рождаемости демографами в т.ч. экспертами ООН, социологические данные о тенденции снижении потребности семьи в детях и репродуктивных установок не принимаются во внимание. Темпы снижения прогнозируемых установок на число детей и рождаемости в Европе занижаются (см. таблицу 1).

Таблица 1 Коэффициенты суммарной рождаемости для ЕС-15 в прогнозе ООН 2002 года на период 2005—2050,
World Population Prospects: The 2002 Revision. Medium variant

Составители подобных прогнозов без объяснения причин для всех европейских стран надеются на рост суммарного коэффициента до величины 1,85. По-видимому, предполагается, что мотивы рождения детей будут «само собой» усиливаться, а число детей в семье будет колебаться на уровне двух детей, в зависимости от степени реализации как бы остающейся неизменной потребности семьи в двух детях. Это предположение требует специальной аргументации и должно подтверждаться результатами социологических исследований.

Если рассмотреть динамику коэффициента суммарной рождаемости, то окажется, что с начала ХХ в. до 2000 г. число рождений в странах ЕС неуклонно уменьшалось с 3,5—5 рождений до 1,3—2,0 как в «условных» поколениях, так и в «реальных» когортах женщин 1941—1950 гг.  — 1961—1965 годов рождения.

Итоговое число рождений поколения женщин 1965 года рождения к возрасту 50 лет составило по предварительным оценкам в Ирландии 2,21, США 2,03, Франции 1,99, Венгрии и Швеции 1,96, Чехии 1,92, Дании 1,91, Финляндии 1,90, Англии и Уэльсе 1,86, Португалии 1,83, Нидерландах 1,76, Греции 1,73, в Швейцарии и России 1,65, Испании 1,63, Австрии 1,61, Италии 1,52, Германии 1.51. [10]

Особенно заметное падение числа рождений на одну женщину наблюдается с 1970 по 1999 г., в основном за счет ослабления потребности в детях у матерей до 25 лет. В новых возрастных и брачных поколениях число рождений сокращается под влиянием снижения репродуктивных установок, о чем косвенно можно судить по уменьшению доли рождений с 3 и более детьми.

Например, в Италии к 40 годам матери 1917 года рождения на момент исследования 1988 г. имели наибольший процент рождения третьих и выше детей-42%, около 33—35% было у матерей 1922, 1927, 1932 и 1937 годов рождения, 28% — у когорты 1942 г., 23% (по предварительной оценке) — у матерей 1957 г. рождения.

В Испании в возрасте 35—39 лет у матерей 1955—60 гг. рождения было в 1998 г. 21,5% рождений 3 и более детей, в Австрии этот процент составил 19,2. [11]

Но заметнее всего процесс угасания потребности в 3 и более детях при разложении суммарной рождаемости по порядку рождения. К примеру, при 2,0 рождений на женщину в США (в 1996—1999 гг.) 0,5 приходилось на рождение 3 и более детей, 0,7 — двоих детей и 0,8 — одного ребенка.

В Финляндии при коэффициенте 1,7 эти цифры, соответственно, были 0,4/0,6/0,7, в Нидерландах — 0,3/0,6/0,8, в Японии — 0,2/0,5/0,6, в России — 0,1/0,4/0,7, в Испании — 0,1/0,4/0,6. [12]

Уменьшается также доля и вторых рождений, тогда как преобладает доля первых рождений, что конкретно указывает на массовое распространение потребности в одном ребенке.

Снижение суммарной рождаемости повторяет снижение идеального размера семьи, выявляемого при опросе населения («сколько лучше всего иметь детей в семье»).

Так, в Италии, Великобритании и Франции с 1950 по 1979 гг. среднее идеальное число детей сократилось, соответственно, с 2,8/2,8/2,9 до 2,1/2,3/2,5, что привело к снижению рождений в этот период с 2,5/2,7/3,0 до 1,7/1,9/1,9.

В 1979 г. превышение идеального числа над числом рождений на женщину составило [13] :

• в Ирландии — 0,12 (3,62/3,50);
• в Дании — 0,70 (2,31/1,61);
• в Нидерландах — 0,73 (2,29/1,56);
• в Бельгии — 0,46(2,15/1,69);
• в Германии —0,57 (1,95/1,38).

Таким образом, фактическое число детей всегда меньше идеального числа детей и поэтому о будущей динамике рождаемости можно судить по репродуктивным ориентациям молодых возрастных и брачных когорт.

Cреднее идеальное число детей по 9 странам Европы составило у женщин 55 лет и старше — 2,40, а в возрасте 15—24 лет — 2,13 (соответственно, у мужчин — 2,27 и 2,18). [14]

Спустя 20 лет средние величины идеального числа понизились: среднее число по 15 странам ЕС составило в 2001 г. 2,14 (см. рис. 1), а в Германии и Австрии достигло сенсационной величины — 1,7. При этом заметно снижение среднего идеального числа у младших когорт женщин по возрасту 15—34 лет (см. рис. 2).

