Князь Мышкин — это мы. ч1

С главным редактором телеканала «Царьград ТВ» философом Александром Дугиным «Русская беседа» не собиралась делать интервью в классическом смысле этого слова. Мы оставляем наши вопросы лишь для того, чтобы обозначить опорные точки монолога Александра Гельевича. Читатель волен не соглашаться с тем, что сказано, свободен обидеться и, скорее всего, расстроится от прочитанного. Что ж, это всё равно лучше, чем не услышать то, что было сказано. 

Михаил Бударагин

Редактор проекта 
и автор интервью

Часть первая.

Здравствуй, Das Man

Русская Беседа: Мы в «Русской беседе» говорили с разными людьми, и всё время наши разговоры упираются в обывателя. В обывателя, который, с одной стороны, сейчас очень фрустрирован тем, что происходит, а с другой стороны – находится в ожидании чего-то, в страхе, в боязни. С одной стороны, мы обывателя бережём, с другой стороны, мы говорим ему: «Готовьтесь». Не так давно была годовщина со дня ухода от нас Юрия Мамлеева, который вскрывает историю, лежащую за пределами обывательского понимания, открывает другой мир. Как Вы полагаете, обыватель сейчас — это кто? Гегемон, орудие, средство?

Александр Дугин: Понятию обыденной жизни большое внимание уделяет Гуссерль. Он называет это «Lebenswelt». Это жизненный мир, который ограничен конкретными горизонтами. И в этом жизненном мире существует своя собственная логика. Гуссерль показывает, что структуры этого «Lebenswelt» составляют специфику интенциональной феноменологии. То есть человек воспринимает то, что попадает в «Lebenswelt», трактует это в соответствии с определёнными установками: самое главное отличие «Lebenswelt» от просто мира состоит в том, что первый никогда не поддаётся никакой верификации, он существует вне научного логического или философского анализа. 

То есть он основан на абсолютном, фундаментальном и априорном доверии. И к данным своего личного опыта, и к данным своей собственной интерпретационной модели. Есть полная уверенность в том, что другой понимает всё точно так же, так же видит и слышит. Шюц, его последователь, основал на этом принципе целую социологию. Он говорил, что обыватель всё воспринимает как «taken for granted», то есть данным в надёжном образе, не исчезающем или исчезающем в тот момент, когда должно исчезнуть. То есть существует некая структура этого жизненного мира, а самое главное в ней — это абсолютное отсутствие научного, в этой структуре никто не ставит под сомнение, есть ли этот предмет или он кажется. И, далее, если перейдём к Дюркгейму, или к Моссу, мы увидим, что это «мир тотальных фактов». Что такое социологически «тотальный факт»? Это факт, в который тотально верит общество. Никто не проверяет, правдив этот факт или нет, считается, что его уже кто-то проверил. 

Р.Б.: Но с точки зрения философского анализа?

А.Д.: С точки зрения философского анализа это никакой и не мир, это – «Lebenswelt», специфический срез этого мира, определенная плоскость мира, которая попадает в наш горизонт. И все вещи, которые мы там видим, чувствуем – наша утренняя гимнастика, зубная паста, обед, зарплата, кот — всё это тоже тотальные факты. Самое главное в тотальном факте — то, что он не подвергается научной проверке, то есть он не подвергается тому, что Хайдеггер назвал деструкцией или Деррида деконструкцией. Никто не спрашивает, так ли это, откуда это взялось. Хайдеггер пошёл ещё дальше, он построил структуру «Alltäglichkeit», то есть повседневности, обывательщины. Он сказал, что это вообще очень сложное явление. В принципе «Alltäglichkeit» — это некое царство, в котором правит фигура, «das Man» по Хайдеггеру. «Das Man» — это никто конкретно, никто в отдельности, но в то же время все и мы сами. Das Man всё знает, он всегда во всём уверен, даже если полностью сменился политический режим, то он считает, что так и должно быть, он не изумляется, не сомневается, не удивляется, он не ищет соответствия жизненного мира с реальным миром. И когда мы говорим «мы мыслим», по факту это «das Man» мыслит, «Mann denkt», это как в английском есть такое выражение: «they say» — кто говорит? Никто и все вместе.

Царство «das Man» — это «Alltäglichkeit», то есть структура повседневности, в этих структурах повседневности живёт обыватель. Обыватель не является дураком, он очень даже не глуп. Он не является естественным, потому что всё, с чем оперирует обыватель — всё это кем-то было создано… Как правило, гениями, которые выходили за пределы «das Man».

Но когда истина становится банальной, тогда она оказывается на вытянутой руке от обывателя. Всякая истина антибанальна, она потрясает и удивляет. Например, что ползет ёж или летит бабочка. Эта истина для поэта, метафизика, для ученого — загадка, изумление. Для обывателя это то, что заведомо понятно: идёт кот. Ну, и идёт кот, а какой кот и куда идёт – об этом вопрос не ставится. Бог может быть банальным. Бог всегда банален, ведь для обывателя банально всё. Когда обыватель касается религии, то он превращает религию в обывательскую религию, политику — в обывательскую политику, искусство — в обывательское искусство, но никто изначально не делал эту религию, эту политику, это искусство для него, просто когда оно попадает на уровень «Alltäglichkeit», то оно захватывается этим «das Man», царём своего царства.

Р.Б.: Мы сейчас находимся в какой точке? Мы находимся в точке, когда закончились «нулевые», которые казались очень длинной эпохой, растянутой по времени, и неожиданно закончились. Казалось бы — те же дома, те же люди и те же пробки в Москве, но обыватель ужасно фрустрирован, он находится в неизвестности и ждёт решений. Каких-то, от кого-то. Будем бомбить Вашингтон или наоборот сдадимся Вашингтону — не важно, давайте примем какие-нибудь решения. Нужно ли идти у обывателя на поводу в его ожидании решений? 

А.Д.: Во-первых, я бы хотел немного уточнить: если обыватель встревожен, он может быть встревожен только в той мере, в которой он перестает быть обывателем. На самом деле обыватель спокоен. Настоящий обыватель непоколебим даже в момент революции. Представьте себе такого человека в 1991 году или в 1917 году. Как он будет реагировать? «Да как-нибудь!», «Да ничего!», «Не волнуйтесь». Для обывателя всё надежно и всё вот-вот завершится. Поэтому обыватель находиться в состоянии риска не может. Именно тогда, когда возникает щель в структурах «Alltäglichkeit», вот тогда и начинается настоящая жизнь. Теперь важно: обыватель никогда не принимает решений. Он может голосовать, не голосовать, но он не принимает решений. Он по факту всегда согласен с любым решением, он никогда не понимает этого решения, он не понимает его последствий, за него принимает решение кто-то другой – «das Man». «Das Man» может быть кем угодно. Поэтому, по сути, в структурах «Alltäglichkeit» невозможна политика, ведь обыватель не решает, он деполитизирован по определению. 

Выборы — это самозамкнутая, автореферентная система, ссылающаяся сама на себя процедура «das Man». 

Теперь о том, что Вы говорите относительно выбора, который назревает. Тут очень интересно, потому что, чтобы понять, что происходит на улицах и в головах людей, надо увидеть, что помимо обывателя, помимо «Lebenswelt», существуют ещё два мира, в которых мы так же соучаствуем. 

Во-первых, есть мир народа или мир «Dasein», мир нашего пронзительного присутствия.

Когда мы сталкиваемся с фактами смерти, мы можем осознать, что мы нечто большее, чем вот эта система самореферентного и рециклируемого, что-то есть другое за обывательством. Больше, чем кот, потому что сам кот — это удивление. В общем, обывательщина — это некое измерение или срез, под которым есть что-то еще. 

И то, что находится под этим, то, что реально живёт — это народ. Народ – не обыватель, это вообще другое. Это «Dasein», это бытие-здесь, и вот это бытие-здесь – оно на самом деле не является таким, как структуры повседневности. Бытие-здесь — это народ, который живёт сквозь «Alltäglichkeit», и он как раз выбирает, и он как раз совершает «Entscheidung» по Хайдеггеру, то есть принимает решение. И война, история, революции, критические моменты, когда действительно решается что-то серьёзное, в этот момент народ и принимает решение параллельно обывателю. То есть внутри обывателя спит народ. 

В каждом есть «das Man», но не каждый только «das Man». Так вот народ принимает решение сейчас. А беспокойство, о котором Вы говорите, этого как раз обыватель не чувствует, это чувствует то, что находится под обывателем. То, что находится под обывателем, ниже и глубже, принадлежит другому миру. Там другие законы. Народ мыслит и интерпретирует события совершенно в других категориях, это глубинное мышление. И ещё один мир, который стоит над обывателями — научно-геополитическая картина мира. Там тоже принимаются решения, но это уровень элиты. Интеллектуальной, прежде всего, а во вторую очередь – политической или административной. В этой элите всё основано по принципу «не Lebenswelt». Должно быть, по крайней мере, потому что там речь идёт о верификации того, что все считают и то, как есть на самом деле — это ещё одна инстанция. Не важно, берём мы в качестве критерия научность или религию, или долженствование, или некую религиозную миссию. 

Это не важно. Просто есть нечто, что не соответствует «status quo», это и есть тот зазор, который отделяет интеллектуальную элиту от обывателей. Так вот, на мой взгляд, там принимаются решения сейчас. Там тоже бывают разные фазы. Сейчас в гуще эпистемологической революции находятся США, потому чтоТрамп принёс альтернативную повестку дня, тем самым расстроив все «status quo» Соединённых штатов. И такая же революция назревает или назрела в российском обществе. Сейчас она назрела в элите, потому что наконец-то осознались абсолютно несочетаемые концептуальный либерализм и глобализация с одной стороны и патриотизм и суверенитет с другой. Они вошли в абсолютное противоречие, и больше замазывать этот конфликт невозможно, нужно принять решение. Либо мы окончательно интегрируемся в либерализм и тогда отказываемся от патриотизма и национального суверенитета, мы исчезаем, мы становимся частью глобального мира: one world, мы – человечество, такие, как и все. Есть люди в нашей элите, которые хотят этого. Они могут быть правее, но это всё равно сторонники этой системы. И есть те, кто склоняется к суверенитету, в том числе президент. Но замазыванием в течение 16 лет противоречие только усиливается. На уровне обывательщины оно не замечается, на уровне элит оно не замечаться не может, потому что нельзя быстро двигаться в двух взаимоисключающих парадигмах, это шизофрения. 