Еще отчетливее эта тенденция выражена по ожидаемому числу детей («сколько всего детей вы собираетесь иметь?»). Особенно хорошо это видно на примере Австрии, где женщины 15—34 лет собираются иметь менее 1,5 детей, что обещает дальнейшее сокращение рождаемости (см. рис. 3).

Рисунок 1. Идеальное число детей по опросам женщин в возрасте от 20 до 34 лет в странах ЕС-15.

Рисунки 2 и 3. Идеальное (2) и ожидаемое (3) число детей для женщин 20—34 лет
(сплошная линия — данные по ЕС-15, пунктирная — по Австрии).

В одном из опросов 1996 года (участвовало 4 564 чел.) в среднем по выборке ожидали иметь двух детей — 51,4%, трех и более — 21,3%. Среди бездетных собирались иметь одного и меньше — 43,8%, двоих детей — 43,8%, трех и более — 12,5%. Среди имеющих уже одного ребенка собирались обзавестись вторым — 43%, тремя и более детьми — 10,2% .

Женщины с двумя детьми ориентированы на рождение трех и более детей сильнее всего — 14%, а уже имеющие троих детей в наименьшей степени собираются заводить еще детей — 8,8%.

Таким образом, установки на двоих детей среди однодетных на 8,4% меньше, чем по всей выборке, а на троих и более детей среди двухдетных — почти в 2 раза меньше. [15]

Греция представляет собой страну, где стабильный уровень рождаемости 2,3 рождений (на одну женщину за весь репродуктивный период) сохранялся на протяжении 1960—1980 гг. и где он стал быстро снижаться в 80—90 гг. до величины 1,32 в 1997 г. В ряде национальных опросов было установлено, что ожидаемое всего число детей составило 2,29, а идеальное — 2,70.

Ориентация на двухдетную модель семьи была подтверждена при опросе 3 049 женщин и 1 026 мужчин 18—50 лет в 1999 г., причем ожидаемое число 2,3 характерно для большинства возрастных когорт (в среднем по выборке женщин хотят одного и меньше 10,9%, двоих 51,8%, троих и более 32,6%).

При этом среди бездетных женщин и мужчин половина ориентирована на двоих детей, пятая часть — на трех и более, 7% — на одного и менее. Среди однодетных женщин 34,5% не хочет больше детей, среди женщин и мужчин с двумя детьми 77% женщин и 64% мужчин полностью уже удовлетворили свою потребность в детях.

Из всех социально-экономических факторов (дохода, образования, разделения труда, урбанизации) сильнее всего оказывает воздействие на неполную реализацию ожидаемого числа именно занятость женщин. Позитивно влияет на совпадение фактического числа с ожидаемым наличие отдельных комнат для каждого члена семьи, доход семьи, ожидаемое число детей при вступлении в брак и фактическое число детей у матери респондентки и у матери ее мужа. [16]

В 1997 г. было проведено изучение устойчивости репродуктивных ориентаций и степени их реализации. В этих целях из национального опроса 1924 замужних женщин 15—44 лет (1983 г.) отобрали для повторного интервью 507 женщин в Великом Афинском регионе.

Ожидаемое число в 1983 г. было 2,20, а фактическое через 15 лет — 2,02.

В 1983 г. не собирались иметь никаких рождений 60,2%, а не имели их в 1997 г. 68,8% т.е. на 8,6% больше; хотели родить еще одного 22,3%, а родили 21,9% т.е. на 0,4 % меньше; собирались родить двоих 7,3%, а родили 7,7% т.е. на 0,4% больше; наконец, намеревались родить трех и более детей 2,8%, а родили 0,5%.

Таким образом, если суммировать эти цифры, окажется, что родили меньше, чем собирались 2,3% и отказались от рождений вообще на 8,6% больше, чем намеревались, т.е. 10,9% респондентов неполностью реализовали свою потребность в детях (по разным причинам — из-за снижения плодовитости при увеличении возраста, несовпадения потребности индивида и семьи в детях, и др.).

Интересно, что через 15 лет у этих женщин, не удовлетворивших свою потребность в детях, как было показано выше, вместе с тем, идеальное число изменилось, причем считающих идеальным 3 и более детей стало на 10,5% больше, а считающих идеальным 2 и менее детей стало меньше на 15,1%.

Общеизвестен факт обратной связи между числом рождений в семье и показателями социального положения, профессии, образования, дохода и т.д. Это означает, что сохранение в будущем современных тенденций к улучшению условий и образа жизни, к росту образования, профессиональной занятости женщин, благосостояния личности и семьи, к распространению двух — карьерных семей и т.п. будет и далее вести — через изменение жизненных ценностей — к дальнейшему уменьшению потребности семьи и личности в детях, к нестабильности семьи, разводам, уменьшению доли 2-х и более детей и прочим кризисным явлениям.