Поэтому когда мы обратимся к обывателю, мы всегда найдём подтверждение — правильно, несите любую ахинею, сочетайте несочетаемое. Для элиты всё не так. И, соответственно, саму элиту это может взорвать, потому что эта эпистемология двойная, когда прямо противоположные вещи — либерализм и патриотизм, свободу и справедливость — пытаются стянуть вопреки всему, то это заболевание, перверсия ментальная. Сейчас надо сделать выбор на уровне элит, принять решение. Это решение совершенно совпадает с войной и с миром, совпадает с признанием универсализма Запада или отказом Западу в универсализме. Мы до сих пор не сделали выбора, и историческое время почти закончилось. У нас остались несколько секунд на часах. 

Теперь о том, что происходит в народе. Там то же самое, потому что решение «быть или не быть» — это решение, которое принимает народ. И вот между этими двумя инстанциями (условно говоря, между Путиным и коллективным бессознательным русского народа) сейчас происходит очень тонкий процесс. Обыватели в стороне, они не имеют никакого отношения к этому, они примут всё. А народ может принять решение, например, «быть или не быть». Это очень серьёзный момент. Если он выберет «быть», то он выберет войну, потому что быть — это значит быть суверенными, это значит идти на конфронтацию с глобализацией и это значит пробудиться и расколоть повседневность, выйти в новые качества. 

В Новороссии мы видели попытки этого, и вообще они периодически дают о себе знать. У Евгения Головина была песня про Питонову Марью Петровну: «Было в комнате тихо и странно, / Только с подпола слышался стук». Вот этот стук с подпола в комнате, где ничего не происходит, есть голос «Dasein», голос русского народа, который пытается быть. Это глубокий экзистенциальный выбор. И в Новороссии, в Русской весне были попытки, когда вместо стука уже кто-то появлялся, живущий внутри, но потом опять удалось его загнать в подпол, но это не значит, что его там нет. 

Вопрос в том, будет ли короткое замыкание между решением власти и народом. От этого всё зависит. Обыватели могут служить как для одних, так и для других аргументов. То есть, если угодно, они – нейтральный аргумент. Они никогда ни за что, никогда не против. Потому что в своём «Lebenswelt» им всегда найдётся занятие. Чистить зубы, если есть зубная щётка, искать зубную щётку, если будет дефицит, не чистить зубы. Для обывателя задана программа от рождения и до смерти. А народ – это совсем другое. Два решения — между народом и элитами — коррелированы. Хайдеггер говорил об этом, о том, что существует «Volk», народ, и существуют «Eins», единичные, элита. И вот эти единичные и есть выразители логоса народа, они не есть другое, они не свободны от него. Они просто в своём интеллектуальном измерении. Но сейчас как раз появляются раскол, подозрение и предчувствие оттого, что между народом и политической элитой в лице Путина начинают пробиваться какие-то искры. И это тревожно, ведь он свободен. Если мы знаем, какое решение он примет, то это не свобода. Это очень хорошо было у Виткевича: описывается будущее (по отношению к XX веку), когда китайцы покоряют Россию и идут в Европу. Генерал Космолукович — последний шанс Польши и Европы, соответственно, он должен дать бой. Победить у него нет шансов, но у него есть шанс — героически погибнуть вместе со своей армией и выполнить миссию. Генерал Космолукович поднимает саблю, все наготове, и вдруг он выкидывает белый платок. Кто-то уже успел броситься, их расстреляли свои же в спину. Всё, мы принимаем китайское господство и конец Европы. 

То же самое сейчас — Путин стоит перед лицом глобализации. Нам всё время кажется, что он примет решение о войне, но это мы так хотим, во-первых, мы патриотическая интеллектуальная элита и народ, мы так приняли решение, а он нет. А может, и мы не приняли. В реальности мы с ним слишком завязаны. Нельзя исключать, что будет выброшен белый платок. Мы всегда оставляем себе возможность выкинуть белый флаг. И наличие таких людей, как Сурков – фактически подготовка к капитуляции. Да и многих подобных фигур и среди либералов. Мы сохраняем и такую возможность. Это очень важно, потому что цена велика, потому что если не белый флаг, то могут быть очень серьёзные последствия: ядерная война и уничтожение человечества. Все это понимают. Поэтому не стоит быть уверенным ни в том, ни в другом. И в этом есть смысл истории, она открыта. И в этом есть смысл решения — это то, с чем не справляется сознание обывателя — как можно жить с такой открытой картиной мира. Нет правильного решения, за любое решение придётся платить. Решение, конечно, необратимо.