Социологические исследования репродуктивного поведения (по новым методам измерения ценностей, установок и мотивов рождения детей) в 1970—80-х гг., проведенные под научным руководством автора в 15 республиках бывшего СССР (часть которых вошла в число 25 стран ЕС) показали, что с увеличением социального статуса, дохода и образования, с распространением профессиональной занятости женщин резко увеличивается уровень притязаний личности на индивидуальные достижения и успех в личной карьере.

Другими словами, рост внесемейных ориентаций в связи с падением ценности семьи и детей заставляет оценить любое изменение условий жизни и жизненного цикла семьи как неприемлемое для рождения ребенка.

Поэтому, сокращение числа детей в семье и рождаемости объясняется не финансовыми и жилищными трудностями, а девальвацией самого семейного образа жизни, непопулярностью фамилизма как стиля поведения в обществе, антиценностью материнства и отцовства.

Крах этих общечеловеческих ценностей, которые обеспечивают существование человечества в истории, смену и преемственность поколений собственно говоря объясняет причину отмирания, элиминирования потребности в детях, сначала на рубеже 19—20 столетий — потребности в 5 и более детях, потом в середине 20 века — потребности в 3—4 детях, и в конце 20 века — начало исчезновения потребности в двух детях. [17]

Если ценность семьи и детей будет признана приоритетной в европейских странах, тогда крах рождаемости и семейного образа жизни в современном обществе можно будет остановить. В противном случае, т.е. без ограничения индивидуалистических ценностей в социальной системе, институт семьи будет деградировать, ведя к дальнейшему устранению с исторической сцены полной семьи с несколькими детьми, и к распространению внесемейных форм супружества и партнерства на фоне роста разводов, однодетных сожительств, матерей-одиночек и т.п.

В социологических исследованиях репродуктивного поведения личности и семьи, осуществленных фамилистической школой российских социологов и демографов в 1970—2006 гг. (см. работы В. А. Борисова, В. Н. Архангельского, А. И. Кузьмина, О. Л. Лебедь, В. М. Медкова, А. В. Носковой, А. Б. Синельникова и др.) раскрыт социально-психологический механизм уменьшения среднего числа детей в семье и, тем самым, суммарного коэффициента рождаемости.

Результаты этих исследований убеждают в том, что без просемейной направленности всей системы жизненных ценностей личности любые ситуации в семье будут оцениваться как неприемлемые для полной реализации имеющегося уровня потребности в детях. Причем, среди групп с высокими уровнями жизни и образования негативное влияние внесемейных ориентаций перекрывает улучшение возможности полностью реализовать имеющуюся потребность (сегодня это пока еще потребность в двух детях).

Например, в исследовании 1978 года удалось выявить около 7,4% двухдетных москвичек, которые полностью не удовлетворили свою потребность в детях и хотели еще ребенка (при этом полностью удовлетворенных двухдетной моделью семьи было 59,4%, частично удовлетворенных —32,2%).

Через 4 года, в 1982 г., при повторном опросе 200 матерей (100 хотевших третьего ребенка и 100 — нет) обнаружилось, что из тех, кто хотел третьего независимо от условий, родили лишь 25%, а среди хотевших ребенка при определенных условиях реализовали свою репродуктивную установку лишь 6,7%.

В контрольной группе 100 чел., не желавших третьего ни при каких условиях, третий ребенок не родился ни у кого.

В общероссийском исследовании 2000 г. оказалось, что положение дел ухудшилось: среди двухдетных женщин хотели еще третьего ребенка лишь 5,1%. Это значит, что через 3—5 лет лишь у четвертой части их родится третий, а среди остальных можно ожидать рождение ребенка максимум среди 7% двухдетных женщин.

Измерение потребности в детях на основе техники «семантического дифференциала» (СД) и методики, предложенной автором [18],показало, что за прошедшие 25 лет между этими двумя исследованиями потребность в трехдетной семье стала слабее почти в 2 раза.

Величина СД, выражающая удалением от величины 0 (ноль) степень неприятия трехдетности, увеличилась почти в 2 раза.

В 1978 г. негативное отношение к третьему ребенку выражалось величиной 2,89, тогда как в 2000 г. — 5,03. Потребность в двухдетной семье стала слабее примерно в 20 раз:

• в 1978 г. СД = 0,64;
• в 2000г. СД = 5,38

Потребность в однодетной семье осталась прежней, едва усилившись: в 1978 г. — 4,48, в 2000г. — 4,27.

И, наконец, усилилась привлекательность бездетной семьи: в 1978 г. СД был близким к полюсу негативности — 11,74, а в 2000 г. СД оказался намного меньшим — 8,53.

Приведенные выше данные говорят о крахе потребности в полной семье с несколькими детьми — и не только в России, депопулирующей с 1992 года, но также и в Европе, где суммарные коэффициенты рождаемости и показатели ожидаемого числа детей аналогичны.

Это значит, что в ближайший период, 2007—2015 гг., по мере исчерпания демографического потенциала большинство европейских стран окажется в зоне «депопуляционного единства».

Без радикального изменения положения института семьи среди других институтов, без преобразования всей системы ценностей в обществе с индивида на семью, ситуация не улучшится